Красная карма - Жан-Кристоф Гранже

– А вот это изуродованное тело не наводит вас на мысль о каком-нибудь особом виде жертвоприношения?

– Откровенно говоря… нет. Ну разве что извлеченные внутренние органы…

– Что вы имеете в виду?

– Тантризм основывает свое учение на примитивных функциях человека. Это, например, вожделение, но также и пищеварение и прочие механизмы, скрытые в человеческом теле. Подобное стремление – выпустить наружу кишки – можно было бы счесть тантрическим обрядом, но я в этом не уверен…

И тут вмешалась Николь:

– А каким образом тантризму удается примирить все, что привязывает нас к земле, – например, секс, еду, отправление естественных надобностей – с великим освобождением, на которое уповают все индусы?

Трипети снова усмехнулся:

– Вот это очень, очень сложный вопрос. Если позволите, я прибегну к современной метафоре: «достигнув дна»… Тантризм – это, грубо говоря, вот что: спуститься как можно ниже, дабы воспарить к небесам. Именно в глубине человеческой натуры таится самая мощная энергия, нечто вроде пружины, которая позволит ему избежать кармы.

Мерш собрал свои фотографии и сунул их в карман куртки; вся эта премудрость казалась ему слишком заумной, не стоящей дальнейших расспросов.

– Вам что-нибудь известно о центре йоги в Десятом округе, которым руководит некий Гупта? – спросил он для очистки совести.

– Да.

– Гупта практикует индуистский тантризм?

– Не знаю. Но поскольку он родом из Калькутты, тантристские обряды должны быть ему знакомы. Вам что же, доводилось с ним встречаться?

Мерш промолчал – не хватало еще вспоминать о своем унижении!

– А у вас есть фотографии каких-нибудь садху? – спросил он под конец.

– Идемте со мной, – сказал профессор.

Первый из них – обнаженный и бритый наголо – отличался кожей пепельного цвета. Второй – обладатель длинных сальных кос – собрал на самой макушке волосы в пучок, напоминавший гнездо отвратительных змей. Еще один, обмотавший шею деревянными бусами, размахивал трезубцем.

«О господи, ну и физиономии!..» – подумала Николь, разглядывая фотографии, которые Трипети разложил на своем письменном столе. В них не было ничего человеческого – морды и пасти каких-то горгулий с белыми или багровыми линиями на лбу… Лица, размалеванные киноварью или облепленные пеплом пережженного коровьего навоза… Истощенные тела, чью худобу подчеркивала нагота, выглядели поистине жутко.

– А что это за знак? – спросил Мерш, ткнув пальцем в одного из садху с тремя горизонтальными линиями на лбу, перечеркнутыми красной вертикальной линией.

– Его носят люди, поклоняющиеся богу Шиве. Этот знак располагается в месте шестой чакры, там, где таятся физические способности… Третий глаз. Око знания…

Слова профессора заставили Николь задуматься, чего нельзя было сказать о Мерше. Тот раздраженно ткнул в другую линию – нечто вроде белого U, идущего от основания носа и окружающего красную метку на лбу аскета.

– Это ревнитель бога Вишну, вишнуит, – сказал Трипети. – А знак U называется тирунама… Он символизирует след стопы Вишну, который в одном из своих обличий пересек три мира в три шага…

Мерш машинально кивал, слушая эти разъяснения, хотя видно было, что он ровно ничего в них не понимает; при этом он перебирал фотографии профессора.

– Господи боже мой! – прошептал он, взглянув на одну из них. – А это еще что такое?!

Человек землистого цвета, голый, как обезьяна, сжимал руку в кулак – притом, видимо, уже давно, потому что его ногти пронзили ладонь и вышли наружу с внешней стороны. А еще один стоял, вздымая атрофированную, застывшую руку, которую, судя по всему, не опускал уже долгие годы. Третий тащил по тропинке джип на своих надежно привязанных к капоту машины гениталиях.

– Садху отвергают все мирское, но любят устраивать подобные зрелища, – объяснил Трипети. – Они – ярые приверженцы своей религии и стремятся демонстрировать это всем окружающим. Могут, например, стоять неподвижно сорок лет кряду, смотреть на солнце, пока не ослепнут, жить обнаженными в истоках Ганга, среди снегов и льда… все это – доказательства религиозного экстаза, восхищающие индусов.

Слушатели молчали: следующий снимок поразил их до глубины души. Голый садху, мирно сидевший на камне у реки, промывал щеткой собственные внутренности, разложив их на коленях. Изображение, несомненно, было реальным, не подделкой – приходилось верить очевидному. Этот человек сумел каким-то невероятным способом вытащить из тела, через анус, свои кишки, чтобы как следует их почистить.

Мерш не мог отвести взгляд от снимка, и Николь догадалась, о чем он думает. Эта сцена имела прямое отношение к жертвенным ранам Сюзанны и Сесиль.

– Значит, садху – жестокие люди? – спросил он.

– Вовсе нет! Конечно, иногда, во время больших празднеств, случаются стычки с их участием, но разве что мелкие. Отказ от человеческих страстей диктует абсолютный пацифизм.

– А как у них с наркотиками? – вмешалась Николь. – Садху их употребляют?

– Да, они много курят. Главным образом коноплю. На Западе люди прибегают к наркотикам, чтобы уйти от реальности, а у садху все наоборот: наркотик позволяет им приблизиться к истине, которая скрыта за мирскими иллюзиями.

– Скажите, принимают ли они хоть иногда ЛСД?

Трипети искренне рассмеялся:

– Не думаю, что им знакомо это вещество.

– А садху случается покрывать себя грязью? – внезапно спросил Мерш.

Трипети вынул из кармана трубку и начал поглаживать ее чашечку так любовно, словно ласкал маленького домашнего зверька.

– Да, бывает, что верующие предлагают садху окунуться в целебную грязевую ванну, особенно когда мелеет Ганг. Но это нельзя считать обычаем.

– Спасибо, господин профессор.

С этими словами Мерш направился к двери; Николь и Эрве двинулись следом. Все трое понимали, что Трипети что-то скрыл от них. У него явно были сведения, которые он приберегал для себя одного.

Да и что в этом удивительного – разве можно доверяться сыщикам?!

Итак, курс на морг.

Жан-Луи вышел из машины только раз, чтобы сделать один звонок, и с тех пор не раскрывал рта. Эрве уязвляло молчание брата. Значит, ему полагается лишь покорно ходить за Же-Эл, не задавая вопросов? К счастью, рядом была Николь, которая явно разделяла его возмущение.

Они уже пропустили время обеда, но никто из них троих вроде бы не собирался сетовать по этому поводу. Впрочем, если они даже и чувствовали голод, старые добрые запахи морга – смесь стойкой вони формалина и смердящих разлагающихся трупов, напоминавшая о тухлых яйцах, – мигом отбили мысли о еде.

– Вскрытие закончили? – спросил Мерш у врача в вестибюле.

– Только что. Пройдите вон туда.

Коридоры с кафельными стенами, носилки, дверцы холодильных камер. Просторный зал – явно помещение для вскрытий. Под простыней – контуры тела. Наверняка тела Сесиль. Повсюду следы засохшей крови. И какие-то кучки, тоже накрытые тканью. Ну-ка, дайте угадать, что это. Внутренности Сесиль… Эрве казалось, что он видит сон. Даже не кошмар, а просто что-то невообразимое – далекое, страшно далекое от любой реальности.

– Придется тебе принять меры, – властно сказал человек в белом халате.

Судебный врач понравился Эрве. Густая полуседая грива, бакенбарды, какие носили в прошлом веке, мужественное лицо