Его дерзкая девочка - Алекс Коваль

Касаюсь ее идеальной груди, замечая, как затвердели соски под моими пальцами, касаюсь живота, чуть ниже. Чувствую, как ее дыхание становится глубоким, потом обрывистым. Она вдруг отстраняется немного и тянется к той же баночке геля и начинает повторять мои действия. Перехватывает инициативу в этой молчаливой игре.

И теперь уже она меня касается. Шея, грудь, живот, очерчивает пальчиками каждую впадину на моем прессе, нежно касается плеч, тут же оцарапывая ноготками. Вскидывает взгляд глаза в глаза, и ее — они блестят. В них что-то загорается. Дикое и необузданное.

Желание.

Да, оно самое.

Я обхватываю ее лицо ладонями и, не стесняясь и не церемонясь, впиваюсь в ее сладкие губы. Вздох и мучительный выдох. Закипаю от близости и вседозволенности. Готов взорваться уже только от того, что чувствую ее губы на своих губах, ее нежную кожу под своими ладонями, и ее тяжелый мучительный стон в унисон с моим.

Злата обнимает меня за талию, прижимаясь своей грудью, явно подталкивая меня к более активным действиям. Но я мысленно себя торможу. Потому что не знаю, а нам вообще можно? Разрешена ли близость при беременности? Никогда не задавался таким вопросом. Поэтому на этот раз прерываю поцелуй первый.

— Пора выходить, — комментирую свои действия, замечая, как девушка непонимающе смотрит на меня.

Ее губки чуть приоткрыты, а грудь вздымается часто-часто.

— Т… Тим?

Молча пропускаю разочарованный и удивленный выдох Золотаревой. Знала бы она, каких титанических усилий стоил мне этот благородный жест.

Помогаю ей выйти, закрываю воду и укутываю ее в огромном махровом полотенцем. Сам же наспех обтираюсь и повязываю полотенце на бедрах, которое ни капли не делает незаметным стояк. Полотенце на мне, как парус.

Вывожу за руку, как маленького ребенка, Злату. В единственной комнате расстелена постель. Собственно, я редко когда заправляю ее и вообще комнату привожу в божеский вид, потому что обычно опаздываю…

— Давай в кроватку, под одеялко, — откидываю одеяло, приглашая Злату.

— А ты?

— Я сейчас сделаю горячий чай. Тебе нужно согреться.

— Чай? — усмехается она. Подходит ко мне вплотную и тянется к губам, но я ее останавливаю. — Ты серьезно? Откажешься от меня? — ее бровь взлетает вверх, выгибаясь в дуге.

— Нет, то есть да!

Черт, она меня сбивает своим напором.

— Абашев, ты ли это?

— Тебе нужно согреться.

— Так согрей меня… согрей, — снова тянет ко мне руки, хватаясь за полотенце и срывая его. Касается губ своими.

— Злата, — я упираюсь, черт. А мой стояк идет в противовес моим словам. Да что такое?

— Что? — дует губки. — Не нравлюсь? Передумал? Или больше не нужна? — в глазах появляются слезы.

Я, наверное, никогда не привыкну к этим беременным заморочкам.

— Нет, что ты, маленькая. Я же о тебе беспокоюсь, — обнимаю ее и притягиваю к себе, вжимая в себя, вдыхая запах ее мокрых волос.

— Тогда что тебе мешает пойти своим привычным путем для моего успокоения? — говорит где-то в районе моей груди.

— Не уверен, что нам можно.

— Можно.

— В смысле? Ты откуда знаешь?

— Я спрашивала.

— Кого? — все еще не понимаю.

— Кого-кого, Вадима! Не тупи, Абашев, и иди уже ко мне, согревай давай, — снова задирает свою головку и с вызовом смотрит мне в глаза.

— Нет, давай для начала ты расскажешь, почему ты гуляла под дождем, почему ты так безответ…

И все, на меня напали с диким, я бы даже сказал, яростным поцелуем. Мне просто не дали выговориться и получить ответы на свои вопросы.

Злата

Я была в состоянии полного раздрая. Я хотела забыться. Потеряться. Исчезнуть. Раствориться. До ужаса хотелось заглушить ту звонкую и кричащую пустоту внутри, что давила на сердце. И я знала, что никто, кроме Тимура, не сможет мне в этом помочь. Наши тела всегда понимали друг друга лучше, чем холодный разум. Умели подстраиваться и тонко чувствовать желания друг друга.

Не знаю, шутка ли судьбы, но после самой первой ночи с Абашевым мне не хотелось других. Только его. Стальные объятия и грубые на грани ласки. Его смелые поцелуи и ощущения его прикосновений. Всего его. Везде. Тима и только Тима.

Сегодня тоже я хотела накрывающей с головой страсти. Уверенных и дерзких движений. Резких. Вышибающих дух и лишние мысли, но… в этот раз было все по-другому.

Словно все изменилось.

Словно мы оба изменились.

Эта ночь не была похожа ни на одну из предыдущих. И если меня все еще накрывало и я хотела секса, то для Тима это явно было что-то другое. Совершенно. Возможно, что-то большее. А для меня? Не знаю! Даже думать страшно… но он сбавлял мой напор. Растягивал свои поцелуи до умопомрачения. До нетерпения. До полного исчезновения воздуха в легких.

— Тим, что ты… — попыталась я протестовать, когда он отпустил истерзанные его прикосновениями губы, прокладывал дорожку из медленных поцелуев к шее.

Не получилось.

Протест утонул в судорожном вздохе, когда его губы медленно оказывались все ниже. Его руки, на которые буквально днем я так самозабвенно пялилась, сжимали все сильнее. Собственнически. Но при этом так… трепетно вжимали в тело парня. Его дыхание опаляло кожу, пробираясь к ключице и ниже… еще ниже… оно заставляло жадно хватать ртом воздух и болезненно скручиваться желанию внутри меня.

Тим сжал ладонями мои ягодицы, заставив закинуть ногу ему на бедро и медленно тлеть от максимальной близости наших тел.

Он сдерживал себя.

Он хотел. Не меньше меня хотел. Я знала, я чувствовала. Но при этом не терял разума, а брал эту ночь под свой полный и безоговорочный контроль.

Тим уложил меня на кровать, как хрупкую пушинку, и как бы я не просила его дать мне большего, как бы не цеплялась за него, заставляя ускориться, Тим не торопился. Навис сверху непоколебимой разгоряченной скалой и снова целовал.

Его губы добрались до груди, а язык до возбужденного соска. Одно его горячее прикосновение языком, и моя спина выгнулась от резко прострелившего наслаждения, зародившегося где-то на самом краю сознания.

С губ сорвался громкий стон, а ногти впились до царапин в плечи парня.

С беременностью грудь стала в тысячи раз чувствительней, и Тим это понял, почувствовал, не желая оставлять ее без своего внимания, как бы я не ерзала и не извивалась под ним. Он наслаждался. Моей реакцией. Своей реакцией. Всем. Заставлял сгорать меня от ласк. Не давал самого главного, продолжая мучить каждый миллиметр моей кожи. Целовал, покусывал, гладил, зализывал… сводил с ума своей медлительностью. Прижимал меня к себе и исследовал своими ладонями мое меняющееся