Изменник - Хелен Данмор

к ремонту. Лена останавливается у двери и оглядывается по сторонам.

— Быстрее!

— Но, Лена, это же кладовка.

— Черт возьми, я знаю, что это кладовка!

Они внутри. Лена нашаривает выключатель, раздается щелчок, и слабый электрический свет заливает высокие, до потолка, стеллажи, на которых сложено больничное белье. Это большая кладовая, в которой одновременно могут поместиться три или четыре человека.

— Лен, тебе не кажется, что все это отдает мелодрамой?

Лена пожимает плечами.

— Думай как знаешь. Не будем напрасно терять время, у меня и так всего десять минут.

На мгновение его посещает дикая мысль, что сейчас она предложит ему заняться сексом, но, конечно, это немыслимо. Только не Лена, да он и сам на это не пойдет.

— Слушай, — продолжает она, — есть новости про сына Волкова. Прошел слух, что сегодня вечером его привезут в больницу.

«Кто бы ни отвечал за эту кладовку, похоже, он любит свою работу», — думает Андрей. Простыни накрахмалены и сложены безупречно, уголок к уголку. Он видит швы по центру тех простыней, что износились и были перешиты краями внутрь. Ничего не должно пропадать зря. «Зря у нас пропадают только люди».

— На плановое обследование?

— Нет. У него развились дальнейшие симптомы. Они были у своего врача и сейчас приедут, чтобы сделать рентген грудной клетки. Он постоянно кашляет и задыхается.

— Ясно.

— В администрации поднялась настоящая паника. У меня там работает подруга.

Лена со своей всегдашней осторожностью даже ему не назовет имени подруги.

— Мальчика осмотрят Бородин или Рязанова. — Она назвала имена двух детских пульмонологов. — Ты не специалист в этой области. Плохо уже и то, что в прошлый раз тебя втянули в историю с его лечением. Да и потом, может, это всего лишь простуда. Время года как раз подходящее.

Но как только она произнесла имя ребенка, уверенность придавила его тяжким свинцовым грузом: «дальнейшие симптомы», «рентгенография грудной клетки». Конечно, ему все ясно, так же как и Лене. Остеосаркома — из тех видов рака, при котором метастазы чаще всего возникают в легких. Четыре месяца после операции. Быстро, но вполне реально. Возможно, узлы в легких возникли уже на ранней стадии лечения Юры, просто были слишком малы, чтобы их показали рентгеновские снимки. Опухоли в легких развиваются стремительно, особенно у детей его возраста.

Он довольно давно не видел Юру. Мальчик успешно проходил реабилитацию. Последнее, что запомнил Андрей, как Юра учился ходить на костылях в бесконечно длинном коридоре. Лицо его выражало не по-детски суровую решимость. Ему назначили протезирование, но потом выяснилось, что послеоперационный отек и чувствительность культи не прошли полностью, и поэтому Юре пришлось временно продолжить пользоваться костылями. И за короткое время он достиг мастерства. Дети, они такие.

— Спасибо, что предупредила меня, Лена.

Он видит, что она колеблется. Ей известно что-то еще, но она не знает, как ему об этом сообщить.

— Что-то еще, Лена?

— Моя подруга из администрации сказала, что Волков снова потребовал выдать твое дело.

— Понятно.

— Тебе следовало отказаться!

— Это не так-то просто. А теперь уже слишком поздно.

— Может, все еще обойдется. В конце концов, сейчас другие времена, не как раньше. Все не так плохо.

— «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей», — бодро цитирует Андрей. Из всех коллег, только Лене он может осмелиться такое сказать. Лена сама вручила ему своего рода гарантию безопасности, когда рассказала, что не видела отца с семнадцати лет. «Его забрали в тридцать седьмом, с тех пор мы его не видели. Каким-то чудом нас не тронули. Конечно, матери пришлось от него отречься — ради детей, — об этом они договорились между собой давным-давно. Если бы арестовали ее, он сделал бы то же самое».

— Жаль, в бельевой нельзя курить, — говорит Лена. — Я бы сейчас убила за сигарету.

— Я тоже.

Если в легких появились вторичные опухоли, то для Юры больше ничего нельзя сделать. Все, что они могут предложить, — это паллиативный уход: морфин, седативные средства, физиотерапию и откачивание жидкости из легких, которая начнет в них скапливаться по мере роста опухолей.

Вся боль, страх, увечье и долгое выздоровление, через которые прошел ребенок, были напрасны. Иногда начинаешь сомневаться, а нужно ли вообще то, чем ты занимаешься.

— Не вздумай, — произносит Лена.

— Что?

— У тебя не было выбора. Ему необходимо было сделать ампутацию.

— Ты умеешь читать мысли, Лена?

— Нет, просто у тебя на лице все написано.

— Лена, спасибо. Если я больше тебя не увижу…

— Не говори ерунды.

— Нет, послушай. Если со мной что-нибудь случится, тебе следует пойти к Ане. Скажи ей, что она должна поступить так же, как твоя мать, ради ребенка и Коли. Ты знаешь, о чем я. Сам я не могу ей этого сказать — теперь, когда она беременна. Ты можешь мне это пообещать, Лена?

Ему невыносимо стыдно, но это первый и единственный раз, когда он воспользовался тем, что Лена к нему неравнодушна.

— Хорошо, — говорит Лена. — Хотя, скорее всего, она меня не послушает. Я бы на ее месте и слушать не стала.

После этого события начинают разворачиваться стремительно. Часом позже Андрея перехватывают по пути на обход пациентов.

— Вам нужно немедленно явиться в отдел кадров.

— Но у меня обход с профессором Масловым.

— Его уже предупредили.

Андрей следует по коридору за аккуратно одетой девушкой с пружинящей походкой. Он ее не знает. Наверное, новая сотрудница или перевелась с другого отделения. Она совсем молоденькая, но взглядом, полным холодного превосходства, явно выказывает ему свое неодобрение. По какой-то абсурдной причине его это задело, как будто он ждал, что она станет ему улыбаться.

Она поворачивает, не доходя до отдела кадров, и открывает перед ним дверь слева. Маленький кабинет пуст. Девушка жестом предлагает ему войти.

— Но тут же никого нет, — говорит Андрей.

Она смотрит на него так, будто с его стороны было невероятной глупостью рассчитывать, что в комнате кто-то будет.

— Пожалуйста, подождите, — произносит