Княжич. Соправитель. Великий князь Московский - Валерий Язвицкий

– Возблагодарим Господа Бога нашего и за горести и за радости. Пресечем печали своя и взывания. «Вскую печалуешься, душе? Вскую смущаеши мя?» Восхвалим и блага Господни, ибо не оставляет Бог нас, рабы Своя, без утешения. Ныне и мы, по глаголу псалмопевца Давида, рещи можем ко Господу: «Обратил еси плач мой мне в радость…»

На другой день после заутрени и завтрака отослали княжичей Ивана и Юрия с Илейкой да Васюком на прогулку по кремлю. Родители же их остались один на один с князем и княгиней тверскими, без бояр и слуг. Вышел Иван из покоев с Юрием и дядьками своими, дивуясь тому, что отец не задерживает его, как всегда задерживал и в Угличе и в Вологде при всех беседах с князьями, с боярами и отцами духовными. В шубах и валенках вышли они на двор. День стоял ясный и теплый, ослепило княжичей яркое зимнее солнышко. Горят, сверкают лучи по снегу, и кажется, будто тает наст на сугробах и крышах, – так легко и радостно дышать снежной свежестью.

– Снегом пахнет, – сказал Юрий и засмеялся от удовольствия.

Иван глубоко вздохнул и тоже улыбнулся весело.

– К оттепели это, – пояснил Илейка, – вишь, ветер-то с полудня тянет чуть слышно, а может, к снегу.

Васюк рассмеялся и добавил:

– А может, и к морозу… Эх ты, человек божий, обшит рогожей.

В это время с паперти церкви Христа Спасителя послышалось пение и звон струн. Илейка, хотевший что-то возразить, услышав пение, шутливо отмахнулся от Васюка и воскликнул:

– Айда стихары слушать!

Подойдя к церкви поближе, увидели княжичи нищую братию у паперти. Сидят тут пятеро без шапок, в полушубках рваных, замызганных. Трое слепых из них, седые и лысые, но все бородатые, на грецких гуслях-псалтырях играют, а двое зрячие, молодые, поводыри их, с ними вместе поют. Слышит Иван знакомый стих о голубиной книге. Вот поводырь, что помоложе, запевает один чистым высоким голосом:

От чего у нас белый, вольный свет?

Ответ поют все пятеро, складно и благостно, голоса сливая со звоном струн псалтырных:

У нас белый свет от Господа,Самого Христа, царя Небесного…

Остановились княжичи и дядьки их у паперти, слушают. Вот опять запел поводырь:

От чего у нас солнце красное?Снова ответили вместе все пятеро:Солнце красное от лица Божьего,Самого Христа, царя Небесного…

В это время вдруг зазвонили в колокола на звоннице – так пришлось по чину церковному, – и не слыхать стало пения нищих. Пошли было княжичи дальше, да звон прекратился вскорости. Иван, любя пение духовное, повернул назад, к паперти. Нищие успели пропеть уж многое из вопросов и ответов и пели теперь на другой уклад. Поводырь подряд пропел пять вопросов, повторяя уже пропетое ранее:

От чего у нас ум-разум?От чего наши помыслы?От чего у нас мир-народ?От чего кости крепкие?От чего телеса наши?

На все это, также подряд, впятером опять, под звон гуслей-псалтырей нищие ответили:

У нас ум-разум самого Христа,Самого Христа, царя Небесного.Наши помыслы от облак небесных,У нас мир-народ от Адамия,Кости наши от сырой земли,Кровь-руда от Черна моря…

Неожиданно подошел тут плешивый юродивый. Бьет он в ладоши, будто крыльями петух, кричит по-петушиному, клохчет, кудахчет по-куриному. Не понравилось это Ивану и Юрию, быстро пошли они прочь, а дядьки за ними, бросив нищим в шапку деньгу, где она звякнула о другие. Не скупились молящиеся, выходя из храма. Княжичи направились к большой башне – стрельне с воротами и подъемным мостом. Не доходя немного до ворот, встретили они князя Федора Шуйского, наместника кашинского, ехавшего верхом на коне к хоромам великого князя Бориса Александровича. Узнав княжичей, Шуйский спешился и отдал поводья сопровождавшему его стремянному.

– Будьте здравы, – сказал он, кланяясь.

– Будь здрав и ты, – отвечали княжичи и, отдавая поклон, нерешительно добавили: – Покажи нам, Федор Юрьич, стены и пушки, будь добр.

Шуйский пошел с мальчиками к воротам башни и, вызвав начальника караула, повел их по внутренним лестницам башни на широкие стены, рубленные из крепкого столетнего дуба.

– Наши стены, – говорил им, показывая дорогу, начальник караула, молодой еще пушкарь, – хоть и не каменные, как ваши московские, да крепостью и камню не уступят. Пушек же у нас больше, да и пушки много лучше. Вишь, вот какая, и ядра какие дородные к ней – каменные, железом перетянутые.

Княжичи, особенно Юрий, с жадностью разглядывали действительно большую пушку из толстых железных полос, сваренных между собою, а для крепости – с пятью приваренными к ней железными кругами-обручами. Первый, самый большой круг, – у самого дульного среза, а последний, самый маленький, – у казенной части, где заряд кладут. Между ними еще надето три круга разной величины, ибо пушка от казны к концу дула расширяется трубой. Васюк долго разглядывал пушку, даже щупал ее руками, заглядывал в жерло и пробовал качать двойные подставки, на которых лежит пушка. Особенно же он разглядывал стойки, наглухо к крепостной стене приделанные возле казенной части. Васюк даже поманил к себе княжичей.

– Верно, – молвил он, – пушки их подобрей наших. Вон тут как подогнано! На стойках-то железная заслонка никуда не отойдет. Вплотную она, а когда, значит, порох и ядро в пушке, а ты запалишь зелье, огонь от запала весь вперед пойдет, назад же разве чуть заметную искру выбросит. Дивно, княжичи мои, сие изделано, и пушка больно уж велика!

Молодой пушкарь засмеялся весело – доволен, что похвалили, – и снисходительно добавил:

– У вас пушки-то и пищали еще от старых времен.

– Вестимо, – вмешался князь Федор Шуйский, – еще прадед ваш, князь Димитрий Иваныч, под конец живота своего вывез от немцев арматы и огненную стрельбу. Дед твой, Василий Димитрич, тоже привез много пищалей железных, а наш государь и ныне из Немецкой земли все вывозит, что есть там доброго.

Ивану стало обидно.

– Приедем в Москву, – сказал он сурово, – тата велит фрязинам да немцам еще больше пушек привезти.

– Вот правда, Иванушка, – обрадовался Илейка, – дед твой часы самозвонные на дворе у собя поставил, а нонешний государь наш и огненной стрельбы сколь хошь достанет. Москва, брат, все купит: как ни разоряют ее, она все богата.

Васюк разгладил важно бороду и сказал весьма гордо и уверенно:

– Может, у нас, на Москве-то, и свои еще кузнецы да котельщики пушки изделают. Народ-то наш вельми переимчив.

Князь Шуйский усмехнулся и, махнув рукой, пошел со стены, но княжич Иван даже повеселел от слов Васюка. Он уже не смотрел больше на пушки, а думал, как бы это хорошо все в Москве делать. Несколько раз он взглядывал с любовью на Васюка, а когда сходили с кремлевских стен, не утерпел и, показывая рукой на кремль, сказал своему дядьке на ухо:

– Созовем мы в Москву кузнецов да котельщиков – и своих, и немцев, и фрязинов, и все у нас лучше ихнего будет!..

У самых хором встретил княжичей дворецкий – послан был за ними.

– Кличут вас родители ваши, – сказал он почтительно, – и государь наш у княгини своей вас ждет.

Проходя через малый покой возле тронной палаты, увидел Иван за столом инока Фому, а перед ним развернутую книгу. На листе же книжном разглядел нечто синим, черным и золотом писанное. Подойдя ближе, увидел княжич рисунок того, о чем дьяк Алексей Андреевич, учитель его, рассказывал. Жадно глядел он в книгу, где писано как будто и по-церковному, и буквы похожи, а прочесть нельзя. Рисунок же Иван сразу понял: изображены на нем горы земные бурого цвета, и плывут они на синем океане, и небо над ними синее. Солнце тут писано золотом в двух видах: одно солнце с лучами вокруг, внизу гор, другое – над горами сияет… Будучи памятлив, вспомнил княжич слова Алексея Андреевича и сказал вслух, громко и отчетливо:

– «Солнце течет днем над Землею, а в нощи по окияну низко летит, не омочась…»

Инок Фома широко открыл глаза и спросил с удивлением:

– Откуда ты ведаешь, что здесь по-грецки написано знатным философом христианским, преславным Козьмой Индикопловым?!

– Учитель мой мне сказывал, – ответил Иван, – но книги сей грецкой никогда яз не видал…

Оживился инок Фома, доволен.

– Книжен еси, отроче, – сказал он ласково и стал ему показывать и другие изображения, что были в греческой книге: Всемирный потоп и Ноев ковчег, столпотворение вавилонское и смешение языков, Царство Небесное, ангелов, движущих звезды, и прочее.

Загляделся княжич Иван, заслушался, но все же и сам задавал вопросы, вызывая ответы.

– Княже, – вдруг услышал он, чувствуя, что кто-то взял его за рукав, – княже, государи наши ждут тобя.

Оглянулся досадливо Иван на дворецкого, и тот смолк смущенно, увидев гневный блеск в больших черных, не детских совсем глазах. Заметив это, усмехнулся инок Фома и, сложив книгу, молвил: