Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина

– таков климат города N. с его никогда не просыхающими лужами на всех улицах, по которым привольно прогуливаются гуси и свиньи. Царство дури, тупости и безобразий, символом которого стал вкопанный на краю самой большой городской лужи верстовой столб с указателями: «Рим, Париж, Москва, Лондон, С.-Петербург, Пекин». Косное население ежедневно этот столб откапывает, распиливает, выбрасывает на дорогу (с этого действа начинается каждая серия). Время от времени жители задаются вопросом: «Кто придумал этот город?», «Кто придумал этот народ?». Ибо народец здесь такой, что только поставят в городе какой-нибудь памятник, так они нанесут под него всякого мусора, нечисти и дряни. В городе царит продажность, злокачественное мздоимство, тотальное воровство и убеждение, что еще не родился такой человек, который бы не брал взятки. И еще одна мысль не дает покоя иным светлым головам: народ глуп, пьян и дерзок; надо бы заменить этот народ на любой другой.

Образ русской провинции (а не только отдельно взятого города) показан в картине как воплощение идиотизма и мерзости жизни: свиньи полощутся в городских лужах, свиные рыла восседают в кабинетах, дурь навечно поселилась в головах, так что зрелище правильнее было бы назвать «Дело о мертвых душах и живых мертвецах». «Благородное собрание» говорит о себе само: «Содомская палата». Гоголевские глупые рожи и дух «гоголианства» усилиями режиссера превращены в скопище уродов и человеческих пороков, в крысиные морды и мерзкие хари; сатира и гротеск – в фарс, стеб и бредни сумасшедших, бытовая комедийная чертовщина – в страшное дьявольское наваждение, и дьяволом выступает как раз оборотень Чичиков, скупающий мертвых душ, негодяйски меняющий облик, мимикрирующий под дознавателя Шиллера. И это уже, конечно, не мир Гоголя, это мир Арабова и Лунгина.

Разумеется, «Дело о “Мертвых душах”», с его микстом из всего Гоголя, не могло обойтись без сцены губернаторского бала – и, как почти во всех случаях, эта сцена (из 6-й и 7-й серий) наполнена специфическим смыслом. На бале-маскараде «в честь поминовения почившего прокурора» (так значится в пригласительном билете) должна якобы состояться помолвка губернаторской дочери с Шиллером; ожидаются также «негры из Тамбова», танцы под оркестр и множество иных развлечений. Но на самом деле губернатор и его свита готовят западню для слишком ретивого дознавателя – арест, тюрьму и в конечном счете физическое устранение («шпок» – как об этом выражаются спецы из ближнего губернаторского круга). То есть помолвка на бале – это крючок, на который рассчитано поймать и уничтожить «жениха». Но и «жених» не так-то прост: на свою якобы помолвку он за шиворот приволакивает почтмейстера Шпекина (Роман Мадянов), обнаружив, что тот регулярно вскрывает депеши, адресованные в Петербург, и подменяет их другими, лестными для местного начальства. А это уже вскрытие государственной переписки, должностное преступление.

Бал, таким образом, становится территорией криминальных разборок, а оркестр, которому велено «жарить так, как будто страшный суд идет», должен заглушать звуки потасовки. Ко всему помещик Собакевич (Александр Семчев), знающий цену властям города («губернатор – разбойник, его люди – казнокрады, и все они хуже Каина»), намерен продать Шиллеру за большие деньги секрет мертвых душ, который, оказывается, не содержит никакой мистики и чертовщины, а есть чисто коммерческая тайна.

Лопухов, Консовский, Вицин, Лыков…

Всего за сто лет по произведениям Гоголя немым и звуковым кино было поставлено более 60 картин – разного жанра и разного качества, удачных и провальных. На примере каждого можно сказать, как кинопродукция пыталась даже не соперничать с Гоголем, но «преодолевать» Гоголя.

Но если с новыми фасонами кинопроизведений читатель и зритель давно уже привыкли мириться, слыша пресловутое режиссерское «Я так вижу» или «Как хочу, так и пою, а вы хотите – слушайте, хотите – нет, дело ваше», то как относиться к попыткам кинематографа перефасонивать личность самого Гоголя, создавать его кинобиографию, историю его жизни и судьбы всяк на свой манер?

Личность Гоголя, как уже было сказано, таит немало загадок. Еще при жизни писателя о нем ходили противоречивые слухи, вызванные в том числе его замкнутостью, бессемейностью, экзальтированной религиозностью, странными обстоятельствами сожжения второго тома «Мертвых душ». Ближний писателю круг знакомых и друзей не могла не волновать роль протоиерея Матфея Константиновского, упрекавшего Гоголя в недостаточном смирении и благочестии, а также требование священника «отречься от Пушкина». Единственный прижизненный читатель рукописи второго тома «Мертвых душ» протоиерей Матфей высказался против его опубликования и даже просил уничтожить то ли весь роман, то ли его часть. Гоголь уничтожил всё. Рукопись сгорела.

Н.А. Бердяев видел в акте сожжения рукописи (а они все-таки горят, еще как горят!) мучительную религиозную драму, яростную борьбу между художником-Гоголем и Гоголем-христианином: написанное переделывалось по многу раз под влиянием то одного, то другого настроения. «Гоголь – один из величайших и самых совершенных русских художников. Он не реалист и не сатирик, как раньше думали. Он фантаст, изображающий не реальных людей, а элементарных злых духов, прежде всего духа лжи, овладевшего Россией. У него даже было слабое чувство реальности, и он неспособен был отличить правду от вымысла. Трагедия Гоголя была в том, что он никогда не мог увидеть и изобразить человеческий образ, образ Божий в человеке. И это его очень мучило. У него было сильное чувство демонических и магических сил. Гоголь наиболее романтик из русских писателей, близкий к Гофману. У него совсем нет психологии, нет живых душ. О Гоголе было сказано, что он видит мир sub specie mortis (с точки зрения смерти). Он сознавался, что у него нет любви к людям. Он был христианин, переживавший свое христианство страстно и трагически. Но он исповедовал религию страха и возмездия»9.

Что искали и что ищут в судьбе Гоголя его кинобиографы? Пытаются ли приоткрыть завесу тайны его личности, снять с нее таинственный покров, разгадать, что за мистический ореол сияет вокруг него?

Первой из шестнадцати игровых картин, где появлялся Гоголь собственной персоной, был немой черно-белый фильм «Поэт и царь» В. Гардина и Е. Червякова (1927), снятый на студии «Совкино» в Ленинграде и посвященный последним дням Пушкина (об этом фильме подробно – в главе о Пушкине). Гоголь (его роль исполнил сорокалетний артист балета Мариинского театра и его художественный руководитель Ф.В. Лопухов) просуществовал на экране меньше минуты в качестве одного из гостей кружка писателей, собиравшихся в доме А.О. Смирновой-Россет, фрейлины императорского двора, близкой приятельницы Пушкина и Лермонтова (с Гоголем ее свяжет обширная переписка и особая душевная близость). В немой картине Гоголь поневоле молчит, внимательно слушает чтение Пушкиным стихов, что-то все время пишет в свою тетрадь и на вопрос Жуковского, который тоже находится среди гостей Смирновой, отвечает: «Я записываю