Интервенция - Иван Алексин

и другими сотниками. Один я теперь на три оставшиеся сотни начальный человек. Нам бы в помощь хотя бы один из стрелковых полков Кривоноса, что в Белом городе супротив Ходкевича стоят. Тогда, может, и сдюжили бы. А так, слишком много их. Ещё и пушки эти треклятые! А нам деваться теперича некуда. Здесь не устоим, в реку сбросят.

— Царь-батюшка держаться велел, — прогудел в бороду седобородый стрелец, стоящий рядом с Вересовым. — Будет, мол, подмога. И у нас тоже пушка есть. Только заряд в ней картечный, не ядро.

— И на кремлёвской стене пушки стоят, — поддержали его. — Не дадут ворогу спуску. Государь с колокольни всё видит!

Все оглянулись, уставились, задрав головы, в упирающийся в небо купол. То, что, дескать, государь всё видит, было главным лейтмотивом, звучащим из уст ратников на протяжении всего сражения. А как ещё объяснить ту слаженность во взаимодействии отдельных отрядов держащих оборону в разных частях Замоскворечья?

Замоскворечье в это время состояло их десятков слобод и селений, разщбросанных среди полей, садов и болот. Всё это строилось как попало, по мере надобности, периодически к тому же сгорая в пожарах и перестраиваясь. Поэтому и выстроить здесь единую, монолитную линию укреплений, было невозможно. Вот, царь-батюшка, узнав о выступившей от Смоленска к Москве армии Сигизмунда, и повелел построить целую сеть деревянных укреплений и засек, сменяющих друг друга на пути к центру города. А между ними в переплетении садов, строений и огородов, курсировали отряды поместной конницы, которые, пользуясь знанием местности, не только внезапными наскоками громили польские хоругви, решившие обойти острожки с тыла, но и сами, неожиданно появляясь во вражеском тылу, наносили болезненные удары штурмующим.

Косарь сам дважды видел, как на атакующих острожек поляков неожиданно вылетали из переулка всадники, сходу засыпав их десятками стрел и, порубив часть оторопевших воинов, быстро убирались прочь. А однажды, прискакавший на взмыленном коне вестовой, передал приказ от воеводы немедленно оставить очередное укрепление, предупредив о грозящем окружении.

Вот и прошёл среди воинов слух, что государь не в Успенском соборе с патриархом молится, а вновь, как дачева, на колокольню залез да за боем в диковинную трубу наблюдает, заодно сообщая князю Куракину о всех перемещениях польских отрядов.

Вот только отступать им теперь больше некуда. Позади река да стены кремлёвские. А поляки сейчас пушки подтащат. Не единожды умывшись кровью при штурме деревянных укреплений, лезть нахрапом на ощетинившиеся пищалями крепостцы, они больше не рискуют.

— А когда нам ту подмогу ждать? — устало поинтересовался один из гренадеров, плечистый, совсем ещё молодой здоровяк с только начавшей пробиваться бородой на подбородке — Уже полдня как с ворогом бьёмся.

— А будет ли она помощь? — озвучил свои сомнения Косарь. — Не слышите разве; за рекой тоже лютая сеча идёт. Ежели литвины в Белый город ворвутся; беда. А значит, и помощь там нужней. А нам здесь самим до последней крайности стоять нужно. Скинут нас ляхи в реку, навалятся на Кремль с двух сторон, совсем тяжко будет.

Восточнее, напротив Китай-города, закипел яростный бой. Прогремели с обеих сторон мушкетные залпы, рявкнуло несколько польских пушек, вбивая ядра в деревянные укрепления. В ответ громыхнули пушки с городской стены.

— Началось, — тяжело вздохнул Вересов. — Сейчас и сюда, супостаты, пушки подтащат. Не долго нам ждать. Ну что же, Фёдор, — повернулся он к Косарю. — Раз ты сейчас над тремя сотнями начальный человек, значит вместо головы тут будешь. Бери и мою сотню под свою руку.

— Добро, — Косарь взглотнул, продавливая застрявший в горле ком. Он уже решил, что больше отступать не станет. Здесь и умрёт, раз так было на роду написано. За рекой земли нет! А выстоит, то, может, государь и заметит в трубу свою как бились стрельцы, животов своих не жалея, спросит, кто начальным человеком над этакими героями был.

Вскоре начался ад. Поляки подтащив пушки, как уже делали не раз в этом сражении, начали крушить частокол ядрами. С кремлёвской стены ответили, стремясь прикрыть защитников, но цель была дальше и мельче, ядра ложились не кучно, выбивая щепу из оставленной Косарем крепостцы.

— Ждём, братцы, — процедил Фёдор, мысленно проклиная криворуких пушкарей. — Как только ляхи ядрами проломы в стене сделают, сразу на приступ пойдут. Им ядра ещё для кремлёвских стен приберечь нужно. Не будут лишнее в нас метать. А как ратники на приступ пойдут, тут мы их и встретим. Иван, первый залп за твоей сотней.

— Как скажешь, голова, — кивнул ему Вересов. Сотнику разорвало щёку пролетевшей мимо щепой, борода побурела от льющейся крови, но Иван лишь хищно кривился, сжимая в руке пищаль. — Ах, ты ж! Порушили всё же ворота, аспиды!

Треск рухнувших ворот, торжествующие крики поляков, стоны раненых. В захваченном врагами острожке началось шевеление, хрипло загудел горн.

— Зажигай фитили! — рявкнул Вересов, выхватив из костра дымящуюся щепу. — Сейчас попрут, окаянные!

— Ворота! — заорал в свою очередь Косарь. — Ворота телегами перегораживай! Иван, как отстреляетесь, за телегами с бердышами стройтесь! Всё равно пищали перезарядить не успеете! И пушку. Пушку туда тащите!

— А ну-ка.

Гренадеры шустро подкатили к проёму две телеги, поднатужившись, перевернули на бок, перегораживая вход в острожек. Рядом установили пушку, просунув ствол в небольшую щель, оставленную между телегами.

— Смотри мне, орясина, — сунул Фёдор кулак под нос пожилому пушкарю. — Пока ляхи всех толпой в ворота не сунутся, не стреляй!

— Бей!

Со стен грянул залп, стрельцы из сотни Вересова, подхватив бердыши, потянулись к телегам.

— Густо идут, — прохрипел Иван, сплёвывая кровь себе на сапоги. — В четыре залпа не остановим.

— Значит, в бердыши остальных возьмём!

Косарь подбежал к стене вместе с последней сотней, чертыхнулся, оставив надежду хоть что-то рассмотреть в клубящемся мареве, зажёг лучиной фитиль.

— Прямо под стену бей! — крикнул он, срывая голос. — Рядом ляхи. Гренадеры! Следом гранаты бросайте!

Эхом, в ответ на залп, раздались крики и стоны, защёлкали выстрелы их пистолей. Сразу два стрельца отшатнулись, рухнули навзничь, не дотянувшись руками до лица. Остальные отскочили в сторону, освобождая дорогу гренадерам. Взрывы гранат слились воединно со звоном железа. Со стороны ворот гулко рявкнула пушка.

— Держись, православные! — Косарь выхватил из-за пояса колесцовый пистолет, разрядил его в показавшуюся над стеной усатую голову, чертыхнувшись, потянул саблю из ножен. — Не пускайте, проклятых за стену! Прорвутся, все здесь поляжем!