Изменник - Хелен Данмор

только может произойти, но такого нам и в голову не могло прийти. Что это, случай или судьба? Если это судьба, значит, она подстерегала меня всю жизнь, даже когда я был счастлив и знать не знал, что есть на свете мальчик по имени Юра Волков. Я был здесь, в больнице, а Волков-старший где-то там, у себя в учреждении, где бы оно ни находилось». Анна всегда говорила, что самое главное — не позволять им обратить на тебя внимание. Они с Леной рассуждают одинаково.

«Аня, — думает он. — Аннушка…» Но на этот раз ему не удается мысленно увидеть ее лицо.

— Юра хочет вас видеть, — говорит Волков. Лицо его подергивается. — Он не хотел сюда возвращаться.

— Для него это тяжело.

— Прошлой ночью он не мог заснуть. Он спросил: «Теперь они отрежут мне вторую ногу?»

— Но вы ему, конечно, сказали, что об этом не может быть и речи. — Он понял.

Теперь они говорят вполголоса. У них не осталось других слов, кроме тех, которыми можно высказать голую правду. Волков-кажется простым и почти родным. Андрей снова чувствует, что их связывает необъяснимая близость, и его это тревожит.

— Он спросил: «Я умру?» — как будто это обычный вопрос, как любой другой. Кажется, ему не было страшно.

— Да, дети задают мне этот вопрос. Обычно, когда родителей нет поблизости, чтобы не расстраивать их.

На мгновение лицо Волкова озаряется гордостью.

— Я сказал, что ему ни к чему об этом думать.

— Я понимаю.

— Значит, вы с ним повидаетесь?

— Да.

Волков отводит взгляд. Нить, связывающая их, рвется. Лицо Волкова полностью преображается, как будто он снова надел маску. Очень тихо, так что Андрей даже не уверен, что правильно его расслышал, он произносит:

— Вредители есть в любом деле, но мы всегда выводим их на чистую воду.

Полина Васильевна очень изменилась. Исчез толстый слой косметики. Исчезли и черные, как смоль, завитые кудри; отросшие, с сединой у корней волосы скручены узлом на затылке. Она откидывает Юре челку со лба и смотрит ему в лицо с мучительной, всепоглощающей любовью. Когда Андрей заходит в палату, она хмурится, будто не может припомнить, где в последний раз его видела.

— Доктор Алексеев, — напоминает он.

Лицо ее озаряется радостью. Что бы ее муж ни думал о врачах и о том, что они сделали с Юрой, с ней он этими мыслями не делился. Для нее Андрей — просто тот самый молодой доктор, который так нравился ее сыну. Хотя, впрочем, не такой он и молодой.

Глаза у Юры закрыты. Может, он и спит, но Андрей все равно решает говорить лишь то, что можно безопасно обсуждать в его присутствии. Рядом с кроватью стоит кислородный баллон, но маска на мальчика не надета.

— Он так устал от этого рентгена, а врач заставил по новой делать снимки.

— Уверен, что это было необходимо.

— Нам так никто толком и не объяснил, что происходит. У него кашель. Но в это время года все кашляют, правда? Все начинают кашлять и простужаться, когда наступает зима. — Она говорит, а сама не сводит с него наполненных страхом глаз, умоляющих его согласиться.

— Да, не самое лучшее время года.

Голова Юры высоко подперта подушками. Роту него слегка приоткрыт, в уголке губ пузырится слюна. Андрей уверен, что он крепко спит.

— Ему легче дышать, если он лежит высоко, — произносит мать. — Это все из-за кашля. Хотя обычно больным лучше лежать на спине. Гигиеничнее, — добавляет она, будто это не слово, а волшебный талисман.

Мальчик сильно похудел. Линия челюсти стала резче, кожа приобрела восковой оттенок.

— Главное, чтобы ему было удобно, — говорит Андрей.

— Он любит морошковый сок. Он ведь полезен, правда? У меня еще шесть банок осталось с прошлого года, наша Дуня закатывала. Ему нужны витамины. Как только его выпишут из больницы, я этим займусь.

— Морошковый сок полезен.

Она снова откидывает волосы со лба мальчика. Глаза его закатываются под веками с голубыми прожилками, но сами веки даже не вздрагивают. Он крепко спит.

— С ногой у него тоже плохо. У него даже ступня болит. Он говорит: «Я знаю, что ее нет, мам, но она болит так сильно, что я просыпаюсь от боли, а потом боюсь снова заснуть».

— Мне жаль.

— Я должна была знать. Нет, я знала. Как только они сказали «рак», меня как пронзило, вот здесь. — И она дотрагивается до того места на груди, где, как думает большинство людей, находится их сердце. — Тогда и нужно было забирать его домой, сразу же.

«Теперь и она тоже возвысилась над суетой», — думает он. Ее больше ничто не волнует, кроме ее ребенка и его страданий. Она больше не способна обвинять, не способна ненавидеть. Все незначительное отпало. Он видел, как это бывает. Впрочем, это никогда не длится долго, к тому же она замужем за человеком, у которого обвинений и ненависти хватит на двоих.

— Останьтесь, пока он не проснется. Он будет жалеть, что проспал ваш приход. Он о вас спрашивал.

— Я не могу остаться надолго.

Андрею нужно увидеться с профессором Масловым, пока тот не ушел домой, и объяснить ему, почему он не присутствовал на обходе. Проверить, все ли записи в порядке, и обсудить, что сегодня было. Может, он еще успеет перекинуться с Леной парой слов, чтобы ее успокоить? Нет. Чем меньше она будет знать, тем лучше.

Он вздыхает, глядя на спящего в кровати ребенка. Они потерпели неудачу. Он давно знает, что врачи не любят проигрывать, а он ничем не отличается от любого врача. Умирать лучше дома, в своей постели. Умирающим нужно, чтобы рядом сидела старенькая бабушка, которая по малейшим признакам замечает, что больной, слишком слабый, чтобы говорить, хочет пить или у него что-то болит. Старушки не боятся смерти. Они просто встречают ее и не считают, что должны с ней как-то бороться. Юрина мать справится. Если, конечно, ей разрешат. Сегодня она его удивила силой своего характера, до этого скрывавшегося за соответствующим «высокому положению» поведением. Она ни