Поверженный Рим - Сергей Шведов

Перразий, пересиливая дрожь в коленях, добрался до столика. Сердобольный Пордака протянул комиту кубок с вином, который тот осушил единым глотком, едва при этом не захлебнувшись. Пока Перразий приходил в себя, расторопные рабы уже успели убрать тела Андрогаста и его верных охранников.

– Боюсь, что мне придется хоронить комита за свой счет, – поморщился Пордака. – Опять расходы.

– Зато ты сохранил для казны два миллиона денариев, – не сказал, а скорее пролаял Перразий.

– А ведь верно, – хлопнул себя ладонью по лбу Пордака. – Будет из чего возместить материальные и моральные издержки. Как ты думаешь, Перразий?

Комит агентов все-таки нашел в себе силы, чтобы кивком ответить на вопрос, заданный комитом финансов, после чего рухнул в кресло и зарыдал. Сказалось, видимо, запредельное напряжение последних минут. Пордака сочувственно похлопал Перразия по плечу:

Глава 11 Феодосий Великий

Как и предполагал Пордака, римский сенат провозгласил императором патрикия Евгения, человека красноречивого, но не блещущего умом. Божественному Евгению предстояло сделать то, на что не сподобился самозванец Магнум Максим, а именно: вернуть языческим жрецам их храмы, вместе с имуществом и земельными угодьями. Ну и внести наконец в сенат алтарь Победы, выброшенный оттуда покойным Грацианом пять лет назад. Все эти годы сенаторы, преданные вере отцов и дедов, боролись за то, чтобы вернуть главную реликвию обратно. Увы, безуспешно. Епископ Амвросий, глава христианской партии, грудью встал на пути этого начинания. Упрямство Амвросия раздражало не только отпетых язычников, но и людей разумных, лояльно настроенных к христианству. Среди которых не последнюю роль играл Пордака, предусмотрительно сложивший с себя полномочия комита финансов. Дважды Пордака встречался с Амвросием, пытаясь склонить его к сотрудничеству с новым императором. Но епископ, фанатично преданный своей вере, категорически отказывался идти даже на временный компромисс. И хотя Пордака прямо заявил Амвросию, что Евгений фигура проходная, что в ближайшее время он будет либо убит, либо изгнан божественным Феодосием, епископ продолжал упрямо стоять на своем. А ведь христианам всего лишь надо было выиграть время, пока подойдут легионы из восточной части империи, и не допустить разорения храмов и, что не менее важно, конфискации имущества частных лиц. Последнее особенно волновало Пордаку, ибо в окружении нового императора громко зазвучали голоса его недоброжелателей. Бывшего комита финансов обвиняли в осквернении римских святынь, к чему он был абсолютно непричастен, ибо языческие храмы разорили еще до его приезда в Медиолан шустрые сподвижники божественного Грациана. А что касается императорской казны, то Пордака передал своему преемнику, высокородному Феону, миллион денариев из рук в руки. Правда, злопыхатели утверждали, что миллионов было два, но ведь доказательств они не имели никаких, а пустые разговоры только вредят делу. Высокородный Феон выступил в защиту своего предшественника, заявив во всеуслышание, что никаких злоупотреблений за бывшим комитом не числится. Эта защита обошлась Пордаке в кругленькую сумму, но он о потраченных деньгах не жалел, тем более что значительная часть денариев из пропавшего миллиона все-таки осела в его мошне.

Божественный Евгений приехал в Медиолан с пышной свитой из римских патрикиев, среди которых далеко не последнюю роль играл сиятельный Руфин, уже восстановленный во всех своих правах и назначенный новым префектом претория. Этого надменного человека, вынырнувшего невесть откуда после двадцати пяти лет изгнания, чиновники боялись куда больше, чем божественного Евгения. За Руфином чувствовалась сила, о которой в Риме и Медиолане были наслышаны многие, но мало кто отваживался говорить о ней вслух. Влияние Руфина еще более возросло, когда стало известно о назначении Стилихона сына Меровлада магистром пехоты. Собственно, божественный Евгений был здесь абсолютно ни при чем, ибо сиятельный Стилихон сам провозгласил себя магистром, опираясь на поддержку легионеров-варваров. И сразу же его поддержал префект претория Руфин. А мужу прекрасной Анастасии, доблестному Сальвиану, пришлось удовольствоваться званием магистра конницы. Божественного Евгения слегка расстроило самоуправство его чиновников, и он поручил комиту Луцию сформировать десять легионов в пику тем, которые признали своим командиром Стилихона. И божественный Евгений, и близкие к нему римские патрикии отлично понимали, что без серьезной военной силы император станет марионеткой в руках Руфина и близких к нему варваров.

– Помяни мое слово, высокородный Пордака, – жаловался коллеге комит финансов Феон, – нас еще заставят кланяться венедскому божку Веласию.

– Велесу, – поправил расстроенного комита Пордака. – А ты разве склонен к оборотничеству, высокородный Феон?

– Это в каком смысле? – удивился комит финансов.

– В прямом, – пожал плечами Пордака. – Велесу служат оборотни. Высокородный Перразий не даст соврать.

Перразий был третьим участником застолья, организованного Пордакой для близких друзей. Комит тайных агентов, в отличие от хозяина, свое место пока сохранил. Видимо, у ближников божественного Евгения до него просто руки не дошли.

– Жуткое было дело, – сказал Перразий, отставляя кубок в сторону. – Ты ведь знаешь Серпиния, высокородный Феон?

– Но ведь он… – покрутил рукой у виска комит финансов.

– С тех самых пор, – охотно подтвердил Перразий. – Кто ж знал, что христианка Ефимия способна вызвать дьявола из преисподней.

– Но ведь речь шла об оборотне?

– А разве есть разница между демоном и оборотнем? – в свою очередь удивился Пордака. – Серпинию еще повезло, он просто тронулся умом. А вот комит Федустий, префект Рима Телласий, патрикий Трулла и еще по меньшей мере тысяча легионеров пали в неравной битве с силами ада.

– Я что-то слышал об этом, – задумчиво проговорил Феон. – Правда, это было давно, лет двадцать пять тому назад. Но я считал, что это пустая болтовня.

– Увы, комит, – вздохнул Пордака, – и рад бы согласиться с тобой, но я ведь все это видел собственными глазами. Земля разверзлась под нашими ногами, и сотни бесов хлынули на нас из ада.

Врал Пордака столь вдохновенно, что убедил не только высокородного Феона, но и самого себя. На мгновение ему почудилось, что он действительно был свидетелем столь потрясающего события, и Пордака поспешно перекрестился, дабы отогнать наваждение.

– Мне даже вспоминать об этом страшно, – поделился он своим горем с Феоном.

– А что с ними было потом?