Красная карма - Жан-Кристоф Гранже

Улица Фобур-Сент-Оноре. Улица Петит-Экюри. Улица Мартеля. По какой-то неведомой причине видимость на этих тесных улочках Десятого округа сильно понизилась. К семнадцати часам, казалось, уже наступили сумерки. И Мершу, которому обычно все было нипочем, вдруг почудилось, что грядет какой-то апокалипсис, конец света…

Однако, доехав до улицы Паради, он выдвинул более здравую теорию – иными словами, не такую безумную. На улице бушевал пожар. Густой черный дым окутывал дома, стлался по мостовой, застил небо.

Они еще немного проехали вперед, но вскоре застряли в скопище других машин. Мерш выключил мотор и открыл водительскую дверцу, которая поддалась с замогильным скрипом. Его молодые спутники тоже выбрались наружу… В этом черном мареве все трое выглядели серебристыми, словно рыцари в доспехах.

Люди метались по улице, кричали, размахивали руками. Сверху на них сыпался пепел, словно из кратера вулкана. Троица начала пробиваться сквозь толпу, навстречу бегущим – почти так же, как накануне в Шарлети, – не обращая внимания на возмущенные крики, лица и тычки окружающих.

А Мерш усмехнулся: предвидя худшее, почти всегда оказываешься прав. И вот доказательство: горел центр йоги, руководимый Гуптой. Среди сполохов огня, вырывавшихся из дверей здания, можно было различить трещины и выбоины в стенах; оранжевые языки пламени, точно удары раскаленным железом, полосовали черный, мутный воздух.

Подойдя ближе к зданию, Мерш понял, что спасать его уже поздно. Пожарные еще не прибыли, а дом истаивал в пламени, как сахар в кипятке. Жидкая грязь в ваннах – там, внутри, – наверно, кипела, как гороховый суп на сильном огне.

– Ждите меня здесь! – приказал Мерш остальным.

И нырнул внутрь, раздвинув клубы дыма, будто занавес из черных бисерин; линолеум на полу вздыбился – ни дать ни взять ковер-самолет; афиши и статуи индийских божеств мирно пылали – каждая на свой манер, но дружно, все вместе. Чарующее зрелище, да и бог с ним, – а вот и дверь для посетителей.

Мерш пересек первую комнату: стена огня, оплавленная лепнина… Жар был уже не вопросом температуры, а материей, подобием бурлящего покрывала, которое окутывало сыщика, мешая продвижению вперед. Как ни странно, внутри здания дым был менее густым, чем на улице, – видимо, где-то имелся неизвестный ход, игравший роль вентиляционного, который поглощал угарные газы.

В дальнем конце зала йоги Мерша ждал настоящий сюрприз – коленопреклоненные индусы молились, безразличные к пламени, которое грозило изжарить их прямо тут, на месте. Им на голову уже падали куски потолочной штукатурки, оставлявшие за собой длинные шлейфы огненных искр, но парням это было безразлично – они сосредоточились на своих мантрах.

Мершу пришлось перешагивать через них, чтобы пройти к следующей двери. То, что он увидел за ней, повергло его в ступор: зал напоминал доменную печь; все ванны извергали белые языки пламени, черные клубы дыма и осколки кафеля, лопавшегося от адского жара. А раскаленная жидкость в этих шести бассейнах блестела, точно ртуть, уподобляя помещение шахматной доске, простиравшейся до храмового алтаря.

Этот алтарь в глубине зала представлял собой керамический куб – Мерш приметил его еще накануне; сейчас он был черен как уголь. На нем восседал человек в знаменитой позе лотоса (это знал даже он, Мерш), уже наполовину охваченный этим адским огнем. Но он не двигался и сгорал молча, со стоическим, бесстрастным терпением.

Несмотря на пламя, несмотря на дым, несмотря на то, что они были незнакомы, Мерш мгновенно узнал этого человека – садху со стадиона Шарлети. Его косы тлели в огне, словно пушечные фитили; впалый ребристый торс был охвачен багровыми языками огня, которые проскальзывали между торчащими ребрами, как огненные лезвия, и чудилось, что все его тело постепенно исчезает в свирепой, жадной пасти этого адского пламени.

Но тут Мерш увидел справа от себя, между двумя пылавшими бассейнами, еще одного человека – Гупту, все в той же шали, – который недвижно стоял, бормоча себе под нос какую-то молитву…

Одним прыжком Мерш оказался рядом с пророком и схватил его за шиворот:

– Пожарный выход вон там, ну-ка, будьте любезны!..

Мерш вконец охрип, у него было сильно опалено лицо, глаза налились кровью. При каждом вдохе в ноздри и в горло попадали миазмы пожара – едкая вонь горелого линолеума, тлеющей грязи и человеческой плоти, превратившейся в барбекю…

Увиденная сцена – садху, сгорающий заживо, молящиеся индусы, ванны, охваченные огнем, – надолго запечатлеется в его памяти. Все это – контраст между яростью пламени и внешним бесстрастием садху, приносившего себя в жертву богам, стоны окружавших его индусов, стенной кафель, осыпáвшийся от адского жара, – потрясло его до глубины души. Эти жуткие образы, казалось, сдавливали горло, затуманивали мозг – и никак не отпускали.

Мерш доволок гуру до машины, посадил – а вернее, швырнул – на пассажирское место рядом с собой. Затем велел Эрве и Николь расположиться сзади, захлопнул все четыре дверцы и запер. Сидеть и не двигаться!..

Умело маневрируя, сигналя на каждом метре и размахивая полицейским удостоверением, он кое-как выбрался из этой огненной клоаки – аккурат в тот момент, когда туда подоспели пожарные. Улица Папийон. Улица Лафайет. Сквер Монтолона.

Ручной тормоз скрипел под его пальцами. Тени платанов плясали перед глазами.

Вот теперь начиналось самое серьезное…

– Тот тип, который горел, – он кто?

– Я не знаю.

Гупта утратил весь свой апломб. Его серебристая борода потускнела и напоминала цветом пепел. Тюрбан на голове съехал набок. Казалось, что все его тело вот-вот истает. Он уже не был ни величественным гуру, который мог усыпить вас легкими прикосновениями, ни велеречивым оратором, способным назидательно объяснять вам законы бытия. Сейчас это был до смерти напуганный индус, увидевший, как зашаталось – а может, уже и рухнуло – созданное им царство.

Идеальный момент, чтобы расколоть человека.

– Он жил у тебя?

– Да.

– И ты даже не знал, кто он такой?

– Садху нельзя отказывать в гостеприимстве.

– Как его зовут?

– У него нет имени.

– Как это «нет имени»? Разве он не летел сюда на самолете?

– Официальные имена не имеют никакого значения.

Малютка «дофина», эта жестяная консервная банка, вполне успешно поддерживала атмосферу допроса-прессинга.

– Зачем он явился в Париж?

– Не знаю.

– Ты что – издеваешься надо мной?

– Клянусь вам, это правда. У него была какая-то миссия, но какая именно, мне неведомо.

– А ты все-таки покопайся у себя в памяти!

– Я не знаю.

– Когда он прибыл в Париж?

– Около трех недель назад.

– Каким рейсом?

– Понятия не имею.

Голос Гупты тоже изменился. Он слишком перегрелся в огне и надышался дымом, чтобы сохранить свою торжественную интонацию, которая обычно так завораживала слушателей. Теперь его голос звучал хрипло, прерывисто, а слова, да еще и с появившимся восточным акцентом, застревали в горле и с трудом выходили наружу через трясущиеся губы.

– Значит, этот тип остановился у тебя. Когда именно?

– Примерно дней десять назад.

– И ты его принял, даже не задавая вопросов?

– Да.

– И не узнавал, что