До чего ж оно все запоздало - Джеймс Келман

Мне нужно тут кое с кем повидаться.

С кем?

Что значит «с кем»?

Ну, может, я его знаю.

Это не он.

Может, я ее знаю.

Сомневаюсь, приятель, сомневаюсь.

Слушай, друг, мы же тебе все объяснили.

Сэмми шмыгает.

Вы чего, вышибалы, что ли?

Мы трах-бабах.

А это еще что?

Ты нас понял.

Ну в общем, мне нужно с Элен переговорить.

С какой Элен?

С той, что в баре, за стойкой.

Какой-то шум и движение у наружной двери, входят люди, но только они не встают в очередь за Сэмми, а огибают его и идут дальше, и вышибалы пропускают их, не сказав ни слова. В пабе громко играет музыка.

В баре никакой Элен нет.

Элен Макгилвари.

Извини, приятель, нет тут Элен Макгилвари, никогда о такой не слыхал.

Ты чего, на хер, плетешь?

Эй, угомонись.

Сэмми стискивает палку. Послушайте, мне нужно поговорить с Элен.

Здесь нет Элен.

Ну, тогда с управляющим.

С управляющим?

Да, я хочу видеть долбаного управляющего.

Зачем?

Сэмми вздыхает. Снимает очки, засовывает их в карман.

Послушай, друг, я же тебе говорю, там сплошной молодняк, тебе там не место.

Это «Куиннс»?

Да, «Куиннс».

Сэмми расправляет плечи. Переступает, немного сдвигая назад правую ногу, твердо упираясь ею в пол, левая сгибается в колене; поудобнее перехватывает палку.

Когда она работала в баре? А?

Что?

Когда она работала в баре?

Неделю назад.

Неделю назад; ладно. Мужик шмыгает. Сейчас выясню, говорит он.

Внутренняя дверь распахивается и захлопывается снова. Потом наружная. Входят еще какие-то люди, останавливаются за спиной Сэмми. Он сдвигается поближе к стене, потом чувствует, как люди промахивают мимо, никто ничего не говорит. Снова взрыв музыки. Сэмми роняет сигарету на пол, оставляет ее дымиться. Может, мужик ее не заметил. Вы не пускаете меня, потому что я слепой?

Что?

Потому что я слепой?

Да нет. Потому что там рекламная акция. Для твоего же блага, друг, тебя там затолкают. Там сплошной молодняк.

Сэмми откашливается. Как тебя звать? А? Как тебя звать?

Не заводись, на хер, ладно.

Я просто хочу узнать, как тебя зовут.

Зачем?

Интересно.

Ах, интересно!

Ты из крутых, что ли?

Вышибала что-то бурчит.

А?

Ты на меня не дави.

На кого ты работаешь?

Наружная дверь открывается. Входят двое. Один говорит «привет» и идет дальше. Когда дверь отсекает музыку, Сэмми спрашивает: Если бы я вот так вот «привет» сказал, то и прошел бы, а, так у вас тут устроено?

Не дави, я сказал.

Какое, в жопу, «дави»! Сэмми улыбается. Снова внутренняя дверь, голос второго вышибалы произносит: Извини, приятель, она здесь не работает.

Ее что, уволили?

Не знаю.

А что сказал управляющий, ну то есть какими словами?

Ты же слышал, говорит другой вышибала. Она здесь не работает. И будь здоров.

Что сказал тебе Джон Грэйм?

Ты уже слышал, друг, она здесь не работает.

Я не с тобой говорю, сынок, а с ним.

Джона Грэйма нынче нет.

Так что будь здоров.

Сэмми кивает. Ладно, я твой голос запомню.

Давай, запоминай.

Запомню. Он разворачивается, толкает дверь. Пока та закрывается, Сэмми слышит, как наглый ублюдок бурчит, жопа гребаная. И Сэмми мгновенно возвращается, держит палку обеими руками, отставив назад ногу, чтобы вращающаяся дверь не хлопнула его по спине. Ты тут что-то сказал, приятель? а? может, хочешь это обсудить, а, идиот гребаный? ты что-то сказал? кретин сраный, ублюдок, да я тебе эту палку прямо в твою траханую глотку забью.

Ей, остынь! Остынь! говорит другой вышибала.

И тебе того же хочется, мудачок?

Молчание. Потом музыка грохает снова, значит, открылась внутренняя дверь; может, их тут стало больше, ублюдков; он встряхивает палкой, расслабляя запястья. Негромкие голоса, негромкие голоса, надо уматывать, друг, надо уматывать, на хер, сейчас же, он отступает, толкает дверь и, выйдя на тротуар, берет налево, идет, со страшной скоростью колотя палкой, стараясь держаться стены. Налетает на кого-то, но валит дальше, главное идти, с ним все в порядке, друг, все путем, если не считать чувства, что его в любую минуту могут долбануть сзади, вмазать по спине, стремительный шелест в воздухе, потом удар, он идет, опустив голову, ссутулясь, тут был проулок, он сворачивает туда, проходит еще немного, потом останавливается. Тяжело дышит. Балбес долбаный, друг, вот кто он такой, и всегда таким был, балбесом, долбаным балбесом. Он проходит несколько шагов и останавливается снова. Долбаным балбесом. Сэмми сует палку под левую руку, под локоть; ясное же дело, никто за ним не гонится. Идет дальше. Они просто смеялись, на хер. И неудивительно, ни хрена неудивительно. С ума, блин, сойти. Приближаются какие-то люди, с другой стороны. Девичий голос, взволнованный: Но послушай, говорит она, послушай…

Сэмми ждет, когда они пройдут мимо. Прислушивается к разговору. Вытаскивает очки, надевает их. С этой его вспыльчивостью он таки влипнет в неприятности. Сэмми и не упомнит себя таким. Ну, и правильно, прежде всего нечего было лезть в «Куиннс», охеренная же глупость. Опять-таки сам виноват, сам этих мудаков разозлил. Может, это как-то с лицом его связано. Борода плюс гребаные старые кроссовки. Куда бы ты ни сунулся, друг, одни долбаные неприятности, сплошные раздражители. Ладно, идти надо, не торчать же здесь.

«Глэнсиз».

Он доходит до Аргайл-стрит, поворачивает на восток. Сколько сейчас времени, на хер. Поди узнай. Это все в прошлом.

Негромкие разговоры, выкрики. Понедельник, но там, где он сейчас, все равно людно; центр города. Хоть одно ему на руку, взвизги покрышек у светофоров; до этого времени Сэмми и в голову-то не приходило, как это все устроено; их вроде нарочно для слепых и придумали, если покрышки взвизгивают, значит, можно переходить. Эта херня ему на руку. Есть, правда, и другое, много чего; и все не в его власти. Ну и ладно, но что в его, тем можно пользоваться, а куда денешься. Выбираться-то надо. Такие дела, друг, такие дела. Настало время вертеться, значит, надо вертеться; потому как, если не будешь вертеться, все рухнет, так или иначе, да еще и прямо на тебя. Так что ладно. Надо быть готовым, чтобы, значит, когда придет срок

Но и это неверно, потому что не может же он просто сидеть и ждать, я к тому, что если он будет ждать, на хер, так чего ждать-то, все уже тут, друг, понимаешь, о чем я, если ты ждешь, так жди чего-нибудь стоящего. Никто ж не ждет, когда его обложат со всех сторон. И он этого дожидаться не станет, Христос всемогущий, если ты знаешь, что тебя собираются сцапать, так и удираешь, блин, причем с охеренной скоростью, точно тебе говорю, и правильно делаешь, какого хрена ждать-то, это ж вообще последнее дело. Уматывай, на хер. Потому как ничего опять в норму не придет. Да и нет никакой долбаной нормы, что бы оно, в жопу, ни значило, «норма», дурацкое сраное слово. Что прошло, то прошло, кончено. Не будет больше никаких долбаных страстных объятий, никаких сцен с поцелуями и примирениями; со всем этим ты можешь проститься, все кончилось. И ладно. Теперь, значит, так. Теперь ему нужны башли. Долги надо раздать. А времени, чтобы ждать, у него нет. Есть, правда, одно дельце, его он, может, и провернет; просто нужно с чего-то начать, вот если б он сумел рубашки толкнуть; хоть по бросовой цене, не важно, хоть какие-то деньги, ему любые сгодятся. А как только он их раздобудет. Хотя даже без них.

Он должен разжиться, чем сможет, и поскорее. Прямо сейчас. Иначе его обложат со всех сторон, обложат со всех сторон. Это уж точно, точнее и быть не может: точнее и быть не может, друг, его возьмут в тиски, очень, очень скоро, причем неожиданно, этого ж невозможно предвидеть, вот в чем штука-то, ничего нельзя предвидеть, просто способов нет, с определенностью можно сказать только одно, когда они это сделают, то сделают, как им удобнее, выберут удобное для них время и место, тут уж они сами решают, и только они. Вечно одно и то же, друг, они всегда сами выбирают время и долбаное место; а ты и знать ни хрена не знаешь, пока они за тебя не возьмутся, а тогда уж все, тогда останется только поднять руки вверх. Так что надо линять, друг, и сию же минуту. А для этого башли нужны. Вообще-то у него не одни рубашки; в квартире и другое барахло есть, которое он сам раздобыл и которое принадлежит ему – не Элен, – видак, там, классный магнитофончик, кассеты; это все его. Не ее, друг, его. А, да ну тебя в жопу, ты что, будешь играть в эти игры, это ж мелочь, долбаная мелочь. Ну, правда, если она не вернется. Если она не вернется. Тогда не он, так кто-нибудь другой их толкнет.

Но как мог он сказать, что она не вернется? Это ж немыслимо. Он этого даже представить себе не может, а уж сказать, просто, на хер, взять да и сказать вслух, это уж гребаная

он этого даже представить себе не может.

Сэмми уже у «Глэнсиз». Вот он где. Прошел чуть дальше, завернул в первый попавшийся двор; снял очки, скрутил цигарку.