История спасения - Елена Другая

class="p">Немец решил проблему с поцелуями, чем впервые пошел навстречу парню. Стефан совсем перестал целовать его с проникновением языка в рот, ограничившись лишь поверхностными и скупыми прикосновениями своих губ к его лицу. Равиль в очередной раз почувствовал к нему признательность, однако он не на миг не забывал, что все, чтобы ни делал Стефан, было не для других, а для лишь него самого. Просто хозяину не нравилось ощущать отвращение своего партнера к себе, вот он и поменял тактику. И не больше! Однако гибкость немца в данном вопросе порадовала парня, и он от этого стал гораздо веселее.

И все же были у них восхитительные моменты близости, когда Стефан укладывал парня себе на грудь, гладил его по темным завиткам волос на голове, которые начали уже отрастать, и они шептались, говорили обо всем. Беседовать с немцем было очень интересно, он обладал здоровым сарказмом, на любое явление имел собственное мнение и был очень эрудирован. Стефан говорил ему все, что думал, называя вещи своими именами. Он рассказал правду о тех кошмарах, которые творились на восточном фронте, и о том, как его спасла русская санитарка по имени Мария.

— Не будет никакой победы великого Рейха, — говорил Стефан тихо. — Мы все обречены и скоро умрем. Я знаю это точно. Советский народ нельзя победить. Их слишком много. У них нет ни оружия, ни боеприпасов, ни медикаментов. Мирное население живет в полной нищете и ест траву. Но эта дикая и необузданная орда воюет днем, ночью и всеми доступными средствами. Их не запугать, так как они совсем не знают, что такое страх. Их не перестрелять — патронов не хватит. Повесишь десять, а на завтра они словно воскресают, и их становится сто. Им не нужны автоматы. Вилы, палки, ножи — все идет в ход. Придумали какие-то адские бутылки с зажигательной смесью и подрывают ими танки! Пробыв в России, я словно вернулся с того света. Сам не понимаю, как я, вопреки всякой логике, умудрился выжить! А какие там морозы, Равиль! Как же холодно! В своих кожаных офицерских ботинках я отморозил все пальцы на ногах, и они болят у меня теперь. Дело в том, что русские ходят в валенках. Это такие уродливые сапоги из валяной шерсти. Или же, как я заметил, они носят обувь на несколько размеров больше, поддевая в нее несколько пар шерстяных носков. Нам же, согласно уставу, ботинки выдают точно по размеру. Этот с виду мелкий недочет сгубил немало наших офицеров, а еще больше — рядовых солдат.*

О России Стефан мог рассказывать бесконечно, и в его голосе порой звучала вовсе не ненависть, а неподдельное восхищение перед этим народом: голодными и оборванными людьми, которые без сна и отдыха защищали свою страну, не имея в общем-то для этого никаких ресурсов.

В один из подобных вечеров, когда они перевели дух после секса, Равиль решился задать офицеру личный вопрос в надежде, что воспоминания о Мойше вызовут в немце человеческие чувства, что не могло не сыграть парню на руку.

— Стеф, можно задать вопрос? — прошептал он застенчиво и даже нежно.

— Конечно, — великодушно согласился удовлетворенный Стефан, с наслаждением попыхивая очередной сигаретой.

Он всегда был не против поболтать, язык его был словно помело, он даже во сне что-то говорил, с кем-то спорил или ругался.

— Извини, но тогда, в беседе с господином комендантом, ты упомянул имя Мойши. Ведь это же, как я понимаю, твой друг, еврей? Расскажи, пожалуйста, о нем поподробнее, мне хотелось бы знать. И не злись, пожалуйста, если я спросил не к месту…

В беседе! Стефан усмехнулся. Были скандал, стрельба и драка, иначе не назвать, они оба тогда хотели уничтожить друг друга, пылая жаждой убийства. Вопрос Равиля, однако, вызвал в нем романтические воспоминания и великодушную улыбку.

— Да, был у меня такой парень, — мечтательно сказал Стефан, польщенный вниманием своего еврейчика, и приступил к рассказу. — Мы познакомились с ним, когда нам было лет по десять, в библиотеке. Оба одновременно нацелились на одну редкую и занимательную книгу и поспорили из-за нее. В результате Мойша мне уступил, но мы договорились встретиться в определенный час через неделю, чтобы эту книгу взял он, и она не ушла в другие руки. Так мы постепенно и подружились. Встречались мы исключительно на улице и просто гуляли. Сначала пару раз в неделю на часок, потом стали видеться каждый день. А вскоре меня просто затянуло. Он меня покорил. Он был настолько непосредственный, интересный, мне было с ним так хорошо и спокойно! Я заметил, что, расставаясь с ним, я уже мечтал, когда и как мы увидимся вновь. И так было до бесконечности. Я стал бывать у них дома. Его родители ничего не имели против нашей дружбы, наоборот, они очень хорошо меня приняли. У Мойши была большая, дружная и веселая семья, в отличие от моей, где каждый был сам по себе: отец постоянно на службе, мама со своей вечной мигренью в постели, и Ганс, имевший полную возможность безнаказанно третировать меня как только мог, под предлогом, что занимался моим воспитанием. У Мойши были папа, мама, дедушка, бабушка и еще шесть братьев и сестер. И мне находилось место за их столом, я пробовал их блюда, смеялся вместе с ними и забывал в те моменты обо всем на свете…

Стефан умолк и глубоко задумался, поглощенный воспоминаниями, его рука, держащая сигарету, мелко дрожала от волнения.

— А дальше? — тихо промолвил Равиль, с интересом приподнимаясь на локте. — У вас было что-нибудь?

— Ты про близость? — усмехнулся Стефан. — Да, у нас было все. Впервые мы поцеловались, когда нам исполнилось по четырнадцать лет. Просто, спасаясь от дождя, забежали в какую-то подворотню, оказались так близко к друг другу, что слышали стук наших сердец, там все и произошло. Меня тянуло к нему, как магнитом. Я засыпал и просыпался с мыслью о нем. В те дни, когда по каким-либо причинам мы не могли встретиться, я просто не жил, существовал. Мойша признавался мне, что чувствовал то же самое. Мне было мало этих коротких встреч, я хотел с ним быть постоянно. Мы обнимались с ним, ласкались, уезжали за город на велосипедах и валялись в траве. Это было наваждение какое-то. И чувства мои к нему не ослабевали, а лишь только росли.

— А потом твой брат все узнал?

— Да, он заинтересовался, где я пропадаю, и выследил нас. Мне было тогда шестнадцать. Ну, ты слышал, что они с его дружком со мной сделали. Я