Сыны Перуна - Сергей Жоголь

Князь и его знать, воеводы да бояре, восседали во главе широкого стола, дальше от них сидели воины старшей дружины, подале сидела простая гридь, отроки и просто вои из ополчения.

— Хвала и слава князю Олегу — победителю! — время от времени звучало из-за столов.

Толпа громко подхватывала хвалебные речи, звенели кубки. Гуляла от одного воина к другому братина — огромная чаша с хмельным медом. Славили и воевод, и лучших воинов, кто отличился теми или другими воинскими поступками.

Наконец, пара дюжих отроков вывела на середину двора, на котором проходило пиршество, захваченных пленников. Впереди всех стоял Раду в разодранной рубахе и со стянутыми тугими ремнями руками.

— Вот, княже, пленники твои, коих мы для тебя захватили. Те, что противились воле твоей, те, что смуту учинили, клятву вождей своих нарушили, которые роту верности тебе принесли. Суди их судом своим, а мы приговор твой исполним! — произнеся эту торжественную речь, один из приведших пленных отроков низко поклонился Олегу.

Второй вслед за первым тоже отвесил низкий поклон.

— А чего ж вы руки-то им связали аль боитесь, что сбегут отсюда эти горе-вояки? — ответил князь беззлобно, глядя на своих удалых дружинников. — Режьте, режьте им путы, негоже им связанными быть. Уж думаю, с пира моего, да от всей дружины киевской, они не сбегут.

Отроки бросились резать стягивающие запястья ремни, которыми были связаны пленные.

— Ну? — в очередной раз усмехнулся князь. — Ты, что ли, Раду — княжич тиверский? Почто ж ты, княжич, бунтовать против меня вздумал да покориться не хотел, когда все земли ваши покорились, а ты, как заяц, от меня по лесам бегал. Дружиннички мои за зайцами гонять не привычны, им медведя да тура подавай аль вепря дикого.

Одобрительный рокот пронесся по рядам пирующего братства.

— Что же тогда твои дружиннички на меня да на людей моих на спящих-то набросились? Пусть бы кто из них со мной в честном бою сразился, глядишь, и не стоял бы я тут пред тобой, а в твоем воинстве несколькими героями бы и поменьше стало. Глядишь, и сейчас за столом этим ртов бы поубавилось.

Теперь дружина заревела возмущенно. Многие повыскакивали из-за столов, оскорбленные дерзкой речью тиверца.

— Дозволь только, княже, порвем на части этого пса брехастого! — раздавалось со всех сторон. — Негоже ему так с тобой разговаривать да дружину нашу позорить.

Но Олег в ответ на это только сдвинул брови и поднял вверх руку, требуя тишины. Толпа умолкла.

— То, что смел ты да отчаян, это похвально, но не во всем ты прав. Тот, кто смел, но глуп, тот воин никудышный. То, что спящим тебя повязали, победу добыли да жизни свои сберегли, то не хула воинам моим, а похвальба. Одной удалью войны не выиграть, тут смекалка да хитрость воинская не меньше храбрости нужны. Да и не в том ты положении, чтобы бахвалиться. Права дружина моя, я ведь могу сделать так, что смерть твоя не будет легкой. Не боишься перед смертью своей муки телесные принять?

— Не боюсь я пыток твоих да и воинов твоих тоже. Ни с хитростью их, ни со смекалкой. Хочешь, режь меня, хочешь, жги, все одно, не покорюсь тебе и ни под каким поводом служить тебе не буду.

— Вот же дурень упрямый. Не голова, а бочка пустая, — от досады князь аж стукнул кулаком по столу. — А вот смел, это да. Ничего не скажешь. Ну что, дружина, есть такие, кто потешить нас желает, а этого героя-молодца уму-разуму поучить?

— Дозволь мне, дозволь, — десятка два подвыпивших воинов поднялись с деревянных лавок, вызываясь добровольцами для княжьей потехи.

— Полно, полно, не все сразу, — со смехом прокричал Олег, снова поднимая руку, чтобы успокоить толпу и, обращаясь к Раду, продолжил. — Так вот тебе слово мое, коль побьешь воина моего в честном бою, тебя и людей твоих отпущу без выкупов, без каких-либо обязательств. А коль проиграешь, то всех вас смерти предам, принимаешь такие условия или нет?

— Нет, князь, не принимаю. Сражаться с воином твоим я буду и погибну, коль придется, если без всяких условий людей моих отпустишь, независимо от результата поединка нашего, а нет, то лучше сразу пытай меня да мучай.

— Ну ты дерзок, княжич, — в очередной раз усмехнулся предводитель русов, которому все больше и больше нравился этот безумный и смелый бунтарь. — Но да ладно, быть посему. А ну, кто там пленил его связанного, назовись, докажи, что и в честном бою не посрамил бы оружия нашего.

Взгляды всех присутствующих устремились на сидевшего за дальним столом богатыря Боримира, который сидел на своем месте и спокойно грыз огромную баранью ногу, запивая ее медовой брагой. Когда здоровяку объяснили, что от него требуется, он равнодушно бросил свое недоеденное яство, поднялся из-за стола, вытерев жирные руки о скатерть и не спеша направился навстречу своему будущему противнику.

— Подраться — это я завсегда, — Боримир подошел к Раду вплотную и одарил тиверского княжича своей звериной улыбкой. — Теперь рад, что тогда тебя не прикончил, теперь хоть сам повеселюсь да друзей своих потешу. Выбирай, как биться будем, с каким оружием.

8

Поединок проходил тут же, на большой площади поблизости от того места, где пировала княжья дружина. Оба бойца отличались друг от друга как фигурами, так и стилем ведения боя. Высокий и стройный Раду стремительно кружил вокруг приземистого Боримира. Тот двигался мало, но в те моменты, когда бросался на тиверца, трудно было поверить, что такое огромное тело варяга может быть настолько стремительным.

На удивление князя и остальных дружинников, Раду оказался довольно неплохим бойцом. Скорости его могли бы позавидовать многие из присутствующих на пиру воинов. Но сам противник тиверского княжича не унывал. Почувствовав перед собой реального бойца, представлявшего собой настоящую угрозу, княжеский поединщик аж взвыл от возбуждения. На губах его выступила пена и злобная хищная усмешка не покидала его лица в течение всего боя. Несмотря на то что Раду один раз изрядно приложился своим мечом по шлему варяга, тот по-прежнему был на высоте.

— Сражается, как настоящий берсерк, — прорычал нурман Фрейлаф, имея в виду Боримира. — У нас о таких слагают саги.

Он сидел поблизости от князя и смотрел на поединок своим единственным глазом, от волнения и азарта то и дело сжимая и разжимая кулаки. В этот момент Раду снова попал по шлему Боримира, и на этот раз варяг немного пошатнулся.

— Куда же он смотрит, этот тиверец достает его одним и тем же ударом, так ведь можно и проиграть! — с волнением выкрикнул кривичский воевода Сновит. — Ой, неужто уступит он местному княжичу?

— Хитрит. Он же все слышал, весь наш разговор, только вида не подал. Не удаль ему нужно сегодня показать, а хитростью бой выиграть, — улыбаясь произнес князь, взглянув на сидящих неподалеку от него варяжских воевод Стемида и Вельмуда.

— Конечно, играет, то сразу видно, — подтвердили догадку князя оба руса, понимающе переглянувшись между собой.

Радмир тоже наблюдал за поединком. Но особого интереса не проявлял. Он знал, на что способен его воин, и видел его хитрую игру в кошки-мышки. Он сейчас думал о девушке, которую вместе с дитем оставил в разоренном его воинами селении тиверцев. А ведь он мог, если бы захотел, взять ее с собой, мог увезти ее в Киев и на свою долю добычи купить дом. Он уже не простой воин, он предводитель сотни в малой дружине князя, ему можно позаботиться и о себе, скорее всего, князь бы ему не отказал. В это мгновение громкие крики толпы прервали размышления Радмира.

Раду, окрыленный своим успехом, увидев, что противник дезориентирован и трясет головой, снова нанес удар, которым он уже вроде бы дважды достал своего врага. Но в этот момент Боримир, который изучил к тому моменту тактику своего противника, ловко пригнулся и, когда меч просвистел над его головой, бросил на землю свой длинный клинок и тяжелый щит, перехватил руку тиверца и нанес тому удар коленом в грудь. Все произошло так стремительно, что Раду не сумел даже сообразить, что произошло. У него сильно сдавило грудь, и он не мог дышать. Боримир спокойно, не прилагая усилий, просто забрал меч из рук противника в тот момент, когда тот, согнувшись, осел на землю.

Дикий рев восхищения раздался над местом сражения.

— Славься Русь, слава Боримиру! — кричали дружинники, и от этого крика местное население приходило в ужас.

Князь с воеводами переглянулись, сдерживая улыбки. А Боримир спокойно поклонился князю и воеводам и направился к своему месту доедать баранью ногу.

Когда Раду пришел в себя, на его лице была печать отчаяния.

— Убей меня, князь, ты победил, и я теперь не смогу жить с этим позором, ты украл мою славу.

Улыбавшийся перед тем Олег вдруг стал серьезен.

Дружина замерла в ожидании его слов.