Способность любить - Аллан Фромм

Детским психологам пришлось бороться за свободу про­явления чувств ребенком. Пришлось учить родителей ра­зумно подходить к этой свободе, потому что мы не можем ради свободы самовыражения допустить физически вред­ное или опасное поведение. Однако, даже став взрослыми, мы и себе и другим позволяем лишь очень небольшие От­клонения.

Чувства становятся респектабельными

Романтический влюбленный является великолепным исключением из всего этого. В любви чувства не нуждают­ся в отрицании. В любви мы позволяем себе отчетливо осоз­навать их. Мы живем ими, усиливаем их, культивируем и, конечно, выражаем — перед любимой, друзьями, а если выразить их не перед кем, перед самим собой. Влюблен­ным позволено также разговаривать с собой, не бросив ни тени на уверенность в своей разумности.

Когда влюбленный выражает свои чувства, сами чувства становятся более респектабельными. Мы очарованы их вы­ражением и, возможно, даже испытываем ностальгию. Когда выражаются другие чувства: гнев, враждебность, горе, мы считаем их угрожающими. Но не любовь. Когда в комнате, полной народа, мы видим двоих молодых людей, которые, не отрываясь, смотрят друг на друга, не замечая присут­ствия остальных, мы улыбаемся теплой доброй улыбкой. Мы можем подумать, что это у них пройдет, что это можно рассматривать как скоротечный недуг, мы можем цинично рассуждать об исходе, но мы не отвергаем это чувство. На­против, оно нам нравится.

Нелепости любви

Романтическая любовь дает нам еще одну свободу — сво­боду быть неловким и неумелыми. Если мы страдаем от со­знания своей неадекватности в каком-то аспекте жизни — а у кого нет такого ощущения? — мы часто перегибаем пал­ку, и наше поведение становится неловким, необычным и неуместным. В романтической любви все это считается разрешенным. Влюбленный может метаться, произносить напыщенные тирады, запинаться о собственные ноги, на­тыкаться на мебель, забывать здороваться или прощаться, забывать о делах и встречах, делать бессмысленные замеча­ния — короче говоря, выглядеть дураком в тысячах ситуа­ций, и мы его не обвиним.

Знаменитый глупец от любви — герой пьесы Ростана «Сирано де Бержерак». Огромный нос Сирано делает его стеснительным. Так что же, он старается скрываться от всех, прятаться? Напротив, изо всех сил старается быть заметным. Носит на шляпе большой белый плюмаж, ста­новится великолепным фехтовальщиком и постоянно про­воцирует дуэли, в которых может продемонстрировать свое мастерство. Он становится знаменитым хвастуном и спор­щиком. Но когда влюбляется в Роксану, не смеет ухажи­вать за ней из страха быть отвергнутым. Вместо этого он поручает изливать весь свой пыл красивому, но недалеко­му Кристиану. Он делает это великолепным литературным стилем, и поскольку Роксана способна оценить поэтичес­ки выраженные романтические чувства, Кристиан ее за­воевывает.

Несмотря на всю нелепость Сирано, мы его любим. Даже Роксана его любила, что становится ясно в последней сце­не, когда он умирает, а она целует его на прощание.

Бегство от разума

Третья свобода, которую дает романтическая любовь, это свобода от рассудительности. Романтическая любовь не критична и не разумна. Это бегство от ума и расчета. Любящий следует за своими чувствами. Он поступает в соответствии с ними, и в то же время у него есть полное оправдание. Это не его выбор, не его воля определяет путь. Он — беспомощная жертва сил, которые сильней его, сил любви. Обладая таким великолепным оправданием, он наслаждается собой и своими чувствами.

Романтический влюбленный снисходителен к себе, как кошка. Кошка не ласкает вас; когда она о вас трется, она ласкает себя. Так же поступает и романтический влюблен­ный. Он считает, что влюблен в свою избранницу, но чаще он влюблен в любовь; он наслаждается своим состоянием влюбленности, погружается в радости романтической любви.

Объектом этой любви кажется возлюбленная, но чаще он любит образ, который сам же проецировал на возлюблен­ную, как на экран. Он влюблен в собственное создание, которое является частью его самого.

Если бы он видел в возлюбленной личность, какой она на самом деле является, ему пришлось бы использовать свой разум и способность рассуждать. Он задумался бы над тем, хорошо ли она держится, способна ли удовлетворить его потребности, сможет ли дать ему тот тип общества, кото­рый ему нужен. Он даже подумал бы, хорошей ли матерью она станет для его детей.

В романтической любви он свободен от здравого смысла и рассудительности. Сантаяна описывает романтического любовника свободным, как воздух, вольным «любить то, что воображает, и преклоняться перед тем, что создает», пе­ред собственным произведением искусства. И справедливо добавляет, что «романтическая любовь — на девять десятых любящий и только на одну десятую — объект любви».

Добавьте к этому возбуждение и драматичность, потому что романтическая любовь всегда драматична. Влюбленность уводит нас из мира банальностей, из рутины повседневно­сти и помещает на американские горки. Мы взлетаем и опускаемся, парим и падаем. В любви мы часть жизнен­ной драмы. Мы не можем планировать, заглядывать впе­ред. У нас нет сценария, каждую сцену мы играем с листа, потому что совершенно очевидно, что чувства нельзя пла­нировать, эмоции движутся непредсказуемым курсом. Мол­чание, пауза, ударение в слове или слоге способно вечер сделать из радостного мрачным и наоборот. Вся разница в том, говорит ли любимая «да» или «ДА!»

Драма становится лучше в ретроспективе: воспомина­ния о возлюбленной слаще ее присутствия. Многие влюб­ленные предпочитают меньше времени проводить с воз­любленной и больше мечтать о ней, вспоминая последнюю встречу и предвкушая предстоящую. Когда влюбленные вместе, они много времени проводят молча, глядя друг на друга. А если разговаривают, то вполне вероятно, что, если кто-нибудь из них скажет что-то разумное, соответствующее реальности, драма будет уничтожена, чувства оскорблены и встреча закончится ссорой.

Литература, в которой описана романтическая любовь, объясняет, почему это так. Обычно описываются мечты о возлюбленной и очень мало говорится о времени, прове­денном с ней. Сколько времени на самом деле провели вместе Ромео и Джульетта? Великая любовь Данте к Беат­риче выросла из тридцати секунд, когда он на самом деле ее видел, однако поэт мечтал о ней всю жизнь. Дороти Пар­кер[64] в небольшом романтическом рассказе описывает мо­лодую женщину, страдающую от безответной любви. Геро­иня берет такси и едет в центр города не для того, чтобы увидеть мужчину, которого любит, а просто чтобы объехать квартал, в котором он живет, и подумать о нем. Это причи­няет ей боль, и она страдает, однако читатель ее понимает и сочувствует ей.

Механизм

Во всем этом проявляется действие некоего механизма, который психологи называют процессом идеализации. Если выразиться просто и резко, это форма сексуального пре­увеличения. Влюбленный переоценивает и преувеличивает красоту, добродетель, качества возлюбленной. Он не делает точной, рациональной или зрелой оценки объекта своей любви; его оценка тороплива, преувеличена и, скорее все­го, полна ошибок.

И аналитики предполагают, что, когда мы романтичес­ки влюбляемся — без обдумывания и рассудительности, не пытаясь установить, каков на самом деле объект нашей любви, — мы в итоге создаем укрытие, убежище для своей сексуальной цели, а цель эта в основном нарцисстическая. Объект любви для нас и есть такое убежище.

Как мы уже отмечали, в детстве мы прежде всего влюб­ляемся в себя как в единственный источник удовлетворе­ния, а затем любим пищу, руку, которая нас кормит, ро­дителя, которому принадлежит эта рука. Постепенно ре­бенок начинает любить родителей и других людей, но в своей основе его любовь еще младенческая, нарциссти- ческая; он любит родителей и других людей за то, что они о нем заботятся, предоставляют ему удовольствия и ком­форт. Он еще не думает об их счастье и благополучии, только о своем собственном. В основном его любовь — это любовь к себе.

В ранних разновидностях любви он чувствует потреб­ность в представителе противоположного пола, но его спо­собность к любви еще очень незрелая. В своих ранних отношениях он по-прежнему в основном любит себя. Он любит состояние влюбленности. Молодой влюбленный по-прежнему погружен в снисходительность и любовь к самому себе, его интересуют собственные эмоции, соб­ственные любовные радости и страдания. Его, по суще­ству, не интересуют чувства возлюбленной, вернее, инте­ресуют лишь в том отношении, в каком они затрагивают его чувства. Ему не интересно знать, какая она на самом деле; больше реальной девушки ему нравится созданный им самим ее образ.