Колючка - Интисар Ханани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я снова смотрю на приглашение в руках, будто в нем кроются ответы. Пробегаю пальцами по темным чернилам, переворачиваю конверт, трогаю сломанную восковую печать. У меня еще два дня на решение. Два дня на то, чтобы придумать, как отказать лорду.
Засыпаю я долго и тяжело. Проснувшись утром, открываю сундуки Валки и разбираю ее украшения. Сегодня ровно две недели со встречи с Красным Соколом, хотя порой и кажется, будто прошла уже вечность. Таркит будет ждать меня. Я просто хочу помочь мальчику выучиться, ведь другой возможности у него нет, говорю я себе, готовясь к новому дню. Это вовсе не значит, что я как-то поддерживаю воров вообще. Или Красного Сокола в частности. Откровенно говоря, теперь я не понимаю, что о нем и думать.
Закончив с утренними делами, я иду Западной дорогой к часовне, минуя открытые лавки. Повернув в уже знакомый переулок, замечаю Таркита. Он, ссутулившись, сидит в дверях, такой же худой и оборванный, как всегда, с крысиными хвостиками темных волос на глазах. Двое его приятелей рассовывают по карманам все свои сокровища, что перебирали до моего появления.
Мальчуган вскакивает на ноги:
– Келари!
– Таркит, – с улыбкой говорю я.
– Ты сегодня без лошади! – выкрикивает старший из друзей Таркита.
– Да. – Отвечать трудно, горло перехватывает от горя.
– Ну ничего. – Таркит легонько пожимает плечами: – А ты и правда видала меня в те разы? Раньше?
Я давлю в себе горечь, гоню ее прочь, чтобы снова обрести голос:
– Да, видела.
– Эх! – Он скорбно опускает глаза.
– Но пришлось как следует поискать, – уточняю я.
Взгляд у него загорается:
– Правда?
Я киваю, глядя на него, и тяжесть в груди понемногу растворяется.
– Тут моя матушка хочет повидать тебя. Пойдешь с ней встретиться?
– Твоя матушка? – Это точно не еще одно тайное имя Красного Сокола.
– Она с трудом ходит, – объясняет Таркит. – Иначе пришла бы сама.
– Почту за честь, – говорю я, опомнившись.
– Тогда пошли, – звонко отвечает он и срывается с места.
Я иду следом, его спутники тоже стараются не отставать.
– Познакомишь с друзьями? – спрашиваю я.
– Я Торто! – сам объявляет один из мальчиков. – Мне десять, и бабуля скоро отдаст меня в плотники.
Он широко, гордо и беззубо улыбается. Через мгновение я понимаю, что щербинка в улыбке с ним на всю жизнь: он уже вышел из того возраста, когда вместо выпавших передних зубов растут новые.
– Это ерунда, – говорит Таркит. – Вот я буду пекарем. Начну учиться на той неделе!
– Кто твой наставник?
Мой вопрос вызывает целый шквал подробностей, включая размеры лавки, число других подмастерьев, ждущую его пару новеньких башмаков и то, что первой его работой будет ношение воды для всей выпечки. Пока он переводит дух и наверняка пытается вспомнить еще какие-то важные подробности, которые, грешным делом, позабыл, я поворачиваюсь к третьему мальчику:
– А тебя как зовут?
Самый младший и чумазый мальчуган из троицы пожимает плечами и глядит на Торто.
– Это мой братик, – объясняет тот. – Звать его Фенн, только он совсем не говорит.
Я понимающе киваю:
– Стеснительный.
– Нет, просто перестал говорить. Не говорит теперь ни с кем, даже с матушкой.
– Почему?
– Его похищали, – шепчет Таркит. – Он сумел удрать и вернуться к нам домой, но больше никогда не говорил с тех пор.
Фенн бросает взгляд на Таркита, потом вверх на меня, маленький и нахохленный.
– Простите, – бездумно говорю я.
Таркит смотрит удивленно:
– Это же не твоя вина.
Не моя? Останься я принцессой, была бы обязана позаботиться об их безопасности если не сейчас, то в первые же месяцы после свадьбы.
– Тем более он все равно ничего не помнит, – говорит Таркит.
– Что? – спрашиваю я обескураженно.
– Как его похищали, – снова встревает Торто. – Когда возвращается кто-то из похищенных, его надо благословлять. Похитители накладывают на них Тьму, но благословение все поправляет.
– Что такое Тьма?
Мальчишки глядят на меня с недоумением.
– Ну, просто Тьма, – говорит Таркит. – В уме у них делается темно. А благословение от этого спасает.
– Забирая их память?
– Только о похищении, иногда чуточку больше. Да и кто бы хотел такое помнить вообще?
Я хмурюсь и гоню прочь неуютное чувство неправильности «благословения», крадущего воспоминания, хочешь ты этого или нет. Как бы то ни было, мальчики с этим явно примирились. Так же, как вынуждены мириться с жизнью, в которой люди пропадают прямо с улиц. По телу бежит дрожь, я обхватываю плечи руками.
Мальчики приводят меня на широкую мощеную площадь. На ней возведен ряд виселиц, и хотя они пусты, их тяжелое, выжидающее присутствие бросает мрачную тень на все вокруг. Свернувшись под помостом, спит нищий, укрывшийся от ветра за дощатой стеной.
– Что это за место? – спрашиваю я, когда мы выходим из переулка.
– Площадь Повешений, – говорит Таркит равнодушно, будто мы шагаем через его кухню.
Торто, приметив мой взгляд, продолжает:
– Тут убивают всех плохих людей. Иногда им рубят головы вместо повешения.
Он принимается описывать какую-то особенно кошмарную казнь, когда убийца безуспешно попытался удрать с головой на плечах только с тем, чтобы толпа схватила его и разорвала на куски. Я стараюсь не слушать, пропуская его рассказ мимо себя, и при первой же возможности снова спрашиваю мальчиков про обучение. Так, под рассказы о плотниках и выпечке, мы и приходим к дому Таркита.
Живет Таркит в обшарпанной постройке из желтого кирпича. Улицы вокруг закиданы мусором, но внутри запятнанный пол чисто выметен. Мы спускаемся в подвал и ныряем через низкий, завешенный тканью проем в темную комнатку.
– Это келари Терн, Таркит? – спрашивает женщина надломленным голосом.
– Да, мама. Привел ее повидаться с тобой, как обещал.
– Зажги свечу и поди поиграй снаружи. Не уходи далеко, слышишь? Потом проводишь ее назад.
– Да, мама.
Зажженный Таркитом свечной огарок бросает неровный желтый свет на укутанную одеялами женщину, рядом с ее циновкой стоит табурет. Мальчик оставляет на нем свечу и уходит, Торто и Фенн – следом.
– Добрый вечер, – говорю я, склоняя голову.
– Подойдите ближе, келари. Хочу увидеть ваше лицо.
Я сажусь на колени возле циновки и встречаю взгляд женщины. Ее черты, искаженные хворью и тяготами жизни, все еще хранят отпечаток юности. В волосах серебрится седина, но щеки гладкие; между бровями пролегла морщинка, но губы еще полные и красивые. Мне кажется, что она едва ли на десять лет старше меня самой.
– Вы прелестная девушка, – говорит она с улыбкой.
Я чуть не мотаю головой, чтобы отречься от вовсе не моей, а Валкиной красоты, и едва успеваю остановиться.
– Таркит о вас рассказывал, а потом мы узнали, что его отдают учиться. Люди обычно так не делают, понимаете, не платят просто так за целое обучение. Я выспрашивала у Артимьяна, и он поначалу не говорил, кто это сделал, но потом все же сказал.
Артимьян? А это другое прозвание Красного Сокола или имя кого-то из его людей? Вопреки любопытству, я не задаю вопроса и слушаю
