Красная луна - Бенджамин Перси

Вот только что перед ней был Пак, а уже в следующий миг все погружается в темноту. Может, Клэр умерла? Может, он бросился на нее и вырвал сердце из груди? Или сверху упал кусок скалы и размозжил ей голову? Или тело решило наконец, что с него хватит, и просто отказалось существовать дальше.

А потом до нее доносится полный боли звериный вой. Значит, она жива, пока еще жива. Но смерть подошла совсем близко. Клэр очутилась с ней рядом в этой пропахшей серой тьме, глубоко в каменной толще. И медлить нельзя, иначе эта тьма станет ее могилой.

Девушка пытается понять, где именно находится. Она же не успела никуда отойти и должна по-прежнему стоять лицом к тоннелю. Вытянув руку, Клэр шагает в сторону, и в конце концов пальцы касаются скальной стенки. Вот и поворот. Она машет ладонью перед лицом, будто бы раздвигая паутину. Нужно высоко поднимать ноги, чтобы не споткнуться об обломок скалы. Пока можно шуметь, Пак завывает от боли и ничего не слышит.

Клэр идет по коридору, широко раскрыв глаза. Но видит она сейчас не глазами, а пальцами, именно они нащупывают путь вперед, словно осторожные кроты. Вой позади стихает, а потом и вовсе смолкает. Но тишина пугает Клэр намного больше. Она старается не шуметь, однако в спешке то и дело запинается о булыжники, от ее прикосновений со стен сыплются камешки.

Теперь нужно считать повороты — налево, снова налево. Там, где от тоннеля ответвляются боковые ходы, Клэр чувствует на лице холодное дуновение сквозняка. Она едва не падает, наткнувшись на первую ступеньку лестницы, и неуклюже лезет вверх. Вот бы знать, сколько всего ступенек. Кто угодно может накинуться на нее из темноты. Через минуту нога повисает в пустоте: лестница закончилась. Теперь зал с корнями на потолке. Здесь шаги и дыхание отдаются не так громко. Проще всего, конечно, было бы пойти вдоль стены, но Клэр не помнит, есть ли здесь еще какие-нибудь коридоры, а рисковать нельзя: можно пойти не туда и забрести еще глубже в толщу горы. Компьютерная комната прямо. Девушка решает довериться интуиции. Внезапно свисающие с потолка корни дотрагиваются до нее своими сухими языками, и Клэр вскрикивает от неожиданности. Пахнет землей.

Вокруг непроглядная, чернильная тьма глубокого каменного подземелья — подземелья, в котором человеку не место. Ядовитая тьма просачивается внутрь, заполняет легкие Клэр, мышцы ее наливаются тяжестью. Хочется лечь на землю, свернуться калачиком и ждать конца. Ведь конец неизбежен: за ней по пятам крадется зверь, оскаливший острые клыки.

Клэр останавливается и прислушивается. В темноте кто-то двигается. Слышен шелест. Раздаются шаги. Неизвестный тихо ступает по камням, по песку, все ближе, громче. Подстегнутое темнотой воображение рисует жуткие картины: это не Пак крадется за ней, а тот мужчина в клоунской маске, с черными провалами глаз, с губами цвета сырого мяса. Он найдет ее по запаху, а потом распахнет пасть и проглотит.

Внутри ярится и просится на свободу волк, но девушка пока сдерживает его. После трансформации она превратится в дикое, не способное думать животное, которое в панике может начать бросаться на стены.

Она изо всех сил старается хоть что-нибудь увидеть. Будто силой воли можно заставить себя видеть в темноте. Глаза ноют от тщетных усилий. Где-то насмешливо лает Пак. Невозможно понять, насколько он близко, в пяти ярдах, пятнадцати или пятидесяти. Его голос отражается от сводчатых стен, от зубастых потолков, несется по подземным тоннелям и залам, расходящимся вокруг во все стороны.

И вдруг совсем рядом раздается булькающий от крови голос:

— Я тебя чую, красотка.

Клэр вскрикивает.

Патрик не знает, сколько времени они провели под землей. Наверное, около часа. Вокруг постоянно раздаются какие-то звуки: то захлопает крыльями летучая мышь, то зашелестит песок, то где-то в тоннеле рухнет с потолка камень. Один раз в луче фонаря мелькает чья-то тень с красными глазами и исчезает в темноте.

Гэмбл дотрагивается до плеча Мириам:

— Далеко еще?

Она вздрагивает:

— Докуда?

— До того места, где они держат Клэр?

— Кто бы знал. Тут как минимум двадцать мест, где она может сейчас быть.

Свет фонаря высвечивает кухню. Патрик в который уже раз удивляется, как ловко у них тут все устроено. А чего он ожидал? Соломы на полу, лежанки из шкур, следов костра и валяющихся вокруг обглоданных костей? Он и сам не знает, чего именно, но точно не этого. Луч фонарика отражается от стеклянных стаканов, алюминиевых кастрюль и железных ножей. На дверце холодильника пестреют магниты со строчками из стихотворений. На стойке — открытая банка с диетической колой. Пахнет перцем чили.

Мириам открывает и закрывает холодильник, ее рука замирает на дверце. Видимо, какие-то воспоминания.

Патрик идет на звук капающей воды и между шкафами с продуктами обнаруживает струящийся по стене ручеек. Мокрая скала блестит в свете фонаря, вспыхивает серебром висящий на крючке ковшик. Вода стекает в большую каменную чашу, Патрик поместился бы в ней целиком.

И тут он видит ее — дрожащее отражение на влажной стене. Девушка выбегает из ближайшего тоннеля и бросается прямо к нему. Гэмбл разворачивается, вскидывает фонарь и пистолет и едва не выстреливает, но потом понимает: это Клэр.

Она бежит к нему, бежит на свет, будто на огонек в конце тоннеля. Луч утыкается ей прямо в грудь, туда, где бьется сердце. От радости Патрик не сразу замечает, что лицо Клэр в крови и посерело от ужаса. Девушка налетает на него и бьется в его руках. Гэмбл держит ее и зовет по имени, и тогда она узнает его и командует:

— Бежим! — И тянет его куда-то, буквально толкает вперед.

Он не успевает ни о чем спросить — кто-то сбивает его с ног. Израненные ребра вспыхивают огнем. Патрик едва не теряет сознание. Фонарик отлетает в сторону, и кухня мигом наполняется пляшущими призрачными тенями. Пахнет кровью: быть может, это кровь самого Патрика? В полумраке нападающего толком не разглядеть, только мерцает белая шерсть. Чужак тяжело дышит, в горле у него что-то явственно булькает.

Патрик отползает, лежа на спине. Враг мутным пятном бросается к нему. Раздается выстрел. Эхо многократно отражается от каменных стен и превращает его в целую канонаду. Ошарашенный Гэмбл не сразу понимает, кто в кого стрелял и кто в кого попал. Но вот луч фонаря выхватывает скорчившуюся на полу фигуру. Это мужчина-ликан, узколицый и щуплый, словно ребенок. Одной рукой он хватает когтями воздух, а другую прижимает к животу.

Мириам вытянула вперед обе руки: в одной у нее фонарь, а в другой — пистолет. Женщина стреляет. Еще раз и еще. Подходит ближе. С каждым выстрелом кухню на мгновение озаряет подобие дневного света. Наконец луч фонаря утыкается прямо в ликана. Выстрел. Глаза у скорчившегося на полу мужчины закатываются, его тело сотрясает судорога, он бьется в корчах, словно одержимый демоном.

Глава 29

До церемонии остались считаные минуты. Она должна начаться с наступлением темноты, а солнце уже почти село: последний луч освещает горизонт. На одной из центральных площадей Портленда мерцают желтым окна Фокс-тауэр, офисных зданий и торгового центра. Площадь Пайонир-Кортхаус-сквер, которую орегонцы ласково прозвали «городская гостиная», похожа сейчас на кирпичный кратер в самом сердце Портленда. Фонтаны не работают, горшки из-под растений стоят пустые, а колонны и деревья перевиты паутиной сверкающих гирлянд. Звон колокольчика от проезжающего по монорельсовой дороге вагона сливается со звоном колокольчика в руках добровольца из Армии спасения, который собирает пожертвования на углу.

Тысячи людей переминаются с ноги на ногу в этот холодный ноябрьский вечер. Изо рта у всех вырываются облачка пара. Флисовые куртки, шерстяные шапки, красно-зеленые свитера с рождественской символикой. У отцов на плечах раскачиваются маленькие девчушки в красных колпачках. Мальчишки пьют горячий какао из бумажных стаканчиков и уже в сотый раз спрашивают у родителей: «Ну когда же зажгут елку? Долго еще?» — «Скоро, уже совсем скоро», — отвечают им взрослые. Все взоры прикованы к высоченной темно-зеленой ели в центре площади.

Среди горожан бродит толстый человек с белой бородой и в костюме Санта-Клауса — зычно смеется, гладит детей по головам, раздает маленькие красно-белые леденцы в прозрачных фантиках и присаживается на корточки, когда самые застенчивые малыши прячутся за маму.

На небе ни облачка, но вот, кажется, начинает идти снег. Нет, на самом деле это ветер сбрасывает мерцающие снежинки с деревьев и крыш. Сгущаются сумерки.

Перед камерами на трехногих штативах переминаются журналисты в красных шарфах и синих куртках. Они сообщают телезрителям, что вот-вот появится губернатор и начнется ежегодная церемония: зажжется праздничная гирлянда на рождественской елке. Вот сейчас. Погодите! Они поправляют наушники, прислушиваются к словам невидимого комментатора, оглядываются через плечо. Да, вот он как раз идет.