Поезд бесконечности - Василий Анатольевич Криптонов

дальний ящик памяти и заперли на ключ. Но то, что свершилось — свершилось. Вы изменились навсегда.

Глава 22

— И что теперь делать?

— Вам нужно открыть запертую дверь.

— Каким образом?

— Вернуться в прошлое. Восстановить воспоминания, заново оценить свои поступки. И, вероятнее всего, поступить иначе.

— Про бывшего пожирателя Тимур говорил то же самое, — буркнул Денис. — Что ему надо вернуться, вспомнить, и так далее. Насколько понимаю, в поезде они с Изольдой оказались именно из-за этих чёртовых воспоминаний.

— Но ведь оказались, — заметила Мстислава. — Стало быть, есть вероятность, что после того, как наш белогвардеец вспомнит…

— … он тоже окажется в поезде?

— Ну, конечно! — Ева всплеснула руками. — Недаром ведь эта проводница аж шипела про технику безопасности? Леопольд Генрихович — получается, именно тот, кто нужен в поезде! Чьего появления эта тварь, чёрный обходчик, не хочет больше всего!

— Это ты с чего взяла?

— Я так думаю.

— А. Ну, коли ты так думаешь, тогда конечно…

— Да вы и сами так думаете, — обиделась Ева. — Не просто же так сказали, что идти нужно не к кому-нибудь, а к Леопольду Генриховичу!

— Не обращай внимания, — посоветовал Денис. — Это Мстислава Мстиславовна выражает восхищение твоей догадливостью. Характер у неё с годами лучше не становится, увы.

— Посплетничай мне тут о начальстве! — пригрозила Мстислава. Повернулась к Леопольду. — Ну? Вспоминать будем?

— Я бы рад. Но, как уже сказал…

— Вот эта штука тебе поможет. — Мстислава коснулась метронома. — Она для того и предназначена. Сюда смотри.

Мстислава запустила маятник. Леопольд сосредоточился, глядя на него. Остальные сосредоточились, глядя на Леопольда. Мстислава, Денис и Софья смотрели так, как могли бы смотреть врачи, ожидая, пока подействует наркоз. Через минуту глаза Леопольда затуманились. Видящие, кажется, только того и ждали.

— Рисуй символ. — Мстислава протянула Денису лист бумаги и карандаш. — Быстрее, пока не затянуло его! Пока ещё подхватить можешь!

— Что… — начала было Ева.

Денис ориентировался в происходящем куда быстрее её. Бросился к столу и, глядя на лист, на котором стоял метроном, принялся копировать рисунок. Проворчал:

— Вот чего никогда не любил — так это рисовать.

Получалось у него, тем не менее, отлично. Штрихи, ложащиеся на бумагу, символ на рисунке Тимура повторяли в точности.

— Что он делает? — спросила Ева.

— После того, как закончит рисовать символ, нырнёт вместе с белогвардейцем в его воспоминания, — сказала Мстислава. Называть Леопольда по имени она почему-то не хотела. — Разделит его путь. А после перенесётся вместе с ним.

— В поезд, где Тимур?

— Надеюсь.

— Тогда я тоже пойду!

— Ты-то зачем?.. — начала было Мстислава.

Но Ева уже схватила Дениса за руку. Вовремя. Денис закончил рисунок.

Штрихи на бумаге начали светиться. Скоро Ева поняла, что не видит ничего, кроме этих штрихов. А потом вдруг поняла, что видит руки.

Штрихи исчезли — как и лист, на котором были нарисованы. Исчезло вообще всё, что окружало их прежде. А руки принадлежали мужчине. Узкие ладони, длинные и сильные пальцы. Эти пальцы били по клавишам пианино, выколачивая какую-то бравурную мелодию.

Рядом с пианино стояла девушка в кожаной куртке и красной косынке. Из-под косынки выбивались завитки тёмных волос. Девушка пела.

Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепнем в борьбе!

В царство свободы дорогу

Грудью положим себе!

Грудь девушки вздымалась. Смотреть на это было приятно. Ева поняла, что любуется девушкой. Ей нравится смотреть на неё, слушать звонкий, чистый голос. А в следующее мгновение пришло понимание: она — уже не она, не Ева. Она смотрит на девушку глазами молодого мужчины, играющего на пианино.

Стало жутко. Ева хотела закричать, но не смогла. Попыталась зажмуриться, но не сумела. Её охватила паника.

— Спокойно, — долетел вдруг откуда-то голос Дениса. — Я тоже здесь. Не психуй, возьми себя в руки.

— Где ты⁈ — Ева попыталась покрутить головой и поняла, что у неё нет головы. Она ничего не могла сделать, тело принадлежало не ей. — Я тебя не вижу!

— И не увидишь. Хозяева здесь — не мы. Мы просто наблюдаем. Видим происходящее глазами Леопольда. Мы — в его воспоминании.

На то, чтобы осознать услышанное, Еве понадобилось время.

— То есть мы сейчас — он?

— В каком-то смысле, да.

— А он знает об этом?

— Нет. Мы ведь его не предупреждали. Ты сама видела, как всё произошло.

— А почему вы ему не сказали?

— Чтобы не спугнуть воспоминание. Если бы Леопольд знал, что за ним наблюдают, скорее всего, просто не смог бы ничего вспомнить. В жизни каждого бывают моменты, о которых не расскажешь никому. И уж тем более не покажешь. Сознание сопротивлялось бы этому всеми силами.

— А мы можем как-то вмешаться в то, что он делает? Помочь ему поступить правильно?

— Сомневаюсь. С такими вещами каждый должен разбираться сам.

— Тогда зачем мы здесь?

— Я — для того, чтобы быть рядом с Леопольдом, когда он окажется в поезде. Если окажется, конечно. А для чего здесь ты, понятия не имею. Я тебя не звал. Леопольд, насколько помню, тоже.

— Мне тоже нужно в этот поезд!

— Тогда чего спрашиваешь, зачем мы здесь?

На это у Евы не нашлось ответа.

— Что это за девушка?

Она смотрела на поющую.

— Судя по кожанке и нагану, комиссарша или вроде того. В деревнях — комбеды, продразверстки и прочее. В бывшем барском доме — клуб. Лозунг на кумаче видишь? «Да здравствует шестая годовщина Октябрьской Революции!» На дворе, соответственно, двадцать третий год. Вон портреты висят — Ленин, Троцкий. Пианино, видимо, от барина осталось. Пережило как-то холода, не пустили на дрова. Паркет-то из пола изрядно повыломали… А белогвардеец наш, судя по всему, отличный актёр.

— Почему? — Ева понимала едва ли половину того, что говорил Денис.

— Потому что если бы эта милая барышня знала, кто перед ней, пристрелила бы на месте. Леопольд — бывший офицер белой армии. В чине, если не ошибаюсь, подпоручика. Но красная комиссарша не догадывается, что пригрела классового врага.

Белые, красные… Что-то такое Ева в школе проходила, но подробностей не помнила. Да и когда проходила, особо не интересовалась, про войну ей всегда было скучно.

— То