Найти мертвеца - Дороти Сэйерс

— Это его успокоит. Он, конечно, нервничает из-за своего алиби. Он подскочил как ужаленный, когда заметил миссис Моркам.

— В самом деле? Надеюсь, он подскочил от радости. В конце концов тут нечему удивляться. Откуда ему знать, на какое время необходимо алиби? Нам удалось не допустить, чтобы эти сведения попали в газеты, и вероятно, он по-прежнему считает, как мы думали раньше, что Алексис умер до того, как мисс Вэйн обнаружила труп. Он не может не понимать, что у него имелся очень хороший мотив для убийства Алексиса, и что здесь он находился под чертовским подозрением. В любом случае нам придется отпустить его, потому что, если он совершил это убийство или содействовал этому, то не сделал бы ни одной ошибки во времени. Он сильно испуган, и я не осуждаю его. Но его неосведомленность снимает с него подозрение так же твердо, как если бы он и в самом деле имел железное алиби на два часа.

— Весьма и весьма разумно, друг мой. Вот когда я находил людей с прочным алиби, я всегда начинал подозревать их. Хотя велдоновские два часа дня кажутся такими же приблизительными, как и любое другое время. Но это только тогда, когда кто-нибудь приходит и клянется, багровея от напряжения, что он видел Велдона, который вел себя совершенно невинно в два часа дня — вот только тогда я действительно всерьез начинаю плести для него пеньковый галстук. Если, конечно…

— Ну?

— Если не сказать, что между Велдоном и еще каким-то человеком был сговор убить Алексиса, и на самом деле убийство совершил тот другой. Я хочу сказать, предположим, например, что Велдон и наш приятель Брайт оба участвовали в нем, и Брайт планировал совершить это грязное дело, например, в одиннадцать часов, а тем временем Велдон создавал себе алиби, и, допустим, что в этих приготовлениях обнаружилась какая-нибудь помеха, так что убийство не удалось до двух часов дня, и допустим, Велдон не знал об этом, и по-прежнему придерживался первоначального графика — как насчет этого?

— Это весьма сомнительно. Брайт — или кто бы то ни было — имел уйму времени, чтобы связаться с Велдоном. Он не был бы таким дураком, чтобы не предупредить его.

— Верно, меня не удовлетворяет это предположение. Это не похоже на Брайта.

— Кроме того, у Брайта действительно имеется прочное алиби на два часа дня.

— Знаю. Поэтому и подозреваю его. Но вот что я хочу сказать — Брайт ведь свободен в своих поступках. Даже если ему было слишком опасно встречаться с Велдоном, он всегда мог бы позвонить ему или написать, кстати, то же мог сделать и Велдон. Ведь вы не посадите в тюрьму человека, у которого есть чек, верно? Из-за какой-нибудь случайной смерти. Единственное, что я могу подумать, это то, что сообщник мог находиться в каком-нибудь месте, откуда никак не мог связаться с кем бы то ни было: например, в тюрьме или в шестифутовой длины ящике из вяза с медными ручками.

— А как насчет больницы?

— Или, как вы говорите, в больнице.

— Это мысль, — заметил Глейшер. — Мы проверим это, милорд.

— Да, это не повредит, хотя я в это не очень-то верю. Кажется, я недавно потерял свою веру, как говорят в нашем милом народе. Ну, слава Богу! Близится время обеда, а есть я могу всегда. Хэлло-алло-алло! Что там за волнение?

Суперинтендант Глейшер выглянул в окно. Слышался топот ног.

— Что-то несут в морг. Интересно…

Дверь резко открылась от бесцеремонного толчка, и в помещение весь влажный и победоносный ворвался инспектор Умпелти.

— Простите, сэр, — произнес он. — Добрый вечер, милорд. Мы принесли труп!

Глава 21

Свидетельствует дознание

Пятница, 26 июня

Расследование о трупе Поля Алексиса продолжилось 26 июня к явному облегчению и триумфу инспектора Умпелти. Годы (так ему казалось) он проводил расследование чего-то совсем нереального. Несмотря на фотографии, сделанные Гарриэт, он в самые волнующие минуты начинал думать, что Этот труп был мифом. Однако теперь труп точно находился здесь — реальный, плотный, отличный — или сравнительно плотный — труп. Правда, он не содержал в себе достаточно информации, как надеялся инспектор. Труп не стал законченной, яркой этикеткой, на которой было бы написано четкими буквами: «Внимание, самоубийство» или «Это — Модель Убийства Года», или «Труп по Брату». Тем не менее, это был труп, и таким образом что-то уже было достигнуто. Цитируя лорда Питера (который, очевидно, специализировался на мнемонике[61], Умпелти сейчас мог произнести:

Хотелось джина выпить мне от потрясеньяНи трупа, ни состава преступленья,Но несмотря на шутки рока и на прочие волненья,Труп сейчас у нас, однако нет состава преступленья…

Возник небольшой спор, обсудить ли подробно все это дело на следствии, или все эти запутанные серии нитей и улик, скрытые подозрения и дознание отложить до дальнейших допросов. Однако, в конце концов, порешили дать следствию идти своим путем. Могло ли из этого выйти что-нибудь полезное — не знал никто. В любом случае в свое время должно выясниться, где находятся возможные подозреваемые. Например, очевидная нить — конская подкова — конечно, уже была наготове у полиции.

Первым, кто давал показания, был инспектор Умпелти. Он коротко рассказал, что труп был обнаружен плотно втиснутым в глубокую расщелину в дальнем конце рифа Клыков, откуда его извлекли со значительными трудностями посредством снаряжения для драгирования и водолазной техники. Труп очевидно, смыло в этом положении сильными волнами на предыдущей неделе. Когда его обнаружили, он был сильно раздут внутренними газами, но не всплывал, удерживаемый имеющимися при нем зашитыми в пояс 300 фунтами золота. (Сенсация.)

Инспектор предъявил пояс и золото (которое жюри[62] изучило с благоговением и любопытством), а также паспорт, найденный на покойном; в нем совсем недавно была проставлена виза во Францию. Два других предмета, представляющих интерес, были также найдены в нагрудном кармане мертвеца. Один являлся неоправленной фотографией очень красивой девушки русского типа, одетой в шарообразный головной убор из жемчужин. На фотографии тонким, выглядевшим по-иностранному почерком было написано имя «Феодора». На фотографии не имелось метки фотоателье, или ее вообще никогда не ставили, либо искусно стерли с картонки. Состояние сохранности фотографии было неутешительное; она хранилась в одном из отделении красивого кожаного бумажника, который и защитил ее до какой-то степени. Бумажник не содержал в себе больше ничего, если не считать нескольких денежных купюр, нескольких марок и половинки обратного билета из Уилверкомба до полустанка Дарли, датированного 18-м июня.

Второй предмет являл собой нечто более загадочное. Это был листок бумаги ин-кварто[63], покрытый записями, но настолько испачканный пятнами крови и морской водой, что запись была почти неразборчива. Эта бумажка не была положена, в бумажник, а запрятана позади него. То, что могло быть прочитано, было написано прописными буквами и багрово-пурпурными чернилами, которые хотя расползлись и очень сильно смазались, все-таки довольно сносно сумели противостоять воде, где они пребывали неделю. Можно было разобрать несколько фраз, но они явно не могли порадовать. Например, имелся отрывок, начинающийся очень мелодично: SOLFA, однако он быстро «вырождался» в неуклюжее TGMZ DXL LKKZM VXI, после чего терялся в грязном темно-красном пятне. Далее внизу шло: AIL АХН NZMLF, NAGMJU КС КС и MULBY MS SZLKO, в то время как все это заканчивалось словами, которые могли являться подписью: UFHA AKTS.

Коронер спросил инспектора Умпелти, не мог ли он пролить какой-нибудь свет на эту бумагу. Умпелти ответил, что это сумели бы сделать двое из свидетелей и отошел, чтобы уступить место миссис Лефранс.

Хозяйку меблированных комнат, которая находилась в сильном у нервном потрясении, слезах и в пудре спросили, не могла ли она опознать труп. Она ответила, что может это сделать по одежде, волосам и бороде, а также по кольцу, которое покойный всегда носил на левой руке.

— Но вот что касается его бедного лица, — всхлипнула миссис Лефранс — тут я просто не могу говорить о нем, как если бы я была — его собственной матерью, а я уверена, что любила его как сына. Оно ведь все обгрызано этими ужасными тварями, и чтоб мне провалиться, если я когда-нибудь съем краба или омара… надеюсь, за это Бог поразит меня насмерть! А сколько омаров под майонезом я съела в давнишние деньки, не знаю, и, конечно, не удивлюсь, если теперь меня будут преследовать кошмары, когда мне известно, откуда появились эти чудовища и чем они питаются!

Присутствующие вздрогнули, и представители администрации «Респлендента», находящиеся в комнате, поспешно отправили с посыльным записку к соответствующим поварам, приказывая им ни в коем случае не ставить в меню ни крабов ни омаров по меньшей мере две недели.