Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я предпочитать подождать, – отстаивал свою позицию Вайнод, намекая на то, что в один прекрасный день его частный извоз обзаведется телефонами сотовой связи.
Таким образом, если Фаррух или Джон Д. хотели вызвать карлика, они оставляли для него сообщение у швейцаров отелей. Однако делать это приходилось еще по одной причине. Карлик не любил появляться без предупреждения в доме, где снимал апартаменты доктор Дарувалла; внизу в фойе не было телефона, а карлик не считал себя слугой и отказывался пользоваться лестницей. Лестница была серьезным препятствием при его карликовости. Доктор Дарувалла выражал от имени Вайнода протест Обществу жильцов. Поначалу Фаррух доказывал, что карлик является калекой, а калек нельзя заставлять пользоваться лестницей. В ответ жилищный комитет заявлял, что калек не следует нанимать в слуги. Доктор Дарувалла возражал, доказывая, что Вайнод является независимым бизнесменом – карлик никогда не был слугой. В конце концов, Вайнод был владельцем таксомоторной компании. Однако жилищный комитет отвечал, что шофер – это слуга.
Несмотря на абсурдное требование, Фаррух сказал Вайноду, что тот может пользоваться запрещенным лифтом, если нужно подняться в квартиру Даруваллы на шестом этаже. Однако, когда бы Вайнод ни оказывался внизу в вестибюле в ожидании лифта – пусть даже поздно ночью, – все собаки жильцов первого этажа отмечали его присутствие. В квартирах первого этажа обитало какое-то непотребное число собак; и хотя доктор не был склонен верить утверждению Вайнода, что собаки ненавидят карликов, он не мог с научной точки зрения объяснить, почему стоило только Вайноду появиться перед запрещенным лифтом, как все собаки первого этажа вдруг просыпались и принимались бешено лаять.
Поэтому было так важно назначать Вайноду точное время, когда он должен заехать за Фаррухом или Джоном Д., – чтобы он мог подождать их в своем «амбассадоре» у поребрика дороги или в близлежащем переулке и вовсе не появляться в вестибюле дома. Кроме того, бешеная реакция собак первого этажа на полуночные появления Вайнода довольно грубо нарушала чуткую экосистему многоквартирного дома; притом что Фаррух был на ножах с жилищным комитетом, его инакомыслие по поводу лифта оскорбляло прочих жителей дома.
То, что он был сыном знаменитого человека, убийство которого получило широкую огласку, только усиливало претензии жильцов к доктору Дарувалле. То, что он жил за границей и позволял слугам занимать свою квартиру, а сам подолгу отсутствовал, конечно, не добавляло ему популярности, скорее вызывало чуть ли не открытое презрение.
Собак же доктор не любил не только потому, что считал виновными в дискриминации карликов. Их безумный лай возмущал доктора своим полным абсурдом; любая иррациональность напоминала Фарруху обо всем том, что он так и не мог понять про Индию.
Тем утром, стоя на балконе, он услышал под собой, с балкона на пятом этаже, молитву своего соседа доктора Малика Абдула Азиза, образцового «слуги Всемогущего». Когда Дхар спал на балконе, он часто говорил Фарруху о том, как сладко было ему просыпаться под молитвы доктора Азиза.
«Хвала Аллаху, Богу-творцу» – это все, что мог понять доктор Дарувалла. И дальше там было что-то о «прямом пути». Это была очень искренняя молитва – Фарруху она нравилась, и он привык восхищаться доктором Азизом за его неколебимую веру, – но мысли доктора резко перескочили с религии на политику – о ней ему напоминали щиты с агрессивными лозунгами, которые стояли по всему городу. Тексты на таких щитах были, по сути, полны вражды; едва ли они подразумевали какую-то религиозность.
ИСЛАМ – ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ ДЛЯ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
И это еще было не так плохо, как лозунги «Шив сены», расклеенные по всему Бомбею. (МАХАРАШТРА ДЛЯ МАРАТХОВ или, например, ГОВОРИ С ГОРДОСТЬЮ: Я ИНДУИСТ).
Какое-то зло запятнало искренность молитвы. Что-то такое же достойное и личное, как доктор Азиз, с его молитвенным ковриком, развернутым на собственном балконе, было скомпрометировано фанатиками веры, искажено политиками. И если бы у этого безумия был звук, то, по мнению Фарруха, он бы напоминал бессмысленный собачий лай.
Неоперабельный
В этом жилом доме доктор Дарувалла и доктор Азиз были самыми настоящими жаворонками; каждого утром ждала операция – доктор Азиз был урологом. Если он молится каждое утро, подумал Фаррух, то и я буду. Этим утром он терпеливо подождал, пока мусульманин закончит свою молитву. Затем зашаркали шлепанцы доктора Азиза, свертывающего свой коврик, а доктор Дарувалла тем временем перелистывал «Книгу общих молитв»; Фаррух искал что-нибудь подходящее, по крайней мере знакомое. Ему было стыдно, что его христианское рвение, похоже, уходит в прошлое, или он полностью утратил свою веру? В конце концов, причиной его перехода в эту веру было маленькое чудо; возможно, Фарруху для вдохновения сейчас хватило бы еще одного небольшого чуда. Он понимал, что большинство христиан исповедуют веру отнюдь не из-за каких-то чудес, и эта мысль помешала в поисках нужной молитвы. Будучи христианином, он в последнее время стал также задаваться вопросом, не лукавит ли он.
В Торонто Фаррух был неассимилированным канадцем – и индийцем, который избегал индийской общины. В Бомбее врач постоянно сталкивается с тем, как мало он знает Индию – и как мало он похож на индийца, которым себя считал. На самом деле доктор Дарувалла был ортопедом и даквортианцем, и в обоих случаях он был просто членом двух частных клубов. Даже в его принятии христианства чувствовалась фальшь; он был просто прихожанином по праздникам, на Рождество и в Пасху, – он не мог вспомнить, когда последний раз был поглощен сокровенной сутью молитвы.
Доктор Дарувалла начал свой эксперимент с так называемой апостольской молитвы «Верую», со стандартного Символа веры, хотя текст был довольно труднопроизносимый, но это, пусть в миниатюре, была целая история о том, во что он как бы верил.
– «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли…» – произнес Фаррух, затаив дыхание, но заглавные буквы отвлекали его, и он остановился.
Позже, входя в лифт, доктор Дарувалла подумал о том, как легко он утратил настроение для молитвы. Он решил, что при первой же возможности воздаст должное доктору Азизу за его исключительную религиозную дисциплину. Но когда доктор Азиз вошел в лифт на пятом этаже, Фаррух совершенно растерялся. Он едва выдавил из себя:
– Доброе утро, доктор, вы прекрасно выглядите!
– О, спасибо! Как и вы, доктор! – сказал доктор Азиз, который казался ему человеком хитрым и себе на
