Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes

Мама — старовер и нас растила в истинах, которым следует по сей день. Мама — самый родной и близкий человек, это аксиома.

Ну как же мне перешагнуть через её мнение?

Тем более если я частично согласна с ним... Ведь у меня нет гарантий на будущее с Миром, в глубине души я уверена, что надоем ему рано или поздно. Так какая разница — когда?

Это всё слишком красиво, чтобы быть моей реальностью.

Я всегда знала. Лишь позволяла себе временно стать её частью. Примерить заботу, внимание, восхищение...

Только как поставить точку?..

В последующие часы до закрытия я ещё несколько раз мелькаю в зале. Ольховский и Богодухов размеренно беседует, но стоит мне появиться, Мирон тут же ловит силуэт в фокус и улыбается. И чем ближе полночь, тем откровеннее эти улыбки.

Наши переглядки явно тема номер один. Я вижу, как персонал прячет глаза, чтобы не смущать меня. Единственная, кто подмигивает при случае, это Рада.

— Ребята так воодушевлены, радуются за тебя. Я-то меньше всех работаю здесь, но меня просветили, что до этого в отношениях ты замечена не была. Железная, что ли? — подходит, когда начинаем собираться по домам.

— Кто бы говорил, — не удерживаюсь от шпильки, стрельнув взглядом в Богодухова.

Это всё, безусловно, приятно. И было бы ещё приятнее, если бы не омрачалось пресловутыми «но».

В машине то и дело кошусь на профиль Мира, испытывая жгучую потребность потереться об загадочную улыбку, играющую на его губах. Откуда это во мне? Именно — потереться, словно наглая кошка. Предвкушающая чувственные ласки.

С Мироном я уяснила ещё одну удивительную истину. Настоящий секс — это эмоция. Секс начинается задолго до того, как Мир прикасается ко мне. Физиология — естественное продолжение процесса, но зарождается всё на ментальном уровне. Когда я ловлю взгляд, темный и искрящий, полный обещаний. Когда пропитываюсь огнем, полыхающим в его глазах. Когда ощущаю, как моя кровь вскипает ответным желанием. И все реакции, позже выдаваемые телом, подпитаны щекочущей нервы прелюдией.

Язык невербального флирта, очарование умеренного кокетства, толика приобретенной раскрепощенности.

Я научилась, распробовала, подсела.

Я! Та самая Адель, уверенная когда-то, что больше никто ко мне и пальцем не притронется. Не сомневающаяся в том, что либидо обошло меня стороной. А страсть поглощает увлеченные натуры, с которыми ничего общего я не имею.

Я давно поняла, что ни первой, ни второй нашей близости не хотела. То было другое — порыв, отчаянная нужда в тепле, стремление погасить очаги боли. А теперь, спустя почти полгода, я реально дохожу до кондиции, когда в моей голове ничего, кроме желания чувствовать этого мужчину, нет.

Сама прижимаюсь к его губам, когда двери лифта закрываются. Целую медленно, растягивая удовольствие, и пью вкус Мирона, жмурясь от счастья.

Оказываемся на лестничной площадке в обнимку. Я резко отрываюсь от его рта, будто обдаваемая холодком, поскольку сознание услужливо напоминает, как в прошлый раз нас застала мама.

— Десять минут, — шепчет, быстро чмокая меня, — душ и переодеться, — ещё один поверхностный чмок. — Я приму у себя, чтобы и ты успела, жаль терять даже минуту времени.

Напоследок задержавшись на моих губах чуть дольше, Ольховский быстро залетает в свою квартиру. Вопреки его наказу, я цéлую минуту теряю, стоя на месте. Конечности будто с каждой секундой тяжелеют все сильнее и сильнее. По венам течет не привычная алая жидкость, а тягучая смола. Она делает меня неподъемной.

Внутренний таймер продолжает безжалостно тикать...

38. Говорящее молчание

Я никогда и ни с кем не была такой. Я никогда и ни с кем не буду такой.

Когда выхожу из ванной, Мирон уже сидит на моей кровати. Он бесцеремонно тянет меня за руку, захватывает в плен и опрокидывает на постель, нависая сверху. Убирает зажим из волос, растрепывая пряди, погружаясь в них пальцами. Улыбается по-особенному, как всегда в такие моменты — наевшимся сливок котом.

— Кажется, ты скучал сильнее... — дразню, подавляя бьющую фонтаном грусть, которая граничит с тревожностью. Пусть забудется всё внешнее. На сегодня. — Как тестировать будем, кто сильнее? — трется кончиком носа об мой, а потом шутливо бодает. — Я покажу!

Решительно приподнимаюсь и заставляю его лечь, переигрывая наши позиции. Устраиваюсь сверху на мужских бедрах и ладонями ныряю под тонкую футболку. С губ слетает судорожный вздох. Я просто отпускаю себя, прикрывая веки и наслаждаясь ощущениями. Неспешно веду по мышцам, всё выше задирая ткань. Впитываю фактуру, воспроизвожу рельефный рисунок в воображении. Добираюсь до плеч и понимаю, что дальше мне мало только тактильного контакта. Срочно требуется подключить визуал.

Распахиваю глаза и, не теряя ни секунды, стаскиваю с Мирона футболку. После чего сползаю ниже и берусь за пояс свободных спортивных штанов, стягивая их вместе с боксерами. Скидываю одежду на пол и возвращаюсь к крепкому торсу. Но Мир внезапно хватает меня за запястье и резко дергает на себя, впечатывая в грудную клетку.

— Ты же знаешь, как меня заводит любая твоя инициатива?

Боже, взглядом своим до невозможности заряженным и голосом напряженным натягивает мои жилы до предела.

— Догадываюсь, — шепчу ему в губы, одновременно ныряя ладонью между нашими телами и обхватывая ею твердый член.

С шумным выдохом он толкается мне в руку и сжимает зубы так яростно, что линия челюсти вырисовывается нереально остро. Даже щетина не скрывает этого.

— Не мешай мне проводить тестирование, — довожу накал до пожара, улыбаясь с вызовом. — Иначе… как мы получим достоверный результат?

— Нахалка… — и столько изумленной восторженности в этой реплике.

Я и сама изумляюсь — примеряю уникальное для себя амплуа свободной в нравах обольстительницы.

Мягко высвобождаюсь из плена, посмеиваясь над деланой покорностью Ольховского. Обрамляю его щеки руками и расцеловываю лицо: лоб, прикрытые веки, кончик носа, упрямую линию губ. Постепенно касания стекают вниз, я неторопливо целую широкие мужские плечи, черчу произвольные невесомые линии по шее.

В груди щемит от нежности, когда понимаю… что именно я делаю — запоминаю Мирона, каждый его сантиметр. Прощаясь.

Дохожу до солнечного сплетения, откуда начинается масштабная татуировка, уходящая к самому паху. Как я боялась её… как избегала малейшего взгляда на неё.

Устрашающий своим цепким прищуром Анубис в анфас всегда вызывал во мне протест. Черное тату выполнено искусно и изображает божество по плечевой пояс.