Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

Но едва конференция успела закончиться, как Радек начал требовать, чтобы я немедленно опубликовала наше воззвание ввиду быстро развивающегося кризиса в России. Большевики уже приняли решение захватить власть, и резолюция Циммервальдского движения, призывающая к международной всеобщей забастовке в поддержку российских рабочих и к началу борьбы рабочего класса за мир, колоссально увеличила бы их авторитет, даже если сама всеобщая забастовка никогда не осуществится. Колеблющейся части рабочих и крестьян в России эта резолюция указала бы на то, что программа большевиков имеет международную поддержку. Для Радека и большевиков не имело значения, получит ли на деле наша резолюция, принятая горсткой левых социалистов в Стокгольме, поддержку в странах, представленных этими делегатами, и они не хотели ждать, пока мы узнаем это. Наше взаимное и единодушное понимание, наши клятвы и обещания и моя собственная огромная ответственность ничего не значили для Радека, и на протяжении октября он бомбардировал меня протестами и требованиями. Среди его писем – когда он находился в Стокгольме как представитель большевиков, он излагал свои требования в письменной форме – было одно, в котором он угрожал, что сам опубликует манифест, если я не соглашусь сделать это немедленно. Тогда я поняла, что либо он, либо финский делегат, который находился под его влиянием, вероятно, украли один экземпляр воззвания. Приблизительно в это же время в Стокгольм приехала Луиза Зитп, представляющая независимых политических деятелей Германии, чтобы не допустить преждевременной публикации манифеста ввиду шаткого положения ее партии. Разрываемая между угрозой уничтожения левого социалистического крыла в Германии и требованиями тех, кто говорил от имени русской революции, я чувствовала себя совершенно несчастной, но я понимала, что есть только один путь – сдержать свое обещание и подчиниться единогласному наказу Циммервальдской конференции.

Вскоре после того, как я сообщила Радеку свое окончательное решение, манифест был опубликован в финской газете, руководимой большевиками. Но к этому времени Ноябрьская революция (Октябрьская, согласно русскому календарю) уже отмела в сторону все другие рассуждения и положила конец ситуации, которая становилась невыносимой.

Глава 14

Те из нас, кто находился в Стокгольме и чьи глаза были обращены к России, прожили период нарастающего волнения и постоянной тревоги в ту первую историческую неделю ноября 1917 года, когда судьба революции, самого социализма, казалось, висела на волоске. Мы знали, что исход – дело нескольких дней, если не часов, и я чувствовала себя как человек, сделавший все, что было в его силах, чтобы помочь любимому пациенту, и который в конце может только ждать результата последней борьбы не на жизнь, а на смерть.

Когда пало Временное правительство и в любой момент ожидался захват власти в Петрограде военным революционным комитетом, я провела эту решающую ночь в кафе вместе с группой шведских и русских радикалов, которые, как и я, были не в состоянии спать. Среди них был и Радек, и каждые несколько минут он подскакивал к телефону и приносил нам новости, которые сумел узнать. Но решающего сообщения все не было, и в два часа ночи я пошла домой, после того как Радек пообещал позвонить мне по телефону, в котором бы часу ни пришло известие. Его звонок прозвучал через три или четыре часа. Революционный комитет захватил власть! Социалистическая революция свершилась!

Моей первой мыслью, как только я смогла ясно думать, было: моя собственная ответственность и ответственность руководства Циммервальдского движения в этот решающий момент. Мы должны сплотить рабочих всего мира в поддержку новой революционной власти и немедленного мира, который позволит укрепить эту власть. Уставшие от войны, страдающие народы Европы нужно было заставить понять, что их собственное спасение связано с судьбой социалистической революции в России, и русские рабочие должны быть уверены, что они не одни в своей борьбе. В момент победы в Петрограде Всероссийский съезд Советов выпустил обращение к рабочим, солдатам и крестьянам, в котором была такая фраза: «Советы сразу же предложат безотлагательный демократический мир всем народам и немедленное перемирие на всех фронтах». Это был момент для повсеместной публикации нашего циммервальдского воззвания, и в этот момент я была готова взять на себя всю ответственность за это. Шведы, входившие в руководство Циммервальдского движения, согласились со мной и предоставили в мое распоряжение хорошо оборудованные типографии. Несколько часов спустя появился специальный номер их газеты, в котором циммервальдский манифест был напечатан на двенадцати различных языках. Позже манифест был опубликован в виде листовки, и распространение тысяч его экземпляров в окопах и на флотах в течение последующих месяцев ускорило революционное движение в Германии и Австрии, забастовки и мятежи в защиту мира. Казалось, что наконец-то осуществляется цель Циммервальдского движения: мир должен был быть установлен победившим рабочим классом в воюющих странах, прочный мир благодаря социализму, а не простому перемирию в старой империалистической битве.

Когда я уходила из штаб-квартиры Циммервальдского движения в типографию, чтобы бросить последний взгляд на гранки различных переводов, меня остановил визит одного американского журналиста из какой-то чикагской газеты.

– Я приехал, чтобы взять у вас интервью о русской революции, – сообщил он мне, – и спросить, какие у вас есть вести из России.

– Я не даю интервью, – ответила я. – Вы, вероятно, уже читали утренние газеты. Вы должны извинить меня, но мне надо идти.

В этот момент зазвонил телефон, и посетитель смог услышать мой разговор с одним из шведских лидеров Циммервальдского движения в отношении некоторых решений недавней конференции.

Когда я повесила трубку, он не проявил никакой готовности уйти.

– Из ваших замечаний по телефону, – сказал он, – я понял, что недавно вы проводили Циммервальдскую конференцию. Вы не могли бы сказать мне, какие страны были на ней представлены?

– Весь мир, – коротко ответила я.

С победой второй русской революции работа Циммервальдского движения не только изменилась, но и ее объем сильно увеличился. Наше бюро в то время было почти единственным связующим звеном между новой революционной властью в России и Западной Европой и Америкой, и на мои плечи легла большая часть ответственности за защиту нового правительства и объяснение его целей рабочим и революционерам за пределами России. Конечно, я жаждала вернуться в Россию немедленно и участвовать в строительстве Советской республики, но Ленин и российский Центральный комитет настаивали на том, что в это время я представляю гораздо большую ценность для движения, находясь в Стокгольме.