Колючка - Интисар Ханани

и о вероятности того, что Круг Колдунов надеется выгадать что-то на падении Семьи.

Глава 23

Рябина отрывается от вычесывания лошади, как только я захожу во вторую конюшню, закончив утреннюю уборку. Озорно улыбается:

– Слыхал, тебя в общей комнате ждет посылка.

– Посылка?

– Ага, парнишка привез с утра пораньше. Похоже, не только у Виолы есть поклонник.

– Это совсем не то, – возражаю я, краснея. – У меня никого такого нет.

Он рассудительно кивает:

– Иди погляди, а там будем спорить.

– И погляжу, – говорю я с облегчением.

Спешу прямиком в общую комнату и радуюсь, что там пусто, если не считать посылки на столе – замотанного в мешковину свертка, перевязанного шнурком. Я открываю его и нахожу внутри плотное темно-зеленое шерстяное полотно. Тяну за края вверх, и оно разворачивается. Плащ.

– Вот это красота! – говорит с порога Виола, пугая меня. – Надевай же. Дай поглядеть.

Я расстегиваю старый плащ, сбрасываю его на скамью и накидываю на плечи подарок. Виола помогает расправить одежду на руках, распределяя складки ткани.

– Зеленый цвет подчеркивает глаза. Отличный теплый плащ на зиму.

– Там еще и брошь, – говорю я, замечая бронзовое украшение в форме перышка.

– Ну надо же, как подходит! – Виола широко улыбается и прикалывает булавку.

– У Терн есть ухажер! – вопит из коридора Рябина.

Я неловко выворачиваюсь, стараясь отцепить брошку.

– Неправда!

Виола хихикает:

– Она делается краснее своих волос, Рябина! Отстань!

Тут к Рябине присоединяется Ясень, и они пихают друг друга в комнату.

– Что это? От кого это?

– Ни от кого!

– Ну да, и кто же ее прислал? – деловито спрашивает Виола.

– Не представляю, – признаюсь я.

– В посылке еще что-то осталось, – замечает она. – Погляди-ка.

Виола права. В самом низу холщового свертка лежит пара кожаных перчаток и квадратный конвертик.

– Чрезвычайно подозрительно, – говорит Ясень, заглядывая мне через плечо.

– Можешь прочитать? – Виола щурится на строчки. Они на моем родном языке. Я киваю, и она говорит:

– Вот и узнаем, от кого.

Я медленно открываю конверт, мечтая оказаться одной, и вытаскиваю квадратик бумаги. На нем написано лишь: «Теплых дней, спокойных ночей. К.».

– Ты чего-то другого ожидала, – замечает Ясень.

Я смотрю на него.

– Стала вся серьезная и скованная, – поясняет он. – Так что, похоже, и правда не от поклонника.

Рябина вздыхает:

– А я так надеялся.

– Не думаю, что могу носить все это, – говорю я, опуская конверт и пытаясь расстегнуться.

– Не надо, Терн. – Виола ловит мою руку. – Тебе нужен этот плащ. Кто бы его ни послал, он знал, что твой старый – хуже протертой до дырок попоны. И перчатки пригодятся согревать руки. Видит бог, они бы всякому пригодились.

– Не уверена, что стоит.

– А получится вернуть? – спрашивает Ясень.

И не обидеть его?

– Нет.

– Ты будешь перед кем-то в долгу, если примешь подарок?

Я теряюсь и пытаюсь все взвесить. Он так предлагает мир? Хочет заверить в дружбе? Может быть, но он точно не ждет платы.

– Нет, – повторяю я.

– Ну вот и носи, – просто говорит Ясень, и остальные согласно кивают.

Виола заворачивает мой старый плащ в мешковину и протягивает мне:

– Оставь до весны, когда захочется наряд полегче.

Одним вечером неделю спустя Валка наконец присылает за мной слугу. Я следую за ним во дворец, радуясь теплу нового плаща и перчаткам, укрывающим руки от жгучего холода. Слуга приводит меня в пустые покои Валки.

Оставленная в одиночестве, я не спеша прохаживаюсь по комнатам и изучаю перемены. Первую гостиную переделали для большего количества посетителей, заменив часть столиков диванами. Во второй на боковых столах прибавилось безделушек: дорогих стеклянных глобусов, маленьких золотых шкатулок, затейливо расписанных ваз.

Я подхожу к письменному столу и на миг замираю. Валка скоро придет. Если я хочу отплатить за смерть Фалады, нужно отыскать любые способы ею управлять. И в том числе узнать, что написала ей моя мать, – сейчас, до ее возвращения. Я глубоко вдыхаю и выдвигаю ящик.

Внутри лежат все письма, на которые я уже отвечала, на самом верху – новое. Я раскрываю его и быстро пробегаю глазами. Оно было написано почти месяц назад. Валка получила его довольно давно и все откладывала ответ. Само письмо очень длинное и содержит суровые нарекания за глупое решение отдалиться от Мелькиора и его друзей, предписания касаемо того, как вернуть их в свой круг, краткий прогноз того, чем могут обернуться эти политические игры для моего положения в будущем, и поучения о том, как одеваться и вести себя, чтобы не терять интереса Кестрина. Завершается оно требованием присылать больше новостей и упоминанием о подготовке королевы и принца к отбытию на свадьбу весной.

Матушку уже, очевидно, тревожит Валка и то, что придворные игры принцессы подрывают союз, который этот брак был призван укрепить. Я взвешиваю письмо в руке и ворошу оставшиеся в ящике. Других посланий от матери ведь быть не должно?

Да, там только те, что я уже видела. Под ними лежит набросок портрета, для которого позировала Валка. Я разглядываю его, но нарисованная девица с безжалостным взглядом и ноткой надменности в улыбке кажется не более знакомой, чем любая придворная дама. Я в нерешительности держусь за краешек листа. В передней комнате по-прежнему тихо, а я хочу знать, что еще может прятать та, что притворяется мной.

Под наброском лежат два послания от Кестрина, каждое не больше строчки длиной. Я пробегаю пальцами по его почерку, знакомому теперь по записке, присланной с плащом. Эти две тоже прилагались к каким-то подаркам, потому что в них лишь обращение к принцессе, надежды на то, что она будет рада содержимому неизвестных посылок, и подпись в конце.

Я ни разу не размышляла о том, как Кестрин обходится с Валкой, стал ли он за ней ухаживать или отверг ее. Эти две записочки приоткрывают картину, какой я не могла и представить: принц оказывается любезным поклонником, дарящим невесте побрякушки. Несмотря на понимание того, что она фальшивка.

По телу бегут мурашки, когда я вспоминаю первый разговор с ним после прибытия в Менайю, когда он попросил написать за него письмо, и следующий, когда он нашел плащ. Как переменчив он был, как легко перевоплощался из друга во врага, мастерски скрывая настоящие чувства. Это было жутко, а теперь в этих строчках я снова вижу, как тот же человек разыгрывает заботу, которой точно нет и следа.

Я дрожащими пальцами заталкиваю записки обратно под набросок портрета. Там же лежит несколько чистых листов бумаги. Я поднимаю их и нахожу послания из дома, которых не видела раньше, – письма от Дэйрилина. Снова замираю и выжидаю, но Валки по-прежнему не слышно. Я открываю первое из этих писем, потом другое, потом третье, бегло пролистывая и возвращая в ящик. В словах Дэйрилина сквозит убежденность в том, что дочь устроена при дворе и наслаждается жизнью в Менайе. Немного новостей из дома, общие советы относительно ее положения и теплое отеческое прощание. Чего-то действительно значимого нет. Он думает, что