Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Государь был высокого роста и очень полн для своего возраста, черты лица хороши, но взгляд пасмурен, и, хотя он молод и красив, герцог не нашел в нем ничего привлекательного или приятного. Платье светлого цвета, вышитое серебром.

Речь испанский посланник держал на кастальском языке, а отвечал на нее, от имени императора Петра II, барон Остерман, по-русски. По окончании церемонии представления, обер-церемониймейстер привел дюка де Лириа на аудиенцию к великой княжне Наталье Алексеевне. Она была дурна лицом, хотя и хорошо сложена, но добродетель, кажется, заменяла в ней красоту. Явно великодушная, любезная, исполненная грации и кротости, она вызывала симпатию и привлекала к. себе с первого взгляда. Недаром ее окружали почти одни иностранцы, коим она, как никто, покровительствовала.

Речь свою дюк де Лириа произнес на французском языке (ему было известно, она знает этот язык). Барон Остерман, стоявший при ней с левой стороны, ответил ему, по ее повелению, на том же языке. Через несколько дней дюк де Лириа поднес императору очень хорошее ружье работы Диего Искабеля. Подарок пришелся по душе, и Петр II приказал испанскому послу остаться обедать с ним — милость, какою не удостаивался при его дворе ни один из иностранных министров. За столом государь был благосклонен к гостю и пил за здоровье испанского короля. Посол отвечал бокалом вина, поднимая его за здоровье российского императора.

Двор собирался в Москву. В первопрестольной делались приготовления к коронации. Перед святками первыми подались в Москву обе царевны, Екатерина и Прасковья Ивановны, — тетки Петра II. Убирали в первопрестольной и дом для вдовствующей герцогини курляндской, ехавшей из Митавы. Тронулись в древнюю российскую столицу Головкины. Старые вельможи потянулись за ними в родной город. Ждали отъезда государя. Теперь, вопрошая, надолго ли император покидает Петербург, иностранцы слышали в ответ: быть может, навсегда.

Русские вельможи старой закалки искренне радовались переезду. Они никак не могли привыкнуть к Петербургу, далекому от их деревень. Раздражали затруднения с доставкой запасов, на что уходило время и что требовало больших расходов.

В Москве же место нагретое. Рядом свои деревни, родовые имения. Всегда легко доставить все нужное для барского дома.

Люди, выдвинутые Петром I, напротив, боялись переезда. Им казалось, удаление от моря, флота сводило на нет задумки великого императора.

Боялись поездки в Москву и иностранцы, жившие в России.

Шел вопрос о том, какой быть Руси. От того, где быть столице, зависело торжество либо новых, либо старых начал.

Кого-то пленяла Москва с ее колокольным звоном, бесчисленными церквами, уютными усадьбами, хлебосольством и радушием, а кому-то не по нутру был старый уклад жизни.

В первых числах января 1728 года, едва выпал первый снег (в ту зиму он выпал поздно), двор покидал Петербург. Дни стояли солнечные, морозные. Искрился снег на взгорьях, слепил глаза. Кричали, вспуганные колокольным звоном, вороны.

С отъездом последних карет и саней, город, казалось, вымер. Все выехали за императором, поручившим Петербург ведению, попечению и командованию деятельного Миниха.

Царский поезд растянулся на несколько верст.

Знатные путешественники, зная, что вдоль столбовой дороги негде будет запастись провиантом, везли его с собой. На ямах, где меняли лошадей, теснились в курных избах. Здесь же, ежели наступала пора обеда, повара размораживали еду.

В Новгороде государя и свиту встречали с такими торжествами, каких не видывали давно в этом старом русском городе. Позаботился о том догадливый и расчетливый архиепископ Феофан Прокопович.

За версту от города, перед отстроенными для царского въезда триумфальными воротами, четыреста мальчиков в белых одеждах, с красными нашивками на груди, встречали гостя.

Едва государь вышел из кареты, из толпы выступили двое мальчиков и произнесли приветствие, один — по-латыни, другой, то же самое, по-русски.

— Сей древний град, — звенел в морозном воздухе мальчишеский голос, — бывший некогда столицей вашего величества светлейших предков, посылает нас, детей своих, к стопам вашим выразить внутренние чувствования сердец наших, исполненных верностью, любовью и покорностью к вам, могущественный император, и пожелать вашему величеству всевозможнейшего благополучия, а граду сему вашей любви и могущественного покровительства. Царь царствующих да дарует вам долгоденственное царствование, о сем Бога молит духовный чин со всеми жителями, возсылающими свои сердечные моления.

Над толпою, на ветру, развевались и хлопали знамена.

Сотни глаз следили за государем.

Вдоль дороги, сколь видел глаз, до самого города, тянулся почетный строй дворян. В самом городе государя ожидали полки, красиво расставленные на улицах.

Пушечная пальба и колокольный звон известили о въезде Петра II в древний град.

Государь отправился в Софийский собор, где отстоял торжественное богослужение. Литургию совершал архиепископ Феофан. Государь поклонился местным иконам и мощам.

В архиерейских палатах был устроен обед.

Нигде Петр II не расставался с мечом, висевшим у пояса, — подарком дяди — императора Карла VI.

Осмотрев новгородские достопримечательности, сказал:

— Русский престол берегут церковь и русский народ. Под их охраною надеемся жить и царствовать спокойно и счастливо. Два сильных покровителя у меня: Бог в небесах и меч при бедре моем!

Приняв напутственное благословение новгородского архиерея, государь покинул город.

Народ спешил из деревень и сел к столбовой дороге — увидеть и поклониться царю. Желали увидеть государя, о котором шла добрая молва по русским землям. Знали, им разрешено свободное разыскивание сибирских руд, свободное право промышлять слюдяным делом.

Император со вниманием глядел на радостные и счастливые лица из окна кареты.

Прибыв в Тверь, Петр II почувствовал себя нездоровым. У него обнаружилась корь. Две недели пребывал он в городе и по выздоровлении, не останавливаясь, продолжил путь до села Всесвятского, принадлежащего грузинской царице Екатерине Георгиевне, вдове царя Каиохостра Леоновича.

Здесь Петр II остановился, чтобы приготовиться к торжественному въезду в Москву.

Бабушка Евдокия Федоровна, инокиня Елена, печалилась в долгой разлуке, рвалась к внукам.

«Пожалуй, свет мой, — писала она великой княжне Наталье, — проси у брата своего, чтоб мне вас видеть и порадоваться вами: как вы родились, не дали мне про вас слышать, не токмо что видеть».

Петр II получил от бабушки письмо следующего содержания: «Долго ли, мой батюшка, мне вас не видать? Или вас и вовсе мне не видать? А я с печали истинно сокрушаюсь. Прошу вас, дайте, хотя б я на них поглядела да умерла».

Понять старую можно было. Тридцать лет почти провела в стенах монастыря, пока внук, восшедший на престол, не вызволил из заточения. В нем чаяла увидеть черты любимого сына своего. В селе Всесвятском произошла первая встреча царицы-бабки с внуками. Воспоминания о сыне, прошлом были столь сильны, а пережитые страдания так памятны, что Евдокия Федоровна, заливаясь слезами, целый час не могла вымолвить слова.

Остерман, дабы не было между бабкою и внуками сказано тайного, посоветовал великой княжне Наталье Алексеевне взять с собой тетку — Елизавету Петровну.

Торжественный публичный въезд государя в Москву отправлен был 4 февраля 1728 года, перед полуднем.

Первою пред москвитянами, собравшимися у заставы, прошла рота гренадеров, за ними показались порожние кареты генеральских персон, сопровождаемые служителями, одетыми в богатые ливреи, проехали верхом пажи государя, за ними шли пешком лакеи, явились богатые государевы кареты (при каждой — конюшенные служители), показались шталмейстер в турецком дорогом уборе и генерал-майоры с прочими знатными из шляхтетства, трубачи и литаврщики.

Все ожидали государя. Мороз пощипывал щеки.

Толпа гудела.

— Батюшки, арапы! — раздался чей-то крик.

За камер-фурьерами, действительно, появились арапы и скороходы, от них отвыкли в Москве.

Верхом, важно поглядывая вперед себя, проскакали гоф-юнкера и камер-юнкеры. За ними проехали кареты камергеров. И, наконец, запряженная восьмеркой, появилась богато убранная карета государя. Рядом с государем сидел Остерман. Лицо его светилось от удовольствия.

Карету сопровождали ехавшие верхом гвардии капитан-лейтенант Ягужинский и лейб-гвардии подполковник Салтыков.

За царем следовали в своих каретах граф Апраксин, граф Головкин, князь Дмитрий Голицын, князья Долгорукие…

Замыкала царский въезд гренадерская рота.

Московитяне, возбужденные увиденным, бежали за царским поездом.

У триумфальных ворот императора Петра II приветствовал московский генерал-губернатор князь Иван Федорович Ромодановский.