Сыны Перуна - Сергей Жоголь

— Продай девицу, любые деньги уплачу, — пристал к Глобе сластолюбивый киевский боярин. — Деньги дам, пред князем за тебя слово замолвлю, помогу возвыситься и почет добыть.

Но на этот раз Глоба не уступил, и оба приятеля расстались очень холодно. Киевлянин даже осыпал новгородца бранными словами и угрозами по дороге в город, и вся прислуга гостя слышала и видела ту ссору. А через день во двор Глобиного дома вбежал впопыхах тот самый старик, который прислуживал Лейле и играл для нее музыку, и сообщил хозяину, что девица исчезла.

Лишившись любимой игрушки, боярин пришел в ярость, и даже отчаянные вопли жены, которая не могла взять в толк, что случилось, и принялась бранить мужа на чем стоит свет, на этот раз не остановили лишившегося рабыни хозяина. Прихватив с собой с десяток удальцов из личной дружины, Глоба бросился на поиски.

— Вот злодей, ворюга, добился-таки своего, не удалось купить, так посмотрите-ка на него, взял и выкрал, — негодовал Глоба, обвинив в случившемся киевского гостя.

Посетив хоромы, где останавливались киевляне, Глоба узнал, что накануне они собрались и уехали. Выяснив у очевидцев, по какой дороге уехали похитители, разъяренный боярин бросился в погоню со своим небольшим отрядом. На второй день пути новгородские всадники настигли тех, кого преследовали. Но тут незадачливых преследователей поджидало горькое разочарование, те, за кем они гнались, закончили свой путь буквально несколько часов назад. Глоба нашел еще не остывшие тела киевского боярина и двух его охранников в кустах возле дороги. Кто-то опередил преследователей и убил тех, кого Глоба обвинил в похищении. Ничего, что могло бы указать на то, что Лейла была похищена именно этими людьми, обнаружить не удалось. Только сейчас Глоба понял, в какую беду он попал: многие слышали, что он ругал киевлянина и грозился расправиться с ним, и если теперь обнаружат их тела, то все, конечно, подумают на Глобу и его людей. Они, мол, поквитались с похитителями.

«А если до князя дойдет весть, что я людей его побил, князь на расправу крут, не сносить мне тогда головы», — обреченно размышлял несчастный боярин, вернувшись домой.

В этот момент к нему в комнату робко постучал прислужник и сообщил, что к Глобе прибыл ромейский купец Фотий. Убитый горем новгородец, отчаявшись, выложил своему, как он считал, приятелю всю историю от начала до конца и попросил совета. Фотий обещал помочь, но взамен потребовал кое-какие услуги. Так Глоба стал служить византийцу, поняв вскоре, в какую ловушку он угодил. То, что Фотий был не просто купцом, а шпионом Империи, всячески старавшимся внести раздор в княжеские дела, Глоба понял очень скоро, но обратного пути уже не было. Фотий сумел подыскать людишек, которых обвинили в убийстве киевских мужей. Правда, эти люди вскоре также таинственно исчезли. А Глоба с тех пор выполнял все приказы византийского шпиона вплоть до того момента, когда помог уличам захватить несколько обозов с провизией для княжеского войска, тем самым фактически лишив Олега и его воинов победы над уличами. Куда же делась Лейла, новгородский боярин так и не узнал, он, конечно, позже догадался, что, скорее всего, бегство рабыни тоже было подстроено Фотием, но прямых доказательств тому не было, да и Глоба так уже погряз в коварных интригах ромейского лазутчика, что выбора у него уже не осталось.

5

Продолжая смотреть на стеклянный флакончик с ядом, Глоба вспомнил всю свою жизнь, осознавая, что для него этот день — последний. Несмотря на то что отряд, возглавляемый византийским кентархом Иларием, был уничтожен, уличи выиграли эту войну. Незадолго до того, как до князя дошли вести, что его хитрый план сработал, и уличи, побившие его воинов и захватившие обозы с провиантом, разбиты, Олегу сообщили, что, узнав об успехах уличей, взбунтовались недавно покоренные тиверцы. Князь решил довольствоваться малым и отступил. Сил для завоевания новых земель на тот момент не было, а подавить бунтарей было жизненно необходимо. Тревожные вести приходили к князю и из других покоренных русами земель. Нелегко захватить власть, а еще труднее ее удержать. Трудно править тогда, когда подвластные тебе земли простираются на многие-многие дни пути.

Глоба знал все это, а еще… Еще он знал, что киевский владыка не пощадит его, человека, ставшего виновником того, что русы проиграли эту войну, человека, из-за которого пали дружинники, дорогие сердцу князя, пал и его любимец, и товарищ — варяжский сотник Горик.

Теперь Глоба — изменник, предавший своего князя, свой народ, свой город — славный Новгород. А все из-за простой человеческой слабости, из-за женщины, затуманившей его разум.

— Эх, Леля, Леля, вестница весны, где же ты теперь, для кого танцуешь свои танцы, кому кружишь голову и дурманишь кровь? — произнеся эти слова, Глоба поднял прозрачный флакон с мутноватой жидкостью и опрокинул его содержимое себе в рот.

Когда дружинники князя ворвались в дом, тело Глобы лежало на полу. На лице его застыла улыбка, словно он снова нашел свою Лелю, прекраснейшую из женщин, страсть к которой привела его к такому печальному финалу.

Глава четвертая

1

Когда войско Олега, ослабленное продолжительными боями с уличами и их союзниками-хазарами, увязло в долгой войне, один из тиверских князей по имени Кареслав, вместе со своим младшим братом Раду собрав вокруг себя единомышленников, провозгласил себя независимым от захватчиков-русов и отказался платить дань Киеву. Недовольных хватало, и к взбунтовавшимся братьям вскоре присоединилось еще трое или четверо тиверских князьков со своими дружинами. Восставшие разгромили несколько оставленных русами застав и прекратили выплаты Киеву. Много смуты внесли поддержавшие братьев тиверские жрецы, не признававшие культ Перуна, а поклонявшиеся своим собственным божествам, запугав народ гневом своих деревянных лесных идолов. Различные волхвы и жрецы ходили по городищам и деревням, проклинали тех, кто покорился русам-захватчикам, и тем самым толкали свой народ на верную гибель, которой грозила им война с киевским войском.

Сравнительно молодой, ему не было еще и сорока, и честолюбивый князь Кареслав был храбр до безумия. Широкоплечий чернобровый красавец с пышными, слегка подернутыми сединой густыми усами, князь тиверцев был самим воплощением бесстрашия и отваги. Поговаривали, что по молодости он любил баловать на охоте, и одним из любимых его увлечений была охота на кабана, причем, ходил он на зверя в одиночку, вооружившись тяжеленной рогатиной и топором на длинном древке. Но, повзрослев и возмужав, князь отбросил эти молодецкие забавы и сменил рогатину на боевое копье, а топор заменил добрым мечом. Он часто воевал с соседями и приобрел репутацию отменного воина и мудрого предводителя и вождя. Неудивительно, что его соплеменники поверили ему и вручили в его руки свои жизни. Наученный предыдущим опытом войны, Кареслав избегал открытых стычек с русами и прибегал к партизанской тактике. Он нападал внезапно из засад и именно этим наносил противнику максимальный урон. Но, в отличии от Илария, возглавлявшего бесстрашные отряды уличей, у храброго вождя тиверцев не было такого опыта ведения войны, как у опытного византийского кентарха, побывавшего в сотнях битв и сражений, ведь он до этого воевал только с такими же, как он сам, славянами — земледельцами и охотниками. Не было у Кареслава и могучей и неуловимой хазарской конницы, а главное, не было такого человека, как Глоба, способного дать бесценные сведения о противнике. Поэтому судьба восставших изначально была обречена.

Русы действовали решительно и жестко. Восстание, поднятое тиверскими князьями, захлебнулось в крови. Киевский князь, когда было нужно, был очень тверд и даже жесток. Варяжская дружина прошлась по землям восставших славян, сея на своем пути ужас и разорение. Те, кто поклялся в верности князю и предал его, должны были ответить за свои поступки, и они отвечали своей кровью и кровью своих близких. Правда, Олег не велел своим воинам без нужды трогать жрецов, опасаясь, что их кровь и гнев восхваляемых ими богов вызовут у покоряемых народов такую обиду, что на войну поднимутся все тиверцы без исключения. Эти действия русов не могли не принести долгожданного результата. Многие вожди племен понимали, что лучше отбросить гордыню и отдать в качестве дани часть своих богатств, чем потерять все. За время правления киевского князя прекратились усобицы и войны между удельными князьками за власть, тиверцы жили в мире и не боялись за свою жизнь и добро, а после того как Кареслав решил освободиться от ига «ненавистных», как он говорил, русов, кровь в тиверских землях полилась рекой. К тому же многие тиверцы, как и большинство славянских народов, считали большим злом нарушение данного киевскому князю слова и считали восстание бесчестным делом.