Лимеренция - Х. К. Долорес

затем прямо на румянце, который начинает подниматься вверх по моей шее.

Я понятия не имею, что такого сделала, чтобы заслужить такой взгляд, но я внезапно чувствую себя совершенно обнаженной.

— Адриан? — Его имя звучит так же неуверенно, как и ощущается в этот момент.

Он моргает, как будто вспоминая, что мы должны вести беседу, и выражение его лица проясняется.

— Ты была права.

— Права в чем? — Я прочищаю горло, щеки все еще горят. Я вступила в этот разговор разгоряченная, и ему удалось вывести меня из себя всего лишь взглядом.

Он отталкивается от стола и подходит ко мне.

— Что я не очень хорошо тебя разглядел.

— И что именно, по-твоему, ты видишь? — Спрашиваю я, скептицизм сочится из моего тона. Что бы это ни было, это не дружеская поддержка. Или способность не лезть не в свое дело.

Я не ожидаю, что он сократит дистанцию, оставив между нами не более фута пространства для дыхания.

— Я понимаю, как это должно быть, — бормочет он, глядя на меня сверху вниз, как на уравнение, которое он наконец решил. — Я чувствую странные вещи. Ты заставляешь меня испытывать странные чувства.

Я выгибаю бровь.

— Думаю, тебе нужно пояснить.

— Знаешь, я собирался убить тебя, — говорит он, — В ту ночь, когда я пригласил тебя на свою вечеринку и застал, когда ты читала дневник Микки, я подумал, что мне нужно будет убить тебя. Ты уже доказала, что являешься головной болью, и как только ты нашла доказательство, я не хотел, чтобы с тобой было сложно.

Осознание этого меня не пугает. Нет ничего такого, чего бы я уже не знала, и сейчас кажется, что та ночь была целую жизнь назад.

— Но потом ты заговорила. — Уголок его рта приподнимается, взгляд смягчается. — И ты была честна. Напугана, но честна. — Его большой палец касается россыпи веснушек у меня под глазом. — Мне понравилось это сочетание в тебе. Довольно сильно. И я ничего не мог с собой поделать. Мне было интересно. Я хотел расколоть тебя. Посмотреть, что ты будешь делать дальше.

Мои глаза сужаются.

— Я помню.

— Я все ждал, когда угаснет интерес. Я все ждал, когда устану от тебя, но время, которое мы провели вместе на каникулах… — Я делаю резкий вдох, когда его взгляд скользит по россыпи веснушек на моем носу и опускается к моему рту, смысл его ясен: наша гребаная дружба опьянила его так же сильно, как и меня.

Я просто не могу поверить, что он это признает.

— Я предположил, что мой растущий интерес вызван тем, что у меня никогда раньше не было друга, — признается он. — Только сегодня утром я понял, что совершенно неправильно истолковал нашу ситуацию.

Мой лоб морщится.

— Что ты имеешь в виду?

— Это была та жалкая демонстрация в твоем шкафчике. — Его лицо внезапно темнеет, каждая капля мягкости исчезает. — Ты вытащила эту жалкую маленькую розочку, и на твоем лице было такое ошеломленное возбуждение. Для него. Для кого-то другого.

У меня перехватывает дыхание.

— Адриан…

У него сводит челюсть.

— Это было чертовски отвратительно.

Мое сердце трепещет от такого количества сарказма в его голосе, но я не произношу ни слова. Я не знаю, что сказать.

— И я признаю, — продолжает он. — Я все еще не понял. Я не мог понять, почему был так зол. И что не мог смириться с мыслью, что ты будешь где-то рядом с Фрэдди Руком. — Его челюсть расслабляется. — А потом мы поговорили перед вторым уроком. И я понял, что ты была права. Я не видел тебя очень отчетливо, но теперь вижу. Я вижу вас — нас — такими, какие мы есть.

В моем горле застрял комок размером с Техас, но, несмотря на это, мне удается очень тихо спросить:

— И кто мы такие?

Он не может говорить то, что, как я думаю, он пытается сказать.

Это не так. Он не может.

Его пристальный взгляд приковывает меня к месту.

— Ты мне нравишься, милая. Ты мне очень нравишься. Мы не друзья. Мы собираемся стать чем-то большим.

Я знаю, что сейчас мои глаза, должно быть, размером с обеденные тарелки.

— Ты так говоришь, как будто уже все решил.

Ни капли неуверенности ни в его голосе, ни на лице.

— Потому что уверен. Ты мне нравишься. Ты мне интересна, и я хочу исследовать этот интерес.

Между нами повисает долгое молчание.

А потом я смеюсь.

Смешок, который вырывается из меня, — как он это назвал? — не что иное, как нервный смешок.

— Нет, нет, нет. Это… ты неправильно истолковываешь свои чувства ко мне. Ты сам это сказал. У тебя никогда раньше не было друга, и, возможно, ты беспокоишься, что… — Я делаю паузу, прежде чем произнести имя Фрэдди. — Мне просто кажется, что ты не очень ясно мыслишь.

Он, похоже, ничуть не удивлен моей вспышкой, когда делает еще один шаг ко мне, достаточно близко, чтобы мне пришлось вытянуть шею вверх, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Что ж, в одном ты права. Я не соображаю очень ясно, — фыркает он, его голос хриплый от разочарования. — В этом-то и проблема. Я всегда мыслю ясно. Я не волнуюсь. Я не поддаюсь эмоциям. Я всегда контролирую ситуацию. Все. За исключением того, что касается тебя. Ты делаешь это со мной.

Я сглатываю.

— Я ничего не делаю.

— Поверь мне. Это так. — Он усмехается. — Я давным-давно понял, что я не чувствую вещи в той степени, в какой чувствуют большинство людей. Мой мир приглушен, и то, что я чувствую, достаточно легко игнорировать. Но вокруг тебя все… усиливается.

Я качаю головой.

— Ты не знаешь наверняка, что это я…

— Пожалуйста, — резко обрывает он меня. — Сегодня утром, когда ты посмотрела на него, мне потребовалась каждая капля моего самообладания, чтобы не подойти к Фрэдди Руку и не проломить ему череп до тех пор, пока на него больше не перестанут смотреть. Ты делаешь это со мной.

Это признание должно, по меньшей мере, привести меня в ужас — вот почему у меня нет объяснения вспышке жара, которая разгорается внизу моего живота.

Что, черт возьми, со мной не так?

Мой желудок скручивается в узел, я пытаюсь двигаться дальше.

— Итак, у тебя есть интерес. Ко мне. Что-то вроде… романтического интереса? — Это слово кажется мне чужим на моем языке.

— Да, — легко отвечает он. — До какой степени, я пока не знаю. Это ново для меня. Я никогда ни к кому раньше не испытывал таких чувств. — Его рука касается моей щеки, и на