Академия Слов - Сенни Роверро

Из дома я почти не выходила – только за продуктами, и чтобы выгулять Шторма, как правило совмещая два этих дела. Это было довольно скучно, но я понимала, что так надо. Не хотелось, чтобы во время какой-нибудь моей прогулки ему снова стало плохо, а рядом никого не оказалось. Хуже ему периодически становилось из-за того, что он перенапрягся и как человек, и как пробуждённый, пусть он и уверенно шёл на поправку. Но зная, что Эдгар в любой момент может снова начать кашлять кровью, потерять сознание просто по необходимости передвигаясь по квартире или ещё что похуже я не могла находиться вне дома дольше необходимого.

Приходили друзья, помогали чем могли. Вик при этом хохмил как только мог, но я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать – за светлого он почему-то переживает едва ли не сильнее Тани и Киры. И даже вороны, которые давно уже с моего разрешения летали по квартире с условием ничего без разрешения не трогать, увидев, что я зачем-то забочусь об этом "кожаном", начали пытаться помогать мне. Ну... Как могли, конечно. Приносили какие-то косточки, видимо, стремясь накормить, чистили ему "перья", то бишь волосы, что в их представлении, судя по всему, было просто необходимо – и мы с Эдгаром изо всех сил сдерживали смех, чтобы не обидеть птиц – приносили какие-то блестяшки, зачастую мусор, которые им, похоже, казались очень красивыми, желая порадовать, когда его бил озноб, что случалось не редко, восстановление давалось ему нелегко, они всей стаей прижимались к нему в попытках согреть, пересмешничали на все лады, намеренно смеша...

– Вы, похоже, просто не можете кому-то не понравиться, – пробормотала как-то я, не сдержавшись, наблюдая очередной акт этого дурдома. – Вас даже вороны полюбили.

– Это они скорее пытаются облегчить тебе мороку со мной, – отшутился Эдгар.

Старания моих ворон должны были меня умилять, но на умиление я не способна от природы, а потому чувствовала лишь что-то сродни гордости за своих умных пернатых. В день, когда Эдгар был почти в порядке и мы все понимали, что ещё пара дней и он окончательно восстановится, он всё же завёл тот разговор, которого я усердно избегала.

– Это был Киров, – произнёс он, наблюдая за тем, как я смешиваю травы для очередного отвара, с каким-то странным выражением во взгляде. Словно бы не хотел мне этого говорить. Я не понимала. Разве он не должен сейчас чувствовать удовлетворение от того, что теперь у меня нет возможности не признать его правоту? – Убийца напоследок передал его "привет" и слова о том, что не стоило лезть куда не просят.

– Я знаю, – кивнула я абсолютно бесстрастно, смотря строго на то, что делаю. Смотреть на Эдгара было почему-то невыносимо. – Знаю, что это был он.

Наверное, мне следовало ненавидеть Кирова за то, что по его вине чуть не умер Эдгар. И презирать его за то, что оказался слабаком, за то, что поддался хаосу. Однако я этого не ощущала. Да, сначала мне было горько от того, что мой идеал оказался ложным. Но теперь у меня было странное ощущение, что своей слабостью он унизил меня саму. Логического обоснования этому ощущению у меня не находилось, но я и не слишком стремилась его найти. Зачем? За то, что он чуть не лишил меня Эдгара, я его не ненавидела. Нет, «ненависть» — это явно не то слово, которое я могла бы использовать.

Я в принципе не находила для описания этого чувства какого-либо определения в словарях, что странно для слововяза. Я лишь осознавала спокойное, холодное, прямо-таки ледяное и очень чётко сформированное желание не просто убить его, а втоптать его в грязь, максимально очернить всё, что он когда-либо сделал, чтобы отныне и впредь, несмотря на все его великие дела, его имя ни у кого не вызывало ничего, кроме презрения. Я хотела разрушить его империю, его культ личности, который этот безумец себе построил. И я, человек, который от и до изучил его биографию вплоть до самой незначительной мелочи, будучи племянницей члена Совета и потому имея определённые связи и возможности, знала, как это сделать. Когда Эдгар окончательно выздоровеет я планировала поговорить с ним об этом. Попросить его не сдавать Кирова сразу, а предоставить мне свободу действий. Конечно, честь разоблачить Кирова как безумца будет принадлежать ему, это сугубо его заслуга, все лавры в этом плане тоже ему, но остальное я желала сделать сама.

– Знаешь? – удивлённо переспросил светлый.

– Знаю, – всё так же холодно повторила я. – Тогда, в ресторане... Киров пытался заказать мне ваше убийство. Подстроить вашу "героическую гибель" на одном из заданий. Сказал, что боится за свою жизнь. И тогда я поняла его, ведь тёмные всегда ставят себя на первое место. Я выбраковка, меня не в счёт. Я в ответ постаралась убедить его, что вы не представляете опасности для здравых рассудком тёмных, напротив, покрываете нас, а значит не опасны и для него, но... Он не поверил. Это говорит само за себя. Любой тёмный, пребывая в здравом рассудке, поверит во что угодно, лишь бы отпала необходимость убивать светлого. Признаю, с моей стороны было глупо не допускать всерьёз то, что ваши опасения касательно Кирова могут быть обоснованными. И... в общем, не важно.

– Не глупо, – вдруг очень мягко возразил Эдгар. – Он был идеалом для многих и... могу признать, что обоснованно. Пока не сошёл с ума. Для тебя же, равной и местами превосходящей его в таланте и личной силе, он был не просто идеалом, а примером для подражания, тем, к чьему уровню ты стремилась. Я знаю, для вас, тёмных, вечно стремящихся к саморазвитию, к тому, чтобы кого-то обойти, обыграть, очень важны подобные примеры. А у меня не было никаких доказательств, которые я мог бы предоставить их тебе. На твоём месте никто бы не поверил.

– Но вам же я верю, в отличии от Кирова, как бы им прежде ни восхищалась. Мне следовало относиться и к этим вашим словам серьёзно, – покачала головой я и только потом застыла, осознав, что произнесла вслух.

"Но вам же я верю" на несколько мгновений звенящей тишины повисло в воздухе. Такого я не говорила ни о ком. Совсем. Не было ни единого человека, которому я бы верила