Лимеренция - Х. К. Долорес

место в другом конце комнаты и не удостаивает меня взглядом — так что я предполагаю, что он все еще зол.

Что угодно. Я разберусь с этим позже.

Фрэдди запрокидывает голову и смеется над чем-то, что говорит его друг, и на мгновение эмоциональные американские горки этого утра останавливаются — и вспыхивает возбуждение.

Впервые за много лет мне не придется участвовать в школьном мероприятии ненужной.

Я иду на Бал в честь Святого Бенедикта.

Это то, на что должен быть похож выпускной год?

Танцы, свидания и положительные впечатления, которые заставляют меня чувствовать себя реальным человеком, а не призраком, бродящим по залам?

Я еще раз окидываю взглядом комнату. Обращаюсь к Адриану.

Он уже смотрит на меня, ониксовые глаза блестят под светом, и когда он ловит мой взгляд, его полные губы кривятся в кривой улыбке — нет, ухмылке.

Меня охватывает беспокойство, но профессор Кейн призывает аудиторию к вниманию, и я не задумываюсь над этим.

Следующие тридцать минут он бубнит о правильном форматировании, и как только мои веки начинают опускаться, раздается стук в дверь. Профессор Кейн делает паузу, достаточную для того, чтобы подойти и открыть ее.

У меня отвисает челюсть.

И я не единственная.

Я не уверена, чего я ожидала, но уж точно не увидеть входящего флориста с самым большим букетом красных роз, который я когда-либо видела в своей жизни. Это должно быть не менее двух-трех дюжин цветов, собранных вместе.

И это еще не все.

Сразу за ним другой флорист несет свой собственный комичных размеров букет из того, что я думаю , что это розы с накладывающимися друг на друга лепестками цвета абрикоса.

А затем третий — Иисус — держащий в руках какой-то гибридный цветок, красные лепестки которого переходят в белую серединку.

Розы четвертого флориста такие же темные, как глаза Адриана.

— Срань господня, — присвистывает кто-то рядом со мной. — Что это за приглашение на бал в честь Святого Бенедикта?

Это, должно быть, самое роскошное предложение, которое я когда-либо видела, и это происходит на глазах у всего старшего класса.

Лекционный зал наполняется благоговейным шепотом, и даже профессор Кейн выглядит сбитым с толку грандиозным зрелищем, которое в данный момент прерывает его занятия.

Флористы проходят мимо первого ряда.

Так же, как и второго.

И третьего.

Они проходят весь путь до конца, останавливаясь, не доходя до моего места.

Я подтягиваю колени к груди, оставляя проход свободным.

— Извините, вам нужно пройти? — Первый флорист в очереди ничего не говорит и не пытается пройти мимо меня. Она просто перекладывает букет и выжидающе смотрит на меня, как будто я тот, кто должен знать, что здесь происходит.

— Поппи.

Я поворачиваюсь, мой желудок проваливается до самых половиц, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с ухмыляющимся Адрианом. Мой взгляд мечется между ним и вереницей флористов, буксирующих садовые розы. В комнате повисает мертвая тишина, когда я спрашиваю:

— Что происходит?

Ухмылка Адриана становится еще шире.

— Я хочу пригласить тебя на бал в честь Святого Бенедикта. Ты пойдешь со мной, Поппи?

Что за черт?

Второй раз за это утро я жду, что зал разразится хриплым смехом, когда кто-нибудь скажет, что это розыгрыш, придуманный за мой счет.

Но стоит мне оглядеть комнату, и я вижу, что никто не смеется. Большинство из них смотрят на нас — на меня — с чувством, с которым я хорошо познакомилась в Лайонсвуде: жгучей завистью.

И они завидуют мне.

Хорошо, — моя первая мысль, когда мой взгляд перебегает с одного голодного лица на другое. Я становлюсь выше. Теперь ты знаешь, каково это.

Пока мой взгляд не останавливается на Фрэдди, чье опустошение отрезвляет.

Я поворачиваюсь к Адриану и бормочу:

— Какого хрена ты делаешь? — Флористы все еще стоят там с охапками роз и ждут.

Все ждут.

Адриан подходит ближе и берет мою руку в свою, его пожатие обманчиво нежное.

— Потому что я вижу тебя сейчас, — выдыхает он так тихо, что я знаю, что я единственная, кто слышит. — Так что скажи ”да", или я устрою такую сцену, что вся эта комната будет умолять о твоем исключении еще до конца дня.

Я в ужасе смотрю на него снизу вверх.

Он весь расплывается в улыбке, но его глаза говорят мне, что он верит каждому слову.

Поэтому я говорю "да".

* * *

Как только подготовка к поступлению в колледж заканчивается, я тащу Адриана в ближайший пустой класс и шиплю:

— Хорошо. Серьезно. Что, черт возьми, это было?

И для человека, который только что принудил меня к свиданию с помощью тщательно продуманной публичной демонстрации, он выглядит совершенно беззаботным, когда прислоняется к одному из громоздких деревянных столов, засунув руки в карманы.

Более чем беззаботный, он выглядит самодовольным. Победоносным. Торжествующий.

— Ну, если тебе нужно, чтобы я произнес это по буквам… — Его ухмылка становится шире, и я думаю, что, возможно, действительно ненавижу его. — Это было приглашение на бал в честь Святого Бенедикта.

Я никогда не была особенно склонна к физическому насилию, но у меня возникает внезапное желание врезать кулаком в его острый подбородок и посмотреть, сотрет ли это ухмылку с его лица.

Боясь, что этот импульс может взять надо мной верх, я опускаю взгляд на деревянную доску и делаю несколько глубоких вдохов.

— Да, эту часть я поняла. Почему?

Мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что он пожимает плечами.

— Потому что я хочу пригласить тебя на танцы.

— В качестве одолжения, — поправляю я. — Что ты очень ясно дал понять сегодня утром, и точно так же, как я дала понять, что не нуждаюсь в твоих одолжениях. Так что не совсем уверена, как мы перешли от этого к тому, что только что произошло в классе.

Он не отвечает, и когда я снова встречаюсь с ним взглядом, его лицо удручающе непроницаемо.

Я потираю переносицу. Еще один глубокий вдох.

— Боже, ты иногда так разочаровываешь.

— Это забавно. Я мог бы сказать то же самое о тебе. — Звук его смешка, низкого и насыщенного, как расплавленный шоколад, отрывает мой взгляд от пола.

Потому что он смотрит на меня.

Ну, смотреть — неподходящее слово для того, что он делает. Он пялится на меня, и делает это точно так же, как половина команды по лакроссу пялится на голые ноги Софи на высоких каблуках — с совершенно бесстыдным очарованием.

Нет никакой утонченности, когда он впитывает меня, его взгляд задерживается на моих бедрах, изгибе бедер, выпуклости груди — а