Красная луна - Бенджамин Перси

В углу светится оранжевым огоньком обогреватель. Тепла он дает мало. Градусник за окном показывает девять градусов мороза, однако, учитывая, какой на дворе ветер, там, наверное, все минус пятнадцать. Неподалеку от базы залив. Когда Патрик только приехал, погода еще не испортилась, и в ветре чувствовался запах морских водорослей, а в небе кричали чайки. Гэмбл напоминает себе об этом, когда снег уже становится ему поперек горла, когда губы трескаются от мороза, а из носа течет кровь, когда приходится сбивать с душа сосульки. Через несколько месяцев потеплеет — так он себе говорит. Станет лучше, природа сделается чуть дружелюбнее. Патрик представляет себе галечный берег и белые барашки на волнах, соленый привкус и холодную воду, в которую бросаешься с разбега.

А сейчас у него под шлемом шерстяная шапка, а под шинелью — толстый свитер. Время от времени приходится разминаться и топать ногами, чтобы совсем не замерзнуть. В углу лежит стопка замызганных порнографических журналов. Некоторые солдаты так согреваются.

Каждый раз, как Патрик представляет себя с женщиной, ему вспоминается Клэр. Она так разозлилась, когда он завербовался. Назвала лицемерным ханжой. Сказала: он ей отвратителен. Гэмбл пытался объяснить, рассказать про отца, но ничего не помогало, она никак не успокаивалась. Факт оставался фактом: он уезжал в Республику в качестве американского солдата. Предавал Клэр, предавал мать. Несколько месяцев девушка не отвечала на его электронные письма, а потом однажды вдруг ответила.

Порой они отправляют друг другу по десятку сообщений в день, а иногда подолгу молчат. Ссорятся, особенно если начинают обсуждать различия между зараженными и незараженными. Клэр никогда не уступает. Только Патрик думает, что спор окончен, как она присылает очередное письмо: приводит в пример парня, который убивал стариков и крал их пенсионные чеки, рассказывает про нашумевший эксперимент, когда одни испытуемые охотно пытали других электричеством, или про детскую проституцию в Таиланде. «Но психические расстройства незаразны», — пишет в ответ Патрик. А она отвечает: «Ну и что? При чем тут это?» — «Да при всем». — «Я хочу сказать только одно: между тобой и мной нет никакой разницы». — «Но я же не кусаю людей!»

Подобные споры случаются довольно часто. Иногда один из них заходит слишком далеко или начинает говорить гадости, а другой отвечает: «Все, беру тайм-аут, это уже чересчур». Иногда такой тайм-аут длится неделю, иногда день, но обычно в конце концов Клэр первая пишет письмо, которое начинается словами: «Ладно, мир, а то я больше не выдержу».

Вот и сейчас Патрик пытается выкинуть ее из головы. Вообще-то, это ему обычно не удается, особенно ночью, когда он лежит на койке и придумывает, на что похожи танцующие под закрытыми веками точки: тысяча мерцающих светлячков; волны, расходящиеся от брошенного в багровый пруд камня; полураскрытые губы, ее губы.

А Тревор все болтает, скрестив ноги на полу, и сплевывает кожуру от семечек в пустую банку из-под колы. Воет ветер, стелется поземка. Иногда в бесконечной ночи Патрику что-то мерещится. Сказывается усталость. От темноты порой получается такой же эффект, как от яркого солнца: она выжигает зрение, если смотреть слишком долго. Перед глазами начинают мелькать черные призраки. Обломок скалы оборачивается ликаном, тень на полу — лужей крови. Патрику мерещатся тоннели под снегом и ползущие по ним чудовища. А еще отец, который стоит там в темноте и смотрит на него.

Семь человек в его отряде погибли, а пятеро, включая самого Кита Гэмбла, пропали без вести. Угодили в засаду в ноябре. С тех пор прошло уже семь месяцев. Слишком много времени, надеяться уже не на что. Именно на этой базе отец и служил. Туонела — так называются тут и военная база, и рудник, и долина. Патрик сам попросился сюда. Здесь расквартировано пять взводов. Арсенал, ангар, бараки, уборная, пункт техобслуживания, отстойник, медпункт, прачечная, столовая и центр отдыха и развлечений (ЦОР). Там можно качаться, боксировать, играть в баскетбол и покер, наматывать мили на беговой дорожке, выходить в скайп и проверять почту. Кучка бетонных домишек за толстой бетонной оградой, увитой колючей проволокой, которая способна порезать до кости.

Некоторые сослуживцы зовут Патрика по имени, но большинство — Чудо-мальчиком. От этого прозвища ему так и не удалось отделаться. У всех здесь одинаковые бритые головы, одинаковая форма, за ними постоянно наблюдают, и Патрик чувствует себя потерянным: чужое имя, чужая одежда, чужие приказы. Помогают собраться только мысли об отце.

И тут он замечает какое-то движение. Что-то мелькает за линией прожекторов, движется к базе. Патрик замирает и велит Тревору заткнуться.

— Что? — Не дождавшись ответа, рыжий болтун вскакивает и чуть не опрокидывает автомат. — Что? Что там такое?

Неизвестный заявился не в одиночку: на холм взбирается целая толпа. Патрик здесь уже четыре месяца, и за это время на базу напали только раз: ликан-одиночка, ухмыляясь, подошел к воротам и не отвечал на их окрики. На нем был пояс с взрывчаткой, а в куртке зашиты сотни стальных шариков. Они разлетелись по всей базе. От смертника почти ничего не осталось. Возле ворот до сих пор видны похожие на наскальные рисунки кровавые потеки.

Патрик поправляет оружие и пытается разглядеть неизвестных в прицел, но куда там: они двигаются слишком быстро. Он смотрит поверх прицела, потом снова через него. Чуть вправо, чуть вниз. Волки. Целая стая. Теперь уже слышны голоса. Звери окружают белохвостого оленя, поскальзывающегося в снегу.

Тревор снимает автомат с предохранителя.

— Не надо! — кричит Гэмбл.

Но поздно. Рыжий, издав радостный вопль, стреляет. Патрик на мгновение закрывает глаза. Олень мчится прочь. Волки разбегаются в разные стороны, однако один из них остался лежать на снегу, истекая кровью.

— Пост номер три, — тут же начинает трещать радио, — мы слышали выстрел. Доложите, что происходит.

— Начальник смены, пост номер два, — перебивает другой голос, — мы слышали выстрел. Доложите, что происходит.

Патрик качает головой. Сейчас начальник базы и еще добрая половина лагеря вскочили со своих коек. Теперь их отряд накажут. Целую неделю не выпустят за колючую проволоку патрулировать. Загрузят самой дрянной работой: заставят мыть посуду и выносить дерьмо.

— Пост номер один, — отвечает Гэмбл. — Отбой тревоги. Это стреляли мы. Всего лишь волки. Волки у самого порога.

Глава 34

Клэр опаздывает. Лекция начинается в девять, а сейчас уже десять минут десятого. Обычно она просыпается на рассвете сама, без всякого будильника, отправляется на пробежку, а потом в столовой съедает булочку или тарелку творога с персиками. Но вчера поздно ночью в комнату ввалилась Андреа. От нее несло ромом, она все лепетала про какого-то парня, а в итоге заблевала свою кровать. Пришлось снимать белье, умывать соседку и проветривать комнату. Поэтому спать Клэр легла в начале третьего.

Вот и Карвер-холл, трехэтажное бетонное строение с высокими узкими окнами. Клэр замедляет шаг и, тяжело дыша, подходит к аудитории.

История ликанов — обязательный предмет для всех первогодок. Этот курс, рассчитанный на триста человек, осенью и летом читает Алан Репробус. Профессор называет себя старым хиппи, принципиально отказывается пользоваться электронной почтой и скайпом, носит джинсы, выцветшие футболки и тяжелые мотоциклетные ботинки. На возвышении стоят стол и стул, но Репробус никогда не садится — вечно расхаживает из стороны в сторону, сложив за спиной руки, будто они скованы наручниками. И практически не заглядывает в записи. У него широкие плечи, выступающий живот, белая борода и покрытая старческими пятнами лысина в венчике седых волос. Последние несколько месяцев он рассказывал студентам о лобосе. О взаимодействии биологических и культурных факторов, о ранних сообществах ликанов, об их обрядах и фольклоре, о геноциде во время «крестовых походов», когда почти все ликаны были истреблены, о миграции на запад, о Второй мировой войне.

Два раза в неделю у них лекции, а по пятницам ассистенты Репробуса проводят семинары в группах по тридцать человек. У них в группе занятия ведет Мэтью Фланаган, студент выпускного курса. Высокий и худой, с бородкой, намазанные гелем волосы торчат шипами. В аудитории Мэтью всегда серьезный, облачен в брюки цвета хаки и рубашку с закатанными рукавами. Но Клэр видела его в кампусе и в гораздо менее строгом наряде. Как-то раз он играл во фрисби на центральной лужайке, потянулся за летающей тарелкой, и на мгновение мелькнул его плоский мускулистый живот.

Сейчас Мэтью стоит возле двери в аудиторию с пачкой листочков в руках.

— Опаздываешь, — произносит он укоризненно.

— Без тебя знаю, — шепчет в ответ Клэр.