Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

всего выдержанного поведения Великого князя, было, однако, ясно видно, что лично он был вне всяких подозрений в смысле поощрения подобных слухов. В интересах справедливости, надо, впрочем, сказать, что, хотя авторитет Великого князя, с наступлением неудач на фронте, нисколько не пострадал, все же обаяние царского имени в Русской армии было в то время еще столь велико, особенно среди младшего строевого командного состава, что какое-либо покушение на умаление этого имени было едва ли ж возможно.

Более серьезные и уравновешенные люди мечтали о другом: у них, не знавших целиком содержания вышеприведенного письма Государя, все еще оставалась надежда, что перемены в Ставке не коснутся Великого князя и что он останется или на своем посту Верховного главнокомандующего, или в должности начальника Государева штаба. При этом вспоминали старое положение о полевом управлении, согласно которого, в случае приезда Государя к действующей армии, Главнокомандующий принимал на себя обязанности его начальника штаба.

«До приезда Государя сюда, – писал из Ставки 5 сентября уже известный читателю князь Кудашев, – мы все надеялись, что вопрос будет перерешен в смысле оставления Великого князя во главе армии и что, в случае принятия Государем Верховного командования, Великий князь сделается начальником штаба. К сожалению, это не вышло, и Великий князь завтра едет на Кавказ с остановкою на несколько дней в своем имении. Он, безусловно, считает себя уже смещенным и не желает подавать вида, что желал бы сохранить Верховное командование…»

Сдержанное, чтобы не сказать больше, отношение к решению Императора Николая II стать во главе войск проявило также общество, а равно члены Императорской фамилии, из числа которых многие делали Государю осторожные предупреждения. Ходили даже слухи, что один из самых близких к Царской семье молодых великих князей выезжал спешно из армии в Петроград, рассчитывая повлиять на изменение принятого решения. На чрезвычайном собрании Московской городской думы, к мнению которой прислушивались все городские управления России, было вполне громко высказано очень много протестов против царского решения. Но особенно горячо отнеслась к этому вопросу Государственная дума, председатель которой М. В. Родзянко[178] в особом письме «умолял» Государя отказаться от своего решения и не рисковать царским авторитетом.

Всем было хорошо известно, что Император Николай II не обладал ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни волею, и что весь его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу войны. При таких условиях нахождение при Государе даже столь надежного начальника штаба, как генерал Алексеев, страдавшего, впрочем, также недостатком волевых качеств и организаторских способностей, что заставляло его часто размениваться на мелочи, – не обещало обеспечить достижения необходимых результатов.

Уход Великого князя с поста Верховного вызвал большую тревогу во Франции. Французский посол в Петрограде M. Палеолог писал: «Отныне я готов ко всему». Вся заграничная печать с большим пессимизмом отнеслась к совершившимся переменам и уже одно внимание, уделенное данному событию, доказывало всю значительность происшедших перемен. Одни органы печати видели в этом уходе желание Царя стать ближе к своему народу, другие указывали, что Великий князь пал жертвою своей огромной популярности. При этом в некоторой части заграничной печати Великий князь оценивался, как вождь России, перед которым совершенно стушевалась личность царствующего Императора. Решительно все признавали военные способности ушедшего и считали Великого князя Николая Николаевича искусным стратегом, которому почти всегда удавалось со своими армиями появляться именно там, где это требовалось общей обстановкой. Неудачи лета 1915 г. большинство газет не ставило в вину Великому князю, приписывая таковые или общим причинам, или недостатку вооружения и боевых припасов. «Мы не можем не признать, – писала одна очень распространенная газета в Германии, – что наш бывший противник был храбрым и честным врагом…». Отмечалось, что войне была посвящена вся жизнь Великого князя, что он, будучи ярым противником немцев, оказал величайшие незабываемые услуги союзникам и что его наступление на Карпаты, явившееся началом его конца, диктовалось его убежденным панславизмом. «Может быть, – восклицает одна из видных немецких газет (“Berliner Local Anzeiger”), – в глубине его души таится надежда вернуться когда-нибудь в роли спасителя отечества от внутреннего врага!»

«Едва ли перемена в Верховном главнокомандовании изменит исход войны, – писала “Vossische Zeitung”. – Выступление русского Самодержца в роли Верховного главнокомандующего скорее является доказательством предстоящего развала армии и государства. Во всяком случае, падение Великого князя вызывается скорее причинами политическими, чем военными соображениями…»

Интересно отметить, что генерал Брусилов, перешедший впоследствии на службу большевиков, a ранее бывший сотрудником Великого князя, хорошо его знавший, так отзывается в своих воспоминаниях о Великом князе Николае Николаевиче: «По моему мнению, в это время лучшего Верховного главнокомандующего нельзя было найти. Это человек, несомненно, всецело преданный военному делу, и теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло. По натуре своей он был страшно горяч и нетерпелив, но с годами успокоился и уравновесился. Назначение его Верховным главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него и боялись его. Все знали, что отданное им приказание должно быть исполнено, что отмене оно не подлежит и никаких колебаний не будет…» Но еще любопытнее то, что большевистская власть в России нашла возможным оставить этот отзыв в своем издании, признав, таким образом, это суждение справедливым…

3. Царь в Ставке

За несколько дней до приезда в Могилев Императора Николая II, в Ставку прибыл его будущий начальник штаба генерал Алексеев.

«В тот же день, – доносит об этом факте С. Д. Сазонову Кудашев, – генерал Янушкевич сдал ему должность и поселился в вагоне. Великий князь держит себя безупречно и с полным самообладанием…»

Меня М. В. Алексеев просил остаться еще несколько дней в должности для установления более полной преемственности. Я поставил естественным условием быть освобожденным от обязанностей генерал-квартирмейстера до приезда Государя в Ставку. Государь прибыл в Могилев утром в воскресенье, 5 сентября. Отбыв обычные официальные встречи, он в тот же день принял на себя предводительствование действующими войсками. Однако Император не сразу занял губернаторский дом, а продолжал жить в своем поезде, в котором приехал из столицы. Для установки этого поезда была подготовлена особая ветка, отводившая царские вагоны от вокзала вглубь какого-то частного сада. Расположение царского поезда оказалось очень удаленным от места пребывания штаба и, чтобы достичь его, приходилось пересекать едва ли не весь город. Обстоятельство это весьма затрудняло личные сношения с Императором, который лишь однажды в день, по утрам, приезжал для выслушивания доклада в управление генерал-квартирмейстера.

Было вполне очевидно, что пребыванием Государя в поезде, несмотря на оставление незанятым всего верхнего этажа губернаторского дома, делался ясный намек на желательность возможно спешного отъезда Великого князя из Ставки. Ему было указано ехать на Кавказ, не заезжая в Петроград, и,