Дом тысячи дверей. Часть 1 - Ари Ясан

И тут В. осенило. Модификция! Вот его спасение! Почему бы ему не сотворить себе обед или хотя бы легкий полдник? Итак, что же ему смодифитить? Пожалуй, не стоит сразу браться за жареных перепелов. Для начала сгодится что-нибудь незамысловатое. Скажем, бутерброд с колбасой. Да, это подойдет. Без изЫсков, но питательно.

С чего начать? В. припомнил инструкции Джаджа. Первым делом нужно «увидеть» бутерброд. Некоторое время В. колебался между вареной и копченой колбасой, между белым и черным хлебом, но в конце концов вызвал в воображении кусок ветчинной колбасы на хрустящем ломтЕ пышного белого хлеба. Прекрасно! Потрогать его не составит никакого труда. А то В. никогда не держал в руках бутербродов с колбасой! Колбаса — она такая мягкая и влажная, а хлеб — суховатый и губчатый. В. сжал своими воображаемыми пальцами воображаемый бутерброд. Свеженький! Хлеб только что из печки — еще теплый.

Теперь черед обоняния. Тут уж все пошло как по маслу. В. даже сглотнул слюну, вдохнув сладковатый запах ветчины смешанный с ароматом свежевыпеченного хлеба. Само собой, тут же В. ощутил во рту вкус хорошей сочной колбасы и поджаристой корочки. В. сам удивлялся — как легко ему давалась модификция. Он уже не сомневался, что через пару минут его воображаемый бутерброд превратится в настоящий. Только вот «услышать» бутерброд не так-то просто. В. ограничился тем, что вспомнил хруст хлеба, нарезаемого не очень острым ножом.

Но оставалось последнее, как догадывался В., самое важное. Тут В. застрял надолго. Ему никак не удавалось «полюбить» бутерброд. Он помнил, что должен «присоединить к себе» бутерброд, но что-то подсказывало В., что здесь речь шла о более высоком единстве, чем такое, какое он мог бы себе представить, вообразив, что бутерброд возник на его теле как некий экзотический нарост. Он, конечно, всей душой желал слиться с бутербродом в единое целое (то есть попросту съесть его), но подозревал, что это не совсем то, что нужно. «Как же мне полюбить бутерброд? — спрашивал себя В., сам удивляясь, как он удосуживается всерьез задумываться над такой галиматьей. — Достаточно ли легкой привязанности или нужно воспылать к бутерброду нешуточной страстью?»

В. сосредоточился и на время абстрагировался от еды. Любовь… любовь… что В. знает о ней? Что помнит? В. перебирал в своей памяти вспышки чувств, которые он мог бы назвать этим высоким словом. Вот эта нежность — мягкая, тающая — это любовь? Или вот эта страсть — тяжелая, гнетущая, разрушающая — это любовь? Или любовь есть надежда, светлый проблеск которой разгоняет сумрачные тучи уныния? Или же любовь — это радость, какую испытываешь солнечным весенним утром, пробуждаясь от сладкого сна полный жизни и сил? Должен ли В. ощутить какое-то вполне определенное чувство или годилось бы любое, что он сам мог бы назвать любовью? На эти вопросы В. не знал ответов и спросить было некого.

Он повторял: «Я люблю бутерброд, люблю (да уж, люблю, это точно, а уж как я люблю макароны с мясом!). Я люблю бутерброд, люблю, обожаю, жизни без него себе не представляю (точно, еще пару часов без еды, и представляться мне будут одни только бутерброды)». Но нет, любовь получалась все какая-то не такая. В. и так и сяк примерялся к бутерброду, но все равно выходило так, что «любить» бутерброд В. мог только в одном смысле — в том смысле, который подразумевает человек, когда говорит: «Я люблю котлеты с луком». Что-то подсказывало В., что настоящая любовь основывается на чувстве уважения, а как, как он мог УВАЖАТЬ БУТЕРБРОД? Полюбить бутерброд означало поставить его на одну доску с собой, а как В. мог сравнить себя с куском колбасы?! В конце-концов В. довольствовался легкой нежностью в отношении сего гастрономического изыска и открыл глаза.

Оглядев все пространство вокруг себя, В. не обнаружил ничего, хоть отдаленно напоминающего бутерброд. Зато другой предмет вдруг обратил на себя внимание В. У стены стоял торшер. В. почувствовал себя крайне неуютно. Последний раз он видел этот торшер, кажется, в чулане. Может быть, там был какой-то другой торшер, а этот уже давно стоит тут? В. присмотрелся повнимательнее к торшеру и холодок пробежал у него по спине. Да нет, это именно тот торшер, из чулана, в этом В. не сомневался, как и в том, что он не приносил сюда эту большую несуразную штуковину. И словно бы у В. было мало поводов для волнения и страха, этот проклятый торшер вдруг включился, осветив всю комнату уютным оранжевым светом. Трясущимися руками В. схватил торшер, от чего тот мгновенно погас, и держа его подальше от себя, быстро отнес в чулан и, хлопнув посильнее дверью, запер его в темноте рядом с другими бесполезными вещами, такими как Парадный Татачи. Для верности В. еще и прижал дверь ногой.

Опять ему понадобилось время, чтобы придти в себя. В. легко мог поддаться панике и чуть ли не выть от страха. Ему пришлось призвать на помощь всю силу своего разума для того, чтобы худо-бедно объяснить себе такую явную нелепость, как внезапное перемещение торшера. Он и сам не знал, почему он так испугался, но было что-то жуткое в том, что предметы в этой «комнате» или как там еще ее называют, могли самостоятельно передвигаться. В. пробрала холодная дрожь. Он почти стучал зубами от страха, как вдруг его озарило: это шуточки Джаджа или Леяны, а, может быть, и самого Мистера. Ффухх! Эта мысль сразу успокоила В. Что ж, это вполне им по силам, и кроме того, это, конечно же, в их духе. Такое объяснение вполне удовлетворило В. и он выкинул торшер из головы.

Однако же, оставалась другая неприятность: модификция не покорилась В. Может, еду нельзя модифитить, подумал В. и попробовал сотворить что-нибудь несъедобное. Он выбрал граненый стакан. Затратив немало усилий, он смог кое-как «увидеть, услышать, ощутить, унюхать» и даже «попробовать на вкус» стакан. С любовью опять вышла неувязка, но определенно, стакан В. уважал больше, чем кусок колбасы. В. открыл глаза. Никаких стаканов. Зато перед ним лежало махровое полотенце голубого цвета. В. взял полотенце двумя пальцами, словно опасаясь, что оно вот-вот загорится, и отнес его в чулан. Такое полотенце Леяна заказывала в Раздаче. Что за ерунда? Почему вместо того, что хочет создать В., появляются предметы из чулана? Наверняка, это Мистер подшучивает над В.! Или Джадж… или Леяна.

В. вздохнул. Оказывалось, видимо, что какие-либо магические манипуляции для В. были возможны только в присутствии других обитателей Дома. Эта мысль была похожа на правду. Обитатели Дома как бы несли с собой атмосферу волшебства, которая легко захватывала и В., если он находился рядом с ними, но которую он сам, в одиночестве, не был в состоянии вызвать. В. окончательно разочаровался в модификции и больше не пытался ничего сотворить.

Время шло, час за часом, но никто не появлялся. Вечером утренний оптимизм В. сменила тоска. Призрачные надежды на спасение развеялись, и хотя В. еще боялся себе признаться в этом, но очевидно было, что сегодня уже никто не придет.

В. вдруг почувствовал себя таким бесконечно одиноким, что ему захотелось плакать. Он сидел на полу в коридоре и смотрел на стену, в которой так и не появилась вожделенная дверь и не находил в себе сил даже подняться на ноги. Он тупо пялился на эту стену, хотя ее вид и растравлял его раны, заставляя опять вспоминать о том, что он по своей же глупости оказался в заточении, причем не в тюрьме, а кое-где похуже. По крайней мере, в тюрьме есть другие узники, или тюремщики, с которыми можно перекинуться парой слов. И там есть окна, мечтательно думал В., пусть маленькие и зарешеченные, но через них можно видеть кусочек небосвода, кусочек голубой безграничной дали, с бегущими по ней вольными странниками — облаками, чей бег никто не в силах остановить.

Но этот проклятый Дом тысячи неуловимых дверей! Сейчас В. мечтал только о том, чтобы оказаться за его стенами. Он так и знал! Знал с самых первых минут, что в этом Доме с ним случится что-то нехорошее! Он ужасался при мысли о том, что ни одна живая душа не знает о его несчастье, кроме, конечно, Мистера и его прислужников, которые, разумеется, были не в счет, ведь именно они сыграли эту злую шутку с В.

Он чувствовал, как в нем закипает ярость, хотя В. знал, что ему некого винить в своем бедственном положении, кроме самого себя. Он сам бездумно и безвольно последовал за каким-то проходимцем, который, возможно, задумал убить В.!