История спасения - Елена Другая

хочу сказать, что в ту пору у нас с Мойшей еще не было секса, мы просто занимались что называлось, рукоблудием. И тут вдруг этот Томас, дружок Ганса, сделал со мной то, что делают с извращенцами. Так он мне сказал, хотя я отлично понимал, что он сам таким и был. Да и Ганс, несомненно, тоже.

— И на этом твои отношения с Мойшей закончились? — взволнованно спросил Равиль, проникаясь к этой истории все большим интересом. Стефан резко обернулся к нему. В глазах его вспыхнули язычки адского пламени, и он злорадно заулыбался.

— Как бы не так! Еще два года мы с братом жили взаимным шантажом, захлебываясь в ненависти. Он грозил рассказать нашему отцу про меня и Мойшу, а я в ответ — раскрыть связь Ганса с Томасом и то, что они со мной сделали. В этот период мы с моим другом перешли к более интимным отношениям. Он настоял. Мне, после того, что я пережил, особо не хотелось, но я вошел во вкус, так как Мойша, оказалось, любил подчинение, жесткость и был согласен терпеть некоторую боль. Ну, а потом в один день все рухнуло.

— Почему?

— Дело в том, Равиль, что Томас внезапно умер. Я не знаю, в чем там конкретно дело, причины его смерти так и остались для меня неизвестными, но предполагаю, что он покончил с собой, так как раскрылась его гомосексуальность. Во всяком случае, мне так кажется. Ганс после его смерти совсем озверел. Очевидно, Томас был его единственной любовью, и он, потеряв своего друга, более не мог решиться на подобную порочную связь и искать ему замену. Да и обстановка в Германии стала накаляться, преследовались любое инакомыслие или иная ориентация. Мне бы в тот момент прекратить встречи с Мойшей хотя бы на время. Но мудрости нам не хватило, настолько мы были поглощены друг другом. И, как печальный результат, Ганс сдал меня отцу. Скандал был страшный. Семья моего любимого просто исчезла из города, бросив дом и бизнес, а меня запихали в казармы военной академии. Конечно, я был в жутком горе, когда понял, что безвозвратно потерял след своего возлюбленного. Однако это меня не усмирило. Будучи военным, я стал общаться со студентами берлинского университета, которые жили в общежитии, и где процветал полный разврат; завел себе любовников. Только Мойшу не забывал ни на миг. Он до сих пор мне снится, хотя я знаю, что он мертв.

В каком-то необъяснимом порыве Равиль неожиданно для себя потянулся к Стефану и ласково погладил его по плечу. Тот, не ожидая подобной ласки, обернулся к нему и тоже обнял, часто моргая глазами, чтобы не расплакаться.

— И ты во мне нашел его? — тихо спросил Равиль.

— Не совсем так, дорогой. Но, признаюсь, у меня есть некоторый фетиш относительно евреев. А знаешь, почему? Вы — очень странный и оригинальный народ. За всю жизнь я не встречал ни одного тупого, ограниченного или зацикленного на себе еврея. Все эти люди, как правило, глубоко понимают жизнь, вне зависимости от возраста мудры и интеллектуальны, а так же, в основном, как то не удивительно, добры. К недостаткам вашей нации относится уникальная способность извлекать из любого события материальный расчет или иную выгоду. А может, это и достоинство… Я даже и не знаю…

Стефан рассмеялся и повалил Равиля на постель, горячо поцеловав его в щеку. И Равилю вдруг стало невероятно хорошо, и это чувство захватило все его существо. Он окончательно осознал, что немец взял его в дом не только для развлечения, а для того, чтобы действительно спасти, в память о своем любимом, и потому ему больше нечего бояться. Так хотелось в это верить!

В ответ на откровенность Равиль рассказал о своей семье и родителях. Это были пожилые люди, которые поздно встретились и поженились. Родившаяся двойня подорвала здоровье матери, и она потеряла возможность ходить; болезнь приковала ее к инвалидному креслу. В ту пору с ними жила старшая сестра мамы, бездетная вдова, которая взяла на себя всю работу по дому. Отец же содержал несколько лавок, торговал антиквариатом, поэтому в материальном плане их семья никогда не бедствовала. Дети росли. Ребекка сидела дома, помогала тете по хозяйству, а Равиль учился. Время вне занятий он проводил в лавке с отцом, прибирал, бегал с мелкими поручениями, учился управлять семейным делом, а так же набирался жизненного опыта. Потом сестра матери неожиданно скончалась, и все домашние хлопоты и уход за родительницей свалился на руки юной тринадцатилетней Ребекки. Отец их был прижимист и не стал нанимать ей в помощь прислугу. Равиль же продолжал жить куда более насыщенной, свободной и интересной жизнью, чем его сестра.

— Значит, несчастная Ребекка была твоей служанкой. Я сразу заметил, что это трудолюбивая и неизбалованная жизнью девушка, в отличие от тебя, — с улыбкой подтрунил Стефан.

— Может быть, и так, — охотно ответил Равиль, — но отец хотел для меня лучшего будущего. А сестра моя, между прочим, слыла очень престижной невестой, да еще и с солидным приданным. Ну, а дальше нас всех переселили в гетто, заставив бросить все добро. Потом мы еще несколько месяцев жили на квартире, все в одной комнате. Нам говорили, что нас депортируют туда, где нужна рабочая сила и выдадут дома и участки, но это касалось только трудоспособных. И в один день пришли они, автоматчики. Велели всем идти на улицу, в общую колонну. Мы с Ребеккой вышли, а мама наша не могла ходить. Отец тогда благословил нас и решил остаться с мамой до самого конца. Я знаю, что их убили, сам слышал выстрелы…

Равиль сглотнул, готовый разрыдаться, пытаясь справиться с эмоциями. Стефан, чтобы поддержать его, сжал ладонь юноши. И эта взаимная откровенность вдруг сделала их значительно ближе. В ту ночь еврей заснул у немца на плече, раскованно вклинившись коленом ему между ног, к великому удовольствию последнего.

— Все будет хорошо, — шептал ему Стефан, засыпая. — Ты выживешь. Я сделаю для этого все, клянусь тебе. Я не смог спасти своего Мойшу, но спасу тебя. Ты выберешься из этого ада, вы с Ребеккой заведете свои семьи и родите детей. Я готов пойти ради этого на все.

На следующий день Стефан, после утреннего минета, превратившегося для него в добрую и приятную традицию, в отличном настроении пошел на службу. Сердце грело то, что он-таки победил весь злобный мир, в том числе и брата, и отстоял всех своих домашних. По пути он бодро здоровался с коллегами, потом отсидел совещание.