Поверженный Рим - Сергей Шведов

– Мне даже вспоминать об этом страшно, – поделился он своим горем с Феоном.

– А что с ними было потом?

– С кем? – переспросил Пордака.

– С демонами!

– Вернулись в человеческое обличье, – вздохнул Перразий. – И совсем неплохо себя в этом обличье чувствовали.

– До поры, – поддакнул Пордака. – Но двоих из них, Оттона Балта и Придияра Гаста, епископу Нектарию и императору Феодосию все-таки удалось извести. А вот третий, Гвидон, самый, пожалуй, опасный из всей троицы, жив и здоров.

– Это тот самый Гвидон, который сейчас управляет Северной Галлией? – поразился Феон.

– Он самый, – охотно подтвердил Пордака. – Ближайший союзник сиятельного Руфина, на помощь которого рассчитывает и император Евгений.

– Невероятно, – покачал головой Феон.

– Не веришь нам, поговори с отцом Леонидосом, он ведь отрекся от арианской ереси и сейчас один из самых ревностных сподвижников епископа Амвросия.

Феон был искренне верующим человеком, последовательным христианином, которого епископ Амвросий не раз ставил в пример другим чиновникам. На этом, собственно, и строили свой расчет Пордака с Перразием, стараясь внести раскол в ряды сторонников божественного Евгения, и без того весьма непрочные. Пордака нисколько не сомневался, что спорить о власти императору Феодосию придется не с глупым Евгением, а с умным Руфином. И что именно сиятельного Руфина следует опорочить в первую голову, дабы рассорить его с влиятельными римскими патрикиями, как язычниками, так и христианами. Проводив расстроенного Феона, Пордака и Перразий вернулись к столу, чтобы продолжить прерванную беседу.

– Магистр Лупициан прислал мне письмо, – понизил голос Перразий. – Легионы Феодосия скрытно перебрасываются в Далмацию. Через десять дней они вторгнутся в Истрию, и участь Евгения будет решена.

– А как же древинги и русколаны? – нахмурился Пордака. – Вдруг они ударят Феодосию в тыл?

– Древинги и русколаны зализывают раны, полученные в битве с Баламбером, – возразил Перразий. – А что касается готов, то они во главе с рексами Правитой и Гайаной присоединились к императору. Под рукой у божественного Феодосия армия в тридцать тысяч легионеров, пять тысяч клибонариев и пять тысяч конных аланов, заключивших с императором договор. Думаю, этого вполне хватит, чтобы разгромить собранные наспех легионы Евгения.

– А если Руфин обратится за помощью к франкам Гвидона?

– Пусть обратится, – усмехнулся Перразий. – Более того, Лупициан просит, чтобы ты, высокородный Пордака, направил мысли сиятельного Руфина именно в эту сторону. Пока он в Галлии будет договариваться с рексом Гвидоном, Феодосий успеет посчитаться с самозванцем Евгением.

– Разумно, – кивнул головой Пордака. – Патрикий Руфин – единственный человек, способный реально противостоять Феодосию.

Руфин был всего лишь лет на пять моложе Пордаки, но выглядел так, словно только что перешагнул рубеж сорокалетия. Однако прожитые годы наложили свой отпечаток и на лицо мятежного патрикия, и особенно на его черные от природы волосы. Ныне эти волосы были сильно трачены сединой. Тем не менее рядом с тучным, страдающим одышкой Пордакой патрикий Руфин смотрелся просто молодцом.

– Наслышан о твоих подвигах, высокородный Пордака, – насмешливо проговорил Руфин, поднимаясь навстречу гостю. – И ждал все эти дни, когда же ты придешь за расчетом.

– Я всего лишь помог сыну отомстить за предательски убитого отца, – ласково улыбнулся хозяину Пордака. – Кстати, это ведь дом сиятельного Меровлада?

– Я воспользовался гостеприимством Стилихона, – кивнул Руфин и широким жестом пригласил старого знакомого к столу.

– А что касается расчета, сиятельный префект, – усмехнулся Пордака, – то я уже богат настолько, что сто или двести тысяч денариев не играют для меня существенной роли. Люди в моем возрасте больше всего ценят покой.

– Ты не ответил на мой вопрос, комит, – нахмурился Руфин. – Зачем ты убил Андрогаста, пусть и руками Стилихона?

– Въедливый был человек, – вздохнул Пордака. – И все время лез в дела, его не касающиеся. К тому же он погубил моего благодетеля, божественного Валентиниана. Согласись, Руфин, мальчик ни в чем не был перед ним виноват.

– Ты стал жалостливым, Пордака? – удивился Руфин. – С чего бы это?

– Язычнику не понять христианина, находящегося в двух шагах от могилы, – сокрушенно развел руками Пордака.

Руфин захохотал, обнажив при этом два ряда великолепных зубов. Пордака ему позавидовал. Сам он не мог похвастаться резцами и давно уже жареному мясу предпочитал перетертую пищу.

– Рыба повару удалась, – сказал Пордака, кивая на опустевшее блюдо. – Все-таки римляне умеют готовить. А вот в Константинополе хорошего повара днем с огнем не найдешь.

– В Константинополе в другом преуспели, – резко оборвал смех Руфин.

– Об этом я и пришел с тобой поговорить, – охотно согласился Пордака. – Или ты надеялся, патрикий, что Феодосий даст тебе проглотить половину империи?

– Император готовится к войне? – прищурился Руфин.

– Феодосий уже перебрасывает в Далмацию легионы. Максимум через месяц он вторгнется в Истрию и победным маршем пойдет на Медиолан. По моим сведениям, у него под рукой сорокатысячная армия. Это слишком много для несчастного Евгения.

– Мои сведения не отличаются от твоих, – покачал головой Руфин. – Не пойму только, с чего это ты решил поделиться со мной столь важными вестями.

– А почему бы не оказать услугу влиятельному человеку, префект? – улыбнулся Пордака. – Вдруг ты одержишь победу над императором. И в этой победе будет и мой скромный вклад.

– А если победу одержит Феодосий?

– Я не пострадаю, Руфин, – успокоил старого знакомого бывший комит финансов. – У меня перед императором масса заслуг.

– Наверное, это очень удобно, служить только самому себе, – задумчиво проговорил Руфин.

– А главное – доходно, – подтвердил Пордака и вежливо отсалютовал наполненным кубком гостеприимному хозяину.

Перразий оказался на удивление точен в своих прогнозах. Не прошло и десяти дней, как император Феодосий вторгся в Истрию, повергнув в шок как божественного Евгения, так и всю его пеструю свиту. Впрочем, Евгений на удивление быстро пришел в себя. С отъездом префекта Руфина в Галлию император почувствовал себя хозяином своей судьбы и теперь готовился принять вызов, брошенный ему грозным соперником в борьбе за власть. Главнокомандующим армии он назначил самого себя. Это решение божественного Евгения удивило всех, а многих повергло в ужас. Ибо красноречивый император, не раз блиставший в сенате, на военном поприще ничем себя не проявил. Собственно, это была первая кампания, в которой он собирался участвовать. А ведь противостоял ему едва ли не лучший полководец Римской империи, одержавший множество побед. Тем не менее Евгению удалось собрать внушительную армию, которая немногим уступала армии Феодосия. Кроме того, в его окружении было немало опытных военачальников, способных разгадать хитрости противника и навязать ему свою волю.