Дом тысячи дверей. Часть 1 - Ари Ясан

Что с ним происходит? Пусть вокруг творится что-то странное, но он-то сам почему ополоумел? Только недавно он был зол, как черт, через каких-то несколько минут он стал испытывать стыд и раскаяние, потом настал черед надежды и уверенности, и вот все завершилось отчаянием и безысходностью. Что происходит? Неужели он действительно обезумел? Человек не может так молниеносно и самозабвенно переходить от одного чувства к другому. Это похоже на чудовищный аттракцион, причем никому не дано предугадать, когда тележка, так сказать, покатится под горочку, а когда вдруг поползет вверх.

Что случилось с ним самим и что случилось с миром вокруг? Еще недавно окружающая реальность была так предсказуема и проста, а В. чувствовал себя в ней, как рыба в воде. Да, были некоторые сложности. Может быть, В. уже тогда начал сходить с ума, когда выбросил в окно свою успешную жизнь и подался бродяжничать? Может быть, он отравился гнилыми объедками и теперь валяется рядом с мусорным баком, переживая разнообразные галлюцинации? Что происходит? Что это? Кто они? И кто он сам? В. чувствовал, что стоит у той границы, перешагнув через которую, ему уже не возвратиться, у границы, за которой царит хаос и бушует ураган, уносящий последние остатки разумности.

Эти безумные мысли и вопросов без ответов и в самом деле могли довести В. до сумасшествия. И потому В. нашел для себя единственно возможный выход, единственный путь к спасению своего уязвленного разума — он перестал думать вообще. Он тупо прошел к дивану, лег и уставился в потолок, не думая ни о чем. Вернее он предАлся мыслям каким угодно, только не мыслям о Мистере, дверях и тому подобному. На все, что было связано с этой ситуацией, в которой он оказался, В. наложил запрет. Он и сам не знал, как это у него получилось, наверное, сработал некий предохранительный механизм, но так или иначе, он постарался забыть обо всем. Возможно, это ему и удалось бы, но как только душа его более-менее успокоилась, опять далО о себе знать тело.

Глава двадцать первая. Потревожу я соседа — хорошо, если к обеду

В. почти не сомкнул глаз в эту ночь. Он не мечтал о еде, но жажда стала такой нестерпимой, что он не мог сосредоточить свое сознание ни на чем, кроме образов водоемов, текущих ручьев, сочных фруктов и тому подобного. Стоило закрыть глаза, и мерещились прохладные чистые пруды, сияющие на солнце реки и даже просто прозрачные неглубокие лужицы, такие, какие бывают после теплого летнего дождя. В. даже не мог сказать, что утром четвертого дня он «проснулся». Он всего лишь перестал пытаться заснуть.

Сказать, что он был разбит и слаб — значило не сказать ничего. Словно все его тело кто-то выкручивал всю ночь, как постиранное белье. В. ощущал себя никчемной рваной тряпкой. Он не мог встать, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог чувствовать ничего, кроме непреходящей слабости, не мог даже думать. Он не мог злиться на Мистера, или жалеть себя, или мечтать о спасении. Ни надежд, ни жалоб, ни упреков. Никаких чувств. От него не осталось ничего, словно его взрезали, как просоленную селедку и выпотрошили все нутро, всю его человеческую сердцевину — все, что составляло самую сущность В. как личности и как человека.

В. захотел сесть только потому, что нестерпимо саднила спина. Кое-как он смог принять вертикальное положение, но при этом ему показалось, что это простое движение было самым трудным действием в его жизни. Он сидел сгорбившись и укутавшись в одеяло. «Какое я сейчас должно быть жалкое зрелище», — мелькнула мысль, но она не вызвала никаких эмоций у В. Ему было наплевать, как он выглядит, и что о нем может подумать кто бы то ни было. Этим утром он даже уже не хотел пить или есть, не хотел ничего, как будто жажда и голод, пережив последнюю агонию этой ночью, благополучно скончались. Его уже не страшили физические мучения, но только одно еще заставляло его холодеть от ужаса: он чувствовал, как из него в буквальном смысле истекает его душа — капля по капле, медленно, но неотвратимо он терял самого себя.

Именно поэтому на четвертый день В. начал молиться. Подобное с ним случалось последний раз в раннем детстве. «Боженька, Боже, как страшно», — молился В. Или вернее не молился, а жаловался Всеведущему Ничто или Всемогущему Господу, кому именно В. не знал, но он не мог не исповедоваться этой безличной силе. «Боженька, Боже, Отец, — причитал В. — Господи, Господи, помоги, помоги мне, спаси меня, спаси, спаси и сохрани», — В. повторял неустанно одни и те же слова, в которых он находил хоть малое, но утешение.

И так В. «молился» бесконечно долго, но потом слова «молитвы», если это можно было так назвать, изменились: «За что, Господи, за что, за что наказал ты меня, за что Отдал на поругание, за что, за что, за что, Господи? Никого я не обидел в своей жизни, никого не убил, не ограбил, так за что же, за что, Господи Боже, Отец, за что Отдал ты меня в руки врагов моих, за что, Господи, за что?» — так вопрошал В., снова и снова, без всякой надежды услышать ответ. И потом опять: «Господи, сохрани, спаси и сохрани, защити…»

Слезы лились ручьями из глаз В., но он даже не утирал их, не замечая. «Господи, ни о чем не прошу, ничего не требую, ни о чем не сожалею, прости меня, Господи, прости, прости, все грехи мои вольные или невольные, ничего не хочу, Господи, об одном только молю: хоть лучик надежды даруй мне, Господи, в последний раз, помоги, помоги, Господи, знаю, знаю, что не достоин, знаю, что ничто я пред тобою, но спаси, спаси меня, Отец, спаси и сохрани, спаси, защити, хоть капельку, хоть крошку надежды даруй мне, Господи, Боженька, Отец, защити и помилуй, не оставь меня, не оставь, спаси и сохрани…» И так В. молился, пока у него не осталось сил даже на то, чтобы произносить слова, и тогда он просто сидел, застыв в неудобной скрюченной позе, смотря в одну точку перед собой.

В. закрыл глаза. Ему так хотелось никогда, никогда больше не открывать их. Но все же он открыл… и не смог сдержать испуганного вскрика. Странное видение возникло перед ним, прямо посреди комнаты. В. увидел дюжего парнищу, метров двух ростом. У него были длинные и пухлые руки и ноги, и то и другое розово-белого цвета, что еще более подчеркивало черноту курчавых волос, выраставших повсюду на его теле. Лицом он тоже был бел и румян. Его физиономия не могла не вызывать у В. аппетита, потому что его губы, щеки и особенно уши поразительно напоминали мясистые вареники. На парнище был надет костюм в узкую серую полоску, причем рукава были чуть только пониже локтя, а брюки больше походил на шорты, потому что едва прикрывали колени. Костюм был надет на голое тело, что и позволило В. разглядеть густую растительность на груди, руках и ногах парня. В петлице костюма болталась сиреневая ромашка. Довершала картину небольшая шляпа на курчавой густой шевелюре.

— Удачно приземлиться — все равно что вовремя родиться, — изрекло видение, снЯло шляпу, и раскланявшись, добавило: — Я дико извиняюсь за беспокойство, промахнулся чуток.

В. аж раскрыл рот от удивления. Он бредит? Что за странная галлюцинация?

— Если хочешь снисхожденья, не забудь про представленье, — молвила галлюцинация и добавила: — Разрешите представиться, Пантон. С кем имею честь?

— В., - ошалело ответил В.

Пантон окинул заинтересованным взглядом комнату:

— Мда, не богато, надо сказать. Хотя всего милее то жилище, где полно питья и пищи.

С этим В. не мог не согласиться. Это высказывание как нельзя более полно отражало то, что было сейчас на уме у самого В.

— Потревожу я соседа — хорошо, если к обеду! — многозначительно изрек Пантон.

«Уж не ждет ли этот Пантон, что я угощу его обедом?» — подумал В., но не нашелся что ответить на это заявление. В. пытался понять, что означает появление незнакомца. Неужто о В. наконец-то вспомнили! Конец его мучениям!

— Вас прислал Мистер? — спросил В. срывающимся голосом.

— Мисти, кто? — ответил вопросом на вопрос Пантон. — Куда послал?

— Сюда, ко мне! — воскликнул В. — Вас прислал сюда Мистер? Или, может быть, Джадж? Леяна?

— Ого, — протянул Пантон, — видать, кто-то тут заждался весточки. Нет уж, никто никуда меня не посылал. Я, вишь ли, сам по себе, а эти твои Жажи и Мисти — они сами по себе, — с достоинством заключил Пантон и тут же добавил: — Никто Пантону не прикажет, вот вам что Пантон покажет, — и он ткнул прямо под нос В. фигу из пальцев.

— Но как же вы, как… — В. даже начал запинаться от волнения. — Как вы сюда попали? Почему ко мне? Почему сейчас? — В. впИлся взглядом в незнакомца, силясь прочитать на его лице ответы на свои вопросы.