У всех разные игрушки - Дмитрий Бондарь

– Да, конечно!

– Замечательно. Герр Штойбле, мистер Шона, на вас финансовая часть и постарайтесь учесть все риски. Том, на вас ложится проработка будущей модели нашей работы в новых условиях, согласуйте с Малькольмом и Герхардом. Пьер, вы свяжитесь с американскими партнерами, попросите деталей. Да, вот еще что, Том – нужна будет информационная поддержка в прессе, на телевиденье. Проработайте вопрос о том, как наше начинание подать в самом выгодном свете. Если понадобится – привлекайте хоть герра Хаейка, хоть мистеров Стиглера с Бьюккененом, хоть месье Алле. Думаю, что если ведущие страны не увидят в нашей кооперации политических мотивов, то все у нас получится. Ну и все остальные, господа, если у кого-то есть дельные соображения, я прошу помочь. Если все пойдет нормально и не выявится подводных камней, вскоре мы сможем избавиться от солидной части накладных расходов. Думаю, через год все будет ясно. Идея или проявит себя или тихо умрет. Что у нас дальше, Генрих?

Визенбергер поднял со стола к подслеповатым глазам бумажку – он всегда неважно видел, но очки не носил из-за нежелания показаться старым – и зачитал:

– Мистер Шона по вопросу о внесудебной сделке со Standard Chartered.

– Да, верно, – над столом поднялся Малькольм. – Если позволите, джентльмены, то я вам напомню суть. История вкратце выглядит так. Пару лет назад одна из подконтрольных SC структур предприняла атаку на…

– Мы все помним, Малькольм, – перебил я. – Давай к делу! Зачем ты нас собрал?

– Тогда вы, должно быть, помните, что между нами по предмету спора было заключено соглашение на условиях Texas shoot-out?

– Не томите, Малькольм! Сколько они предлагают?

– Девяносто шесть долларов за акцию!

– Год назад эта бумага стоила сто тридцать! – возмутился жадный Штойбле.

– А три года назад едва дотягивала до семидесяти. Год назад между нами шла война и спекулянты задирали котировки вверх, надеясь сбыть бумаги подороже либо нам либо Standard Chartered. Мы с ними сидели на своих пакетах, подавали друг против друга иски и дорог был каждый лишний процент, чем спекулянты и воспользовались, загнав цены в небеса. Если помните, с тех пор рынок ходил уже к восьмидесяти пяти, – терпеливо объяснил Шона.

– Сколько они стоят сейчас?

– Девяносто три.

– Что вы думаете, господа?

Я, в общем, представлял, что большинство выскажется за продажу Standard Chartered нашего пакета. Я пишу "нашего", потому что хоть я и был всюду главным акционером, с моими партнерами у нас тоже было соглашение на правах tag-along: если я продавал акции, они имели право "сесть на хвост" и потребовать, чтобы их бумаги были куплены на тех же условиях. Цена предлагалась действительно неплохая, концерн уже полтора года трясло как в лихорадке, что всегда бывает, когда два крупных акционера не могут поделить власть. В общем, перспективы предприятия выглядели не очень радужными – за время противостояния конкуренты солидно вырвались вперед, порадовав акционеров хорошими дивидендами, а рынки – новыми товарами. Но на заводах было полным-полно тех самых "стажеров" из Союза, которых дельцы из Standard Chartered постараются выбросить прочь, как только приобретут полный контроль над фирмой.

Так и вышло: двенадцать против четырех проголосовали за продажу, но последнее слово оставалось за мной.

– Малькольм, – сказал я, – мы же можем выставить встречное предложение?

– Они только этого и ждут, Зак, – ответил он.

– Откуда информация?

– От Берни Бернштайна, – Шона напомнил мне о хитром лондонском еврее, свихнутом на своих яхтах и зарабатывавшем поиске неофициальной информации.

– Сколько раз Берни ошибался?

– Случалось, – пожал плечами Шона. – Я не считал.

– Предложи им девяносто девять с половиной, Малькольм. Либо мы выкупим их пакет по этой цене, либо уступим свой. На меньшее я не согласен!

– Но! – вскричали сразу несколько голосов. – Мистер Майнце!

– Успокойтесь все! – попросил я, поднимаясь из кресла.

Встав за спиной Визенбергера, я положил ему на плечо руку и спросил:

– Господа, я вам обещал хорошо заработать на нефти? И я выполнил свое обещание – войска Саддама в Кувейте, Вашингтон готовит освободительную акцию, нефть стоит втрое против цен полугодичной давности. Я обещал вам, что русская нефть не подорожает для ваших заводов ни на пфенниг? Так оно и есть. Я обещал вам участие в наших проектах американцев? И, насколько я знаю, наши облигации едва не на треть выкупаются Биллом Гроссом и Марком Мебиусом? Сейчас я вам говорю – Standard Chartered могут заплатить больше! А если могут – пусть платят! В прошлом году они пытались скупать бумаги по сто тридцать, с какой стати сейчас мы должны уступать по девяносто шесть?

Я так себя расхвалил, что вдруг невольно вспомнил гашековского немецкого графа или барона, который внушал своим крестьянам что-то вроде: "Я буду вас картошить! Ви, детка, должен молийтс Богу об майне!" Мне стало смешно, я едва не хрюкнул, пришлось отвернуться и сделать вид, что пересохло в горле.

– Хорошо, – заключил Шона. – Видимо, реалии рынка нам не стоит брать в расчет?

– Какие реалии, Малькольм? Я не прошу от них сто тридцать. Мне нужно девяносто девять с половиной! И не стоит афишировать сделку по продаже четырех заводов, ведь без них эти бумаги не стоят и цента. А ты, Малькольм, приобретешь соответствующие опционы на акции, чтобы, когда все вскроется, мы могли хорошо заработать на падении котировок. Пусть подавятся!

Весь концерн, по сути, состоял из десятка заводов в разных частях света. Четыре из них – совершенно новенькие, дающие две трети выпуска продукции и мы тихонько продавали их в розницу сингапурским и тайваньским компаниям, в которых имели долю. Оставшиеся полдюжины едва-едва могли выпускать треть при гораздо худшем качестве товара. По завершении обеих сделок у Standard Chartered должны были появиться серьезные проблемы: потеря рынков, падение котировок, отягощение кредитами. Конечно, все происходило не так гладко, как хотелось бы, пришлось изрядно вычистить менеджмент компании от тех, кто работал на SC и обеспечивал инсайд (ведь по-другому, по-честному, такие сделки не совершаются – никому не нужен кот в мешке). Спасибо Тому и Лу, их люди вычислили двурушников достаточно быстро. Шестерых, которых оказалось легко заменить, просто уволили, последовательно, вместе с проводимым плановым сокращением, двоих повысили в должности и стали кормить дезой, а одного – совершенно незаменимого инженера – пришлось до времени отправить в длительную командировку в Среднюю Азию, где для него нашлось очень важное дело, но где он оказался полностью отрезан от информационных потоков и никак не мог навредить. Другая, чуть менее самонадеянная компания, давно бы отступила, но кто-то важный в SC закусил удила или просто уже не мог сдать назад, чтобы не испортить свое реноме. К тому же два наших ренегата-вице-президента исправно скармливали ему тщательно подготовленную дезинформацию, что еще сильнее утверждала нашего пока безымянного противника в своем превосходстве. Он самонадеянно думал, что видит мой концерн словно на выставке под стеклом, но очень сильно ошибался в том, что кому-то нравятся недружественные поглощения.

– Нас засудят, – покачал головой Шона.

– Мы тоже кое-что можем, – отозвался Шольц.

– Это неоправданный риск, – упрямствовал англичанин.

– Странно это слышать от вас, Малькольм. То вы всем объясняете, как нам следует вести дела, то вдруг прячете голову в кусты. Это война, Малькольм. И не мы ее начали. Кто на войне соблюдает правила – тот становится жертвой. Не бойся, адвокаты нас защитят. Уж тебе-то лично ничего не грозит. В Британии даже толкового закона об инсайде нет. Так что…

– Хорошо, Зак, – кивнул Шона, – я сделаю, как ты хочешь.

– Ну и замечательно! Что у нас дальше?

А дальше наступила та самая производственная рутина: запуск в серию какого-то нового карусельного станка, серьезное превышение сметы при строительстве нового цеха в Бремене, подъемники-экскаваторы-бюджет – я не помнил и десятой части поднимаемых проблем.

Через полчаса от их сорочьей трещетки у меня заболела голова и я вдруг сообразил, что не понимаю ни слова из того, о чем здесь так горячо дискутируют.

– Пьер, – шепнул я на ухо Персену, – закончите здесь все, ради всех святых. Я заранее согласен с любыми вашими решениями, будут артачиться – у вас есть доверенность. Я больше не могу и мне пора в Лондон.

– Езжайте, Зак, – разрешил Пьер. – Мы здесь управимся и без вас.

Целый час в самолете я спал. И потом еще час в машине, пока мы добирались до Риджент-стрит.

– О, Зак! Вы вовремя! – обрадовался моему появлению сэр Френсис. – Виски, пиво? Виски и пиво?

Виски с пивом здесь пили все – даже женщины. Мы в своей снежной России считали, что являемся эксклюзивными изобретателями "ерша", но мы всего лишь шли по чужим стопам. Пара стопок виски в пабе, запитых парой пинт охлажденного пивка – едва ли не стандартная вечерняя доза. Для разнообразия – эль, но всегда виски. По ту сторону Атлантики дело обстояло точно так же. По крайней мере, в больших городах. Виски маленькими глотками запивается пивом и наступает релакс для измученного работой клерка. Отнюдь не русский рецепт.