У всех разные игрушки - Дмитрий Бондарь

– Он что-то говорил? Диктаторы объясняют свои поступки?

– Иногда. Но подождите, Пьер, я вспомню, мне очень понравилась фраза. Что-то вроде "демократия, не способная прокормить свой народ, не имеет права на существование". Золотые слова! Нефть – это была только причина для разговора с суданцами и египтянами. Только она имела смысл, если бы о ней знали только мы и они. Но теперь, когда туда засунули свое жало канадцы, нужно уходить. Жаль, – еще раз повторил я. – Но работать спокойно они нам не дадут.

Пьер оставался сидеть на месте, хотя, кажется, мы обсудили все. Он сидел и молчал.

– В чем дело, Пьер?

– Мне не нравятся такие методы, – сказал банкир. – Это нецивилизованно. Средневековье какое-то!

– Вот как? И в чем же оно средневековье? Посмотрите на эти полки, – я показал пальцем на книжный шкаф. – Видите? Они все забиты мемуарами о точно таких методах. И ничего!

– И все-таки я не одобряю.

– Бросьте, Пьер! – Я выбрался из-за стола и сжал его плечи. – Вы же видите: единственный раз, когда мы попытались воспользоваться опытом предыдущих поколений, у нас ничего не вышло! Наверное, вы правы, это не наша стезя… Но так было соблазнительно и красиво! Лу уже набрал полторы сотни чернокожих головорезов. Эх… жаль. Но мы больше не станем испытывать судьбу. Ступайте, Пьер, впереди еще много работы. И забудьте о Халаибе, будто его и не было.

С мадам Бетанкур, оказавшейся очень болтливой теткой преклонных лет, унаследовавшей косметическую империю много лет назад от отца, разговор вышел поверхностным – я предложил инвестиции, она, улыбаясь, обещала на досуге поразмыслить над этим; мы обсудили веяния парижской моды, поморщились, ругая американское кино – в общем, познакомились. Признаться, мне бы больше понравилось знакомство с какой-нибудь наследницей папиных капиталов втрое моложе, чем эта интересная бабуся, но таковых на горизонте не просматривалось, да и Оссия вряд ли бы поняла мои устремления.

А вечером, в Барселоне, перед трапом самолета меня ждал сюрприз. Князь Лобанов-Ростовский, как всегда элегантный, словно фотомодель, улыбчивый – как претендент на пост Президента Франции, умный, будто Верховный Совет последнего созыва. В одной руке он держал саквояж, в другой – тонкую трость. Стоило мне появиться на поле, как он поспешил мне навстречу, придерживая норовящую слететь с головы шляпу.

– Здравствуйте, Зак, на вас одна надежда. Подбросите? – протягивая руку, спросил он.

– А вам куда, Ник?

– В Бремен. Там проходит чудесная выставка картин и есть пара полотен, которые я очень хотел бы видеть в своей коллекции. Пропускать такое – грех.

– Я лечу в Гамбург, – я ни на секунду не поверил в его незамысловатую легенду.

– Это рядом. Полсотни миль. Я возьму машину. Знаете, эти немецкие автобаны – по ним ездить одно сплошное удовольствие!

– Поднимайтесь, Ник, составьте мне компанию, – я бы с большим удовольствием послал бы его туда, куда Макар со своими телятами так и не добрался, но мне было интересно, зачем он появился.

Пока Жерар с Реми выводили Falcon на взлетно-посадочную полосу, князь деловито осматривал салон, ощупывал обивку, выглянул в каждый из четырнадцати иллюминаторов, когда взлетали, он попросил виски.

– Итак? – спросил я, наблюдая, как проворная стюардесса Исабель, обворожительно улыбаясь князю, сервирует стол.

– Хороший джет, – одобрил князь самолет. – Дорого обошелся?

– Своих денег он стоит.

– О! Я вас чем-то… расстроил?

– Нет, что вы, князь. Я просто не помню, сколько он стоил.

– Ну-да, ну-да, простите.

– Так все же, что заставило вас искать моего общества в Барселоне? Про пейзажи и портреты даже не говорите – не поверю.

– Не стану, – растянув губы в улыбке, князь показал ровные верхние зубы с небольшим табачным налетом.

– Итак?

– Мои друзья умеют быть благодарными. Вы забрали деньги у русских и я привез вам подтверждение данных обещаний, – он щелкнул замками саквояжа и вынул наружу пластиковый файл с документами. – Почитайте на досуге. Ваше участие в проекте не обязательно, но будет приветствоваться.

– Что это? В двух словах?

– Это проекты дополнительных эмиссий нескольких компаний. В течение полугода, что осталось до размещения акций на бирже, их бумаги существенно вырастут в цене. Подумайте, как вам этим воспользоваться.

– Вот так просто? В чем подвох?

– Благодарность не бывает с подвохами, Зак. Вы выполнили свою часть сделки, мы свою. Мы должны быть взаимополезны.

– Хорошо, – я спрятал папку в сейф.

– Ну вот и славно, – сказал почему-то на русском князь.

– Что?

– Это русское выражение, что-то вроде выражения удовлетворения, – пояснил Лобанов-Ростовский.

– Ник, давно хотел у вас спросить.

– Спрашивайте! – князь щедро плеснул себе в бокал янтарной жидкости.

– Вот вы русский. Я много работаю с русскими, но редко когда понимаю их мотивы. Как к вам относятся ваши… наниматели? К вам и к русским вообще?

Целую минуту Никита Дмитриевич крутил в руках бокал и позвякивал льдом.

– Нас не очень-то любят, – в конце концов произнес он. – Вернее, нас совсем не любят. Вы молодой, без особых традиций и вам кажется, что все в мире просто и понятно. Но это не так. Нас не любят, – повторил князь. – И, знаете, я понимаю – почему.

– Объясните?

– Да, пожалуй. Я расскажу вам свою точку зрения на этот непростой вопрос. Вам это будет полезно в вашем бизнесе с большевиками. С чего бы начать? Знаете, этому вопросу посвящено множество книг, статей, усилий моих соотечественников. Философы, писатели, просто неглупые люди часто задавались этим вопросом – почему нас не любят на Западе? Что только не придумывали для оправдания этой нелюбви: религиозные разногласия, менталитет, русский характер, угрюмость, невоспитанность, зависть к богатствам земли, комплекс неполноценности русского народа, – я всего и не упомню!

Князь расслабленно устроился в кресле, расслабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу безупречно-белой сорочки.

– А на самом деле?

– А на самом деле никто не обязан нас любить. Евреев тоже мало кто любит. Но это не мешает им неплохо жить. И все же у русского народа есть одна черта, которая приводит в бешенство практически любого цивилизованного человека. И более всего – англичан. Это наше русское наплевательское отношения к праву частной собственности. Я неплохо учил историю своего народа и нашел одну интересную деталь. Сейчас уже не вспомню подробностей, имен и названий, но каждый раз, когда западным купцам удавалось пробиться на московский рынок – их жестоко обманывали. В той же Англии или Франции, в Германии, Японии, Италии и Голландии легко можно найти семьи, уже почти тысячу лет сидящие на своей земле. Да даже в Чехии или в Польше, которая так и не стала социалистической по-настоящему! Пивоварне может быть пятьсот лет и все эти годы она в собственности одной семьи. В России такого нет сейчас, не было двести лет назад и никогда не было – со времен первой централизации власти в руках последних Рюриковичей. Все временное, ненадежное, зыбкое, против постоянного здесь. Здесь если что-то и переходит из одних рук в другие, то бывший владелец обязательно получает какую-нибудь компенсацию – деньгами, другой собственностью. Все эти французские революции на самом деле ничего не поменяли. Если кого-то и казнили, то земля отошла их родственникам, оставшись во владении одной фамилии. Исключение – преступники. Но в России любой, владеющий собственностью всегда может стать преступником, собственность там – будто Каинова печать! Здесь если и случаются какие-то нарушения священного принципа права на частную собственность – то это немногочисленные исключения из системы. В России же все не так, в России противоположная система! Вы можете построить там огромный завод, вложить в него всю душу и полжизни, но если он понадобится моим соотечественникам, – вас просто вышвырнут вон. В России работать небезопасно – в этом корень "нелюбви" цивилизованного мира, а от него уже и все остальные претензии, рожденные пропагандой обиженных: угрюмый характер, подозрительность, ненадежность. И это ничем не изменить!

– И как же вам живется с таким "знанием"?

– Мне? Я в порядке, Зак! Как только поймешь в чем дело – половина задачи решена. Я остаюсь русским, читаю Толстого и Тургенева, обожаю оперу Бородина и балет Чайковского, но я принял принцип частной собственности за абсолютную истину и с тех пор у меня нет никаких разногласий с моими партнерами. Боюсь только, что массовое понимание этой аксиомы для русского народа абсолютно невозможно. И если бы вы были знакомы с моими соплеменниками чуточку дольше, чем предполагает ваш возраст, вы бы со мной согласились.

– И почему же так происходит?

– Полагаю, от бедности. Когда голодных гораздо больше, чем имущих и последним просто нечем защитить свои права.