Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина

Лабиринты готического кинематографа

Фильм Кена Рассела «Готика» (Gothic»)26 красноречиво демонстрирует, что в жизни Байрона привлекает режиссера больше всего. Если поэт, то только субъект «плохой, сумасшедший и очень опасный», как говорила о нем безумная леди Каролина Лэм. Спальня и все другие, пригодные для эротических фантазий места, – вот истинный магнит для режиссерского глаза Рассела и для объектива его камеры.

Итак, лето 1816 года, Швейцария. Опальный поэт Джордж Гордон Байрон (Гэбриэл Бирн), покинувший Англию после развода с женой и сопутствующих разводу скандалов, снимает фешенебельную виллу Диодати, что в поселке Колоньи на берегу Женевского озера. К нему в гости неожиданно приезжают старые знакомые – поэт, радикал и вольнодумец Перси Биши Шелли (Джулиан Сэндз), его невенчанная жена Мэри Уолстонкрафт Годвин (Наташа Ричардсон), спустя два года она напишет роман «Франкенштейн, или Современный Прометей», её сводная сестра Джейн Клер Клермонт (Мириам Сир). На вилле вместе с Байроном находится его личный врач, биограф и любовник, доктор итальянского происхождения Джон Уильям Полидори (Тимоти Сполл), будущий автор первой в истории мировой художественной литературы новеллы о вампирах («Вампир» впервые будет опубликован в 1819 году под авторством Байрона, позже его заменят на Полидори).

«Чем больше я читаю твою поэзию, тем больше я нахожу в ней красот», – скажет Байрон, едва Шелли ступил на порог дома. Больше, однако, о поэзии не будет произнесено ни слова, хотя в тот сырой и дождливый июнь (год без лета) Байрон писал третью песнь «Чайльд Гарольда», сочинял строфы для «Манфреда».

«И бог, и дьявол – англичане», – этим афоризмом Байрон встретит компанию, будто назначая гостям тему застольных бесед. Череп с огромными пустыми глазницами – символ и эпиграф картины. «Скажи им правду, – крикнет взбалмошная Клер за обедом, указывая на Байрона, своего любовника. – Он дьявол! Покажи им раздвоенное копыто». Она бросается под стол, хватает его за обутую в ботинок ступню. «Никогда больше так не делай, глупая дрянь», – гневается Байрон, грубо отшвыривая девицу в сторону. «Меня не запугаешь». – «Неужели?» – «Нет!» – «Неужели?» – «Нет!»

Таков почерк любовных отношений этих двух.

Но запугать своих гостей хозяину так или иначе удастся, пусть всего на одну ночь. Лабиринты коридоров богато декорированного дворца, с тайными комнатами и глухими закоулками; подвалы с паутиной, крысами и следами крови; куклы в человеческий рост, размахивающие руками, танцы с механическими манекенами, ведьмы в масках из папье-маше и бестелесные привидения; биограф Байрона Полидори, вполне сумасшедший, погрязший в грехах и содомии; алхимические опыты и банки с пиявками, опиумные сны, вызванные одноименной настойкой, которую тут будут распивать как легкое вино (впрочем, вина тоже будет предостаточно); ночные кошмары, любовные опыты гостей и хозяина – по принципу все со всеми, при всех и во всех подробностях…

Наконец, опиумный нарколепт Шелли, преследуемый ужасными видениями, нарциссически разгуливающий обнаженным по крышам замка… Клер, невменяемая, сластолюбивая дурочка, уже беременная от Байрона (вскоре у них родится дочь Аллегра, Байрон заберет девочку у матери и попытается воспитать ее сам, однако в возрасте пяти лет Аллегра заболеет и умрет). Мэри, чересчур невинная для атмосферы этого дома, хозяин которого с первого мгновения положил на нее свой хищный взор… Сам Байрон, надевающий на служанку, еще одну свою любовницу, маску «Augusta» (лик своей сводной сестры), прежде чем броситься с девицей в постель… Ужас обладает несравненной красотой, уверен Байрон; «поэты созданы друг для друга, не стоит тратить слова на женщин», – учит он Шелли, юношеской красотой которого откровенно любуется и которого страстно целует при всяком удобном и неудобном случае…

Сидя у камина, литераторы, одержимые идеей свободной, ничем неограниченной любви и привлекательностью смерти, начнут обсуждать принципы воздействия электрического тока на мертвый организм – ведь ток вызывает сокращение мышц и видимость оживления. Возможно ли вернуть мертвое тело или его разрозненные останки обратно к жизни? Мир полон слухов, будто кому-то с помощью тока удалось оживить мертвую материю. Вино и опиум дают гостям Байрона и прежде всего ему самому дикую, но такую привлекательную идею – вызвать из глубин подсознания свои самые потайные страхи. Читая вслух «Фантасмагорину, или Собрание историй о привидениях, духах, фантомах и проч.», Байрон предлагает каждому из присутствующих написать свой «страшный» рассказ.

Призраки, монстры, вампиры рождаются, однако, не столько вследствие спиритического сеанса во главе со старым черепом и при его руководстве, сколько по причине больного воображения самих участников эксперимента. Чем сильнее верят в кошмар гости Байрона, тем очевиднее проявится он в реальности. Вымысел сильнее реальности, уверены поэты. И ужас берет верх, начинает жить своей самостоятельной жизнью.

Полночь. Байрон выводит на сцену череп черного монаха, откопанный садовником у Вестминстерского аббатства в Англии…Череп предвещает беду. Готовится кровавый финал, свой для каждого из гостей…

В конвульсиях, с пеной у рта бьется Клер, мечется в галлюцинациях Шелли, сходит с ума от страха Мэри, дитя рая, попавшее в ад, а над всеми ними со злорадной усмешкой стоит жестокий лорд, хозяин и дирижер действа.

Безумцы черпают вдохновение друг у друга, ведь оно заразительно, тем более когда главным безумцем выступает автор вакханалии великий Байрон: здесь он неотразим, исполнен зловещего демонического очарования, которому невозможно не покориться, не подпасть под его полную власть. Дьявол и Дракула одновременно; вилла на берегу Женевского озера – логово Сатаны…

Но в конце концов спиритическая ночь – всего-навсего игра в «черную» литературу и сочинительство, подобие творческого процесса. Готическая атмосфера Женевского чаепития литераторов, которая должна способствовать созданию шедевров.

Нет никаких сомнений, что ничего из сюжета «Готики» никогда не могло бы попасть в официальные биографии Байрона, Перси Шелли и Мэри Шелли – в конце концов достоверно известно только то, что, действительно, в июне 1816 года Шелли и с ним две девушки приехали в гости к Байрону незваным образом. Всё остальное – вымысел, помещенный в рамку мистического триллера, готического зрелища. В итоге – полная деканонизация знаменитых и прославленных поэтов, сеанс с разоблачением байронизма и романтизма, всех вместе байронитов и романтиков.

Если задачей кинобиографии Байрона и Шелли было развенчание их образов, превращение великих английских поэтов в наркоманов и монстров сексуальных оргий, то «Готика» своей цели достигла – конечно, при условии, что, кроме картины Расселла, «патриарха британского кино», как его называют в Англии, доверчивый зритель ничего никогда не увидит и ничего никогда не прочтет.

Предельное сгущение красок темной палитры, снижение образов в сторону от прекрасного к безобразному, нарочитая демонизация и дьяволизация по-человечески грешных мужчин и женщин, трактовка их мирского поведения под знаком преисподней – такова провокативная эстетика Рассела, ярко проявившаяся в «Готике» и бросающая мрачные тени на классических британских поэтов. Многие фильмы Расселла с их нагромождением дерзких