Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь нет никакой логики! — почти вслух кричу я. — Я вижу здесь только подлый поступок! Поступок трусливого человека!
Серый щурит глаза, и взгляд у него становится подленький.
— Тогда возвращай всех нас троих домой, — говорит он. — Здесь всё просто, либо ты выбираешь Андрюшку, либо я — Стёпку. Давай вернемся, и ты вновь возьмешь выбор на себя. И выберешь Андрюшку, ибо мой выбор ты уже понял.
И с этими словами разворачивается и направляется в сторону Тварей.
— Серый, Серый, — я подпрыгиваю за ним, словно непослушный хвостик щенка. — Ты делаешь ошибку. Так ты мог стать героем. А сейчас ты просто предаёшь брата.
Но Сергей молчит, а безликие Твари уже смотрят на нас.
— Этот мелкий говнюк разрешил мне выбирать. Так и прекрасно! Берите моего младшего брата и возвращайте меня отцу. Я расскажу ему, как он лишился своего сына!
Кажется, Твари сами недоумевают и переводят взгляд то на меня, то на Серёгу. Плюхаюсь в кресло и отрешённо смотрю перед собой. Сердце стучит неровно, дыхание сбивается, в голове пульсирует каша. И боль в затылке.
— Это окончательное решение вас? — неловко спрашивает Первая Тварь.
— Пусть он решает, — бурчу. — Я дал ему право выбора.
— Значит, мы можем забрать Степана Герундова с собой? — уточняет Вторая Тварь у Сергея.
— Конечно. Пусть благодарит своего закадычного дружка, кивает Серёга.
— Да пошёл ты в жопу! — кричу я и тыкаю в Серого пальцем. — Я его друг! И если бы не Андрей, никогда не предал бы его! А ты! Ты его родной! Старший! Брат! И ты! Ты сука и подлец!
— Я тебя сейчас урою, мелкий ушлёпок, — Серый подаётся вперёд, и глаза у него всё ещё прищуренные, подленькие.
— Сидеть! — вдруг восклицает Вторая Тварь и голос у него нечеловеческий: жуткий и пугающий рык. Серый немедленно откидывается назад.
— Мы предупреждали тебя, чтобы ты вёл себя тихо! — прикрикивает Первая, а ещё он называет Серёгу на ты.
— Что ж, коли ваш выбор окончательный, мы можем приступить к восстановлению бифуркационного дня, — говорит Первая Тварь уже спокойным голосом и поворачивается ко мне. — У вас будут какие-либо пожелания нам, господин Артём Бреус?
— Я… я… — и тут я смотрю на спящего Стёпку. Голова друга всё ещё покоится на груди, он спит безмятежно, как всегда. Такой вот Стёпка, какой он есть. — Оставьте его в том дне, когда его мама ещё была жива, — говорю, не отводя взгляда от сползших на кончик носа очков.
— Ваше желание учтётся, — кивает Первая Тварь.
— В свою очередь, запоминайте, — добавляет Вторая Тварь. — Выход из бифуркации находится в торговом комплексе Гроздь, между второй и третей кассами. Это обычная дверь служебного помещения. Успейте с Андреем войти в неё до восьми часов вечера, и вы покинете бифуркацию. На этом мы спешим откланяться. Огромное спасибо, что вернули нам Глобус Эфира. Вы нас больше никогда не увидите. Всего наилучшего.
Я начинаю плакать где-то на середине монолога, а когда Вторая Тварь заканчивает, я кричу:
— Стёпка! Прости! Это не я! Это Серёга тебя выбрал! Ты мой лучший друг! Пожалуйста, Стёпка, не проклинай меня!
А Стёпка безмятежно спит.
Его лицо — последнее, что я видел, проваливаясь в темноту.
ПОСЛЕДНИЙ КОРИДОР БИФУРКАТОРА
Время — честный человек
П. Бормаше*Пробуждение ничем не отличается от других утренних приходов в мир. Сначала вдалеке играет Каннамский Стиль, потом звук становится чётче, и вот я уже в своей кровати. Щурюсь от солнца, потираю сонные глаза…
Что?
В своей кровати?
Вскакиваю и хватаюсь за телефон. Одиннадцатый час, двадцать третье июля! Я вернулся в тот самый день, как его там… Бифуркационный.
— Андрюшка!
Оглядываю комнату в поисках братишки, но его нет. В голову лезут самые неприятные мысли, и апофеозом их является самоубийство. Я бы, наверное, уже давно уничтожился, ещё когда понял бы, что застрял в одном дне.
Ну вот поэтому я и не могу быть бифуркатором!
Откинув одеяло, я вскакиваю и замираю на ковре. В одних мятых трусах, взъерошенный, раскрывший рот, я даже не знаю, куда идти. Что там говорила одна из Тварей? У нас время до восьми?
Я решаю заглянуть в самое близкое помещение — ванную. Вхожу, а там, в душевом отделении… Андрюшка. Стоит в одних трусах и футболке и смотрит в никуда. Кожа бледная, под глазами тёмные пятна.
Моё сердце будто подвисает на секунду. Вот она — финишная прямая, последний коридор, пройдя который можно вопить: ура! победа! Но я сдерживаюсь, хоть и сложно. Одёргиваю трусы и по возможности будничным тоном произношу:
— Доброе утро.
Взгляд Андрюшки медленно становится осмысленным.
— С каких пор ты желаешь мне доброе утро? — спрашивает он бесцветным голосом.
Я не отвечаю, чтобы не разрушить иллюзию неизвестности. И как ни в чём не бывало прохожу к раковине. Достаю зубную щётку и пасту. Открываю тюбик и останавливаюсь, лукаво поглядывая на Андрюшку. Какой же он несчастный, похудел; стоит, смотрит на меня во все глаза.
— Мне даже как-то страшно зубы чистить, а вдруг зубная паста мне на руку выплюнется, — говорю, и медленно давлю на тюбик. Верхний слой голубоватый массы чуть вздыбился и выпустил наружу пузырёк воздуха.
— Ну вот, — говорю. — Теперь можно чистить.
— Откуда ты узнал? — Андрюшка серьёзно хмурится, и я вспоминаю подобный забавный взгляд.
— Я много чего знаю, — откладываю зубную пасту и щётку. — Например… что одно яйцо в холодильнике протухшее, и я могу его пожарить на яичницу сегодня.
— Ты его точно пожаришь, — в глазах Андрюшки вспыхивает интерес, чего, думаю, не случалось с братишкой уже давно. — Но откуда ты всё это знаешь?
— Просто я ещё знаю, что ты проживаешь двадцать третье июля уже два месяца, — серьёзно говорю.
— Сегодня уже пятидесятый раз, — отвечает Андрюшка. — Но… теперь и ты это почувствовал? — удивлённо улыбается брат.
— Нет. Не почувствовал. Я просто вернулся за тобой из будущего. В общем, это долгая история, но мне пришлось многое вытерпеть.
— То есть… прямо за мной? — лепечет Андрей. — То есть, ты меня заберёшь в нормальное время?
— Всё верно, — киваю. — Вечером мы уже будем дома. Не помню точно, восемнадцатого или девятнадцатого августа. Мама очень соскучилась по тебе.
— То есть, ты именно за мной возвращался? — тихо настаивает Андрей.
— Помнишь, я тебе как-то дал обещание всегда защищать тебя? Вот я его и сдержал.
Глаза братишки бегают, а потом происходит то, чего я не видел почти за всю жизнь: Андрюшка начинает плакать. Он направляется ко мне, протянув руки, а потом спотыкается о бортик душа и падает. Я подхватываю брата и прижимаю к себе.
А он всё ревёт и ревёт, и мне не хочется его останавливать. Мне одновременно и грустно, и чувствую себя героем.
— Пойдём уже отсюда, — умоляет Андрей. — Из этого чёртова дня.
Я думаю. Самому хочется свалить побыстрее, но вспоминаю некоторые не завершённые дела в этой реальности, поэтому отвечаю:
— Нет. Андрюха, пока рано. Я жутко голоден, давай поедим. Я сделаю яичницу и тебе.
— Только не из протухшего яйца, — всхлипывает брат.
— Не из протухшего. И теперь я буду всегда делать только такую яичницу, как ты захочешь.
— Только глазунью, — Андрей отступает от меня, и его красные заплаканные глаза смотрят прямо в меня. Самый доверчивый взгляд брата, который я видел за всю жизнь.
— С помидорками, — добавляю и щёлкаю Андрюшку по носу.
**Пока готовлю яичницу — думаю. Андрюшка не мешает и тихо сидит за столом, внимательно наблюдая за каждым моим действием. Наверное, боится, что я исчезну или засмеюсь и скажу, что это всё шутка.
Протухшее яйцо я не разбил, может, уже примерно знал, где оно находится.
В голове прокручиваю слова Тварей: план действия. Зайти в служебную дверь в Грозди до восьми вечера. До восьми ещё дофига времени, а пока я могу что-то совершить в этом двадцать третьем июля. Но что? Утащить в дверь за собой Стёпку? Ведь Стёка ещё здесь, живой, весёлый, не знающий, что ждёт впереди. Но Твари ещё рассказали, как умирает мир без бифуркатора. Если я утащу отсюда друга, то… может, разрушу Вселенную.
Лучший вариант — оставить Стёпку здесь, но разве я не превращаюсь в чудовище подобное Серёге? Как же всё непросто. Может, спросить совета у брата? Но мне очень не хочется загружать его голову новой бредятиной.
Поэтому я делаю единственный выбор. И не понимаю, подлый он или справедливый. Стёпку нужно оставить здесь. Возможно, по отношению к другу я поступаю подло, но по отношению к миру — справедливо.
Но так просто я не уйду. Я хочу посмотреть на друга в последний раз.
Яичница дымится в тарелках на столе, я сижу напротив Андрюшки, но кусок в горло не лезет, как, думаю, и брату. Он внимательно смотрит мне в глаза.