История нового имени - Элена Ферранте

Лила рассмеялась, но ее смех звучал фальшиво Она хотела казаться веселой, но я ей не верила. Она сказала, что я должна ею гордиться. Почему? Потому что она всем показала, что она лучше профессорской дочки. Потому что самый умный парень в моей школе, а может, во всем Неаполе, а может, во всей Италии, а может, во всем мире — я же не стану с этим спорить, правда? — только что расстался с девушкой из прекрасной семьи ради нее, дочери сапожника, закончившей только начальную школу, ради синьоры Карраччи. Она говорила все это с такой издевкой, словно делилась со мной планом жестокой мести. Должно быть, по моему лицу она поняла, до чего мне противно ее слушать, но еще несколько минут продолжала в прежнем тоне, как будто была не в силах остановиться. Неужели она это серьезно? Неужели она только об этом и думает?

— Для кого ты разыгрываешь этот спектакль? — воскликнула я. — Для меня? Что ты хочешь мне доказать? Что ради тебя Нино готов на любое безумие?

Она помрачнела и сказала уже без тени смеха:

— Нет, я обманываю сама себя. Все обстоит ровно наоборот. Это я готова ради него на любое безумие. Такого со мной еще не бывало. И я счастлива, что это наконец случилось.

И тут же, смутившись, улеглась в постель, даже не пожелав мне спокойной ночи.

Всю ночь я провела в каком-то мутном полусне, стараясь убедить себя, что правдой было последнее признание Лилы, а не то, что она говорила до этого.

Следующая неделя принесла тому наглядные доказательства. Еще утром понедельника я заметила, что Бруно после отъезда Пинуччи переключил все свое внимание на меня, очевидно, решив, что можно вести себя со мной так же, как Нино вел себя с Лилой. Когда мы купались, он неловко прижал меня к себе и попытался поцеловать, в результате чего я наглоталась воды и вернулась на берег, кашляя и отплевываясь. Я обозлилась, и он ясно это видел. Когда он тоже вышел на берег и улегся рядом со мной с видом побитой собаки, я произнесла перед ним небольшую, но содержательную речь, смысл которой сводился к следующему. Бруно, сказала я, ты очень славный парень, но между нами не может быть никаких других отношений, кроме дружеских. Бруно расстроился, но отступать не собирался. В тот же вечер, после того как Лила позвонила Стефано, мы пошли гулять по пляжу и опустились на сырой песок, решив полюбоваться звездами. Лила лежала, опираясь на локти, Нино положил голову ей на живот, я свою — на живот Нино, а Бруно свою — на мой. Мы созерцали созвездия и делились восторгами по поводу небесной гармонии. Молчала только Лила. Наконец, когда наши восторги иссякли, она сказала, что боится ночного неба, а звезды напоминают ей осколки стекла, кое-как воткнутые в черный битум. Ее реплика лишила нас дара речи, а во мне подняла волну гнева: вечно она ухитряется сказать последнее слово, она не торопится и успевает его хорошенько продумать, а потом одним махом перечеркивает все, что было сказано до нее.

— Как можно бояться неба? — возразила я. — Оно такое красивое.

Бруно немедленно со мной согласился. Но Нино поспешил поддержать ее: слегка дернувшись, он дал мне понять, чтобы я убрала голову с его живота, сел и завел речь, обращаясь к Лиле, как будто они были одни. Небеса, храм, порядок, хаос… В конце концов они оба встали и, продолжая разговор, исчезли в темноте.

Я лежала на песке, приподнявшись на локтях. Теплой подушки в виде тела Нино у меня больше не было, зато мне на живот давила тяжелая голова Бруно. Я извинилась и тронула его за волосы. Он сел, обхватил меня за талию и прижался лицом к моей груди. Я пропищала: «Нет!», но он опрокинул меня на песок и полез целоваться, одновременно сжимая мне рукой грудь. Я резко оттолкнула его и крикнула: «Прекрати!» Я уже не заботилась о том, чтобы его не обидеть. «Ты мне не нравишься! Дойдет это до тебя когда-нибудь?» Он отстранился от меня, сел и тихо сказал: «Что, совсем не нравлюсь? Даже чуть-чуть?» Я попыталась объяснить ему, что подобные вещи невозможно измерить; нельзя сказать, что кто-то более красив, а кто-то менее, более привлекателен или чуть меньше. Просто одни люди мне нравятся, а другие нет, и это не имеет никакого отношения к тому, каковы они на самом деле.

— Значит, я тебе не нравлюсь?

— Нет, — нетерпеливо сказала я.

Но, не успев договорить, я не выдержала и расплакалась, бормоча себе под нос: «Вот видишь, я плачу без причины как последняя дура, зачем ты только тратишь на меня время…»

Он провел пальцами по моей щеке и снова попытался меня обнять, шепча мне на ухо: «Я засыплю тебя подарками, ты такая красавица, ты достойна самого лучшего». Я грубо отпихнула его и крикнула в темноту: «Лила! Возвращайся сейчас же, я иду домой!»

Друзья проводили нас до крыльца и ушли. Пока мы с Лилой поднимались по лесенке, я сказала ей, не скрывая раздражения: «Делай что хочешь и ходи куда хочешь, но я тебе больше не компания. Бруно уже второй раз ко мне приставал. Больше я с ним одна ни на минуту не останусь, ясно?»

65

Бывают минуты, когда мы предлагаем самые нелепые объяснения и выдвигаем самые абсурдные требования, лишь бы скрыть свои истинные чувства. Сегодня я понимаю, что в других обстоятельствах поддалась бы ухаживаниям Бруно, пусть и не без сопротивления. Конечно, он мне не нравился, но ведь и к Антонио меня не особенно тянуло. К мужчине привязываешься постепенно, вне зависимости от того, насколько близко он совпадает с тем идеальным образом, который складывается у тебя в разные периоды жизни. В тот конкретный период моей жизни вежливый и щедрый Бруно Соккаво вполне мог вызвать у меня теплые чувства. Но причины, по которым я отвергла его ухаживания, не имели ничего общего с тем, нравился он мне или нет. На самом деле я хотела удержать Лилу, помешать ей делать то, что она делала. Я хотела, чтобы она трезво оценила положение, в которое попала, утянув за собой и меня. Я хотела услышать от нее: «Да, ты права, я совершаю ошибку. Больше я не буду уходить с Нино в темноту и оставлять тебя наедине с Бруно. Я буду вести себя, как подобает замужней женщине».

Разумеется, ничего подобного я от нее не услышала. «Ладно, я поговорю с Нино, — бросила она. — Бруно больше не будет к тебе приставать». Поэтому мы продолжали каждый день видеться с мальчиками; мы встречались в девять утра и расставались около полуночи. Но уже во вторник вечером, после того как Лила позвонила Стефано, Нино вдруг сказал: «Вы ведь ни разу не были дома у Бруно. Не хотите зайти?»

Я сразу отказалась, сославшись на то, что у меня болит желудок и мне надо домой. Нино и Лила неуверенно переглянулись. Бруно молчал. Я почувствовала на себе их недовольные взгляды и неуверенно добавила: «Как-нибудь в другой раз».

Лила ничего не сказала, но, едва мы остались одни, воскликнула: «Ты не имеешь права портить мне жизнь, Лену!» На что я ответила: «Если Стефано узнает, что мы ходили к ним домой, достанется не только тебе, но и мне». Но этим я не ограничилась. Дома, воспользовавшись плохим настроением Нунции, я незаметно натравила ее на дочь, и она начала ругать Лилу за то, что та слишком много времени проводит на пляже и слишком поздно возвращается домой. Сделав вид, что хочу их помирить, я предложила: «Синьора Нунция, давайте завтра вечером мы вместе пойдем в кафе есть мороженое. Вы сами увидите, что мы не делаем ничего плохого». Лила впала в бешенство. Она заорала, что весь год как проклятая вкалывала в колбасной лавке и заслужила право на капельку свободы. Тут сорвалась и Нунция. «Что ты несешь? — закричала она на дочь. — Какая еще свобода? Ты замужем! Все твое право — это слушаться мужа! Пусть Лену мечтает о свободе, а ты и думать не смей!» Лила ушла к себе в комнату и хлопнула дверью.

Но на следующий день Лила все равно добилась своего: Нунция осталась дома, а мы отправились звонить Стефано. «Чтоб были дома не позднее одиннадцати», — хмуро сказала Нунция, обращаясь ко мне, на что я кивнула: «Хорошо». Она посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом. Нунция встревожилась не на шутку: ей полагалось приглядывать за нами, но она не справилась со своей ролью; она боялась, что мы наделаем глупостей, но, вспоминая собственную безрадостную молодость, не хотела лишать нас невинных развлечений. «В одиннадцать будем», — подтвердила я, чтобы ее успокоить.

Разговор со Стефано продлился не дольше минуты. Лила вышла из кабинки, и Нино спросил меня:

— Как ты себя чувствуешь, Лену? Тебе получше? Зайдете посмотреть дом?

— Пойдемте, — поддакнул Бруно. — Выпьем что-нибудь, и мы проводим вас домой.

Лила согласно кивнула, я промолчала. Снаружи дом выглядел старым и обшарпанным, но внутри все сияло новизной: белый, прекрасно освещенный погреб, битком набитый винами и колбасами, мраморная лестница с коваными перилами, массивные двери и окна с позолоченными ручками. Здесь было много комнат; я обратила внимание на желтые диваны и телевизор. Кухонные шкафы были цвета морской волны; в спальнях стояли гардеробы, похожие на готические церкви. Я впервые осознала, что Бруно действительно богат, намного богаче Стефано. И подумала, что, узнай моя мать, что за мной ухаживает сын владельца колбасной фабрики Соккаво, что я была у него в гостях и вместо того, чтобы возблагодарить Господа за выпавшую мне удачу и постараться заарканить Бруно, я дважды его отшила, она бы меня отлупила. С другой стороны, именно мысль о матери с ее хромой ногой только укрепила меня в мысли, что Бруно мне не пара. Этот дом меня обескуражил. Зачем я сюда пришла, что здесь забыла? Лила вела себя раскованно и без конца смеялась, а меня мутило, как при высокой температуре. На все предложения я отвечала «да», лишь бы не объяснять, почему я ничего не хочу. Хочешь пить? Поставить эту пластинку? Включить телевизор? Будешь мороженое? Вскоре обнаружилось, что Нино и Лила куда-то исчезли, и я испугалась. Куда они ушли? Неужели в спальню Нино? Неужели Лила готова перейти и эту черту? Неужели?.. Нет, я гнала от себя эту мысль. Я встала с дивана.