Жизнь на общем языке - Татьяна Александровна Алюшина

на все лето и при всякой возможности на каникулах к ним на ферму, в Тыву, и у меня появилось время для себя. Была парочка романов и увлечений, которые не переросли ни во что серьезное, хотя вполне серьезно начинались. А потом я встретила Влада. Мы познакомились на джазовой вечеринке, я как раз в то время открыла для себя джаз и очень им увлеклась, изучала историю этого музыкального жанра, даже пыталась освоить барабаны, но тупо времени не хватало на эти занятия. А Влад был не только фанатом джаза, но самостоятельно научился играть на саксофоне. Вместе с друзьями они организовали небольшой любительский джаз-банд и по выходным давали концерты в ориентированных на этот вид музыки кафешках и клубах. Вот в кафе, где они как-то играли, мы и встретились.

– Хорошо хоть играли? – спросил Матвей.

– Да, честно сказать, не Армстронги, – усмехнулась Клава, – но для любителей не самый плохой уровень. Вполне. И для завязки отношений взаимного увлечения джазом нам с ним хватило. Влад работал айтишником в какой-то серьезной программной компании, не помню какой. Знаю только, что это достаточно солидная фирма, с большим долевым участием западных профильных институтов. И вот айтишником Влад был действительно классным. Довольно долго, наверное где-то около года, мы просто встречались и общались в одной компании джазовых любителей, а потом отношения стали более близкими и серьезными. Он предложил съехаться и жить вместе, но о женитьбе ни он, ни я не говорили, да и не думали почему-то. Решили, что надо сначала попробовать жить вдвоем. Попробовали. Год я промучилась, разрываясь между работой, учебой, поездками в Питер, Пашкой с бабушкой и этой самой «семейной жизнью».

– А Павел с вами не жил?

– Нет. Вернее, мы попытались жить втроем, но из этой затеи ничего не вышло. Во-первых, потому что Павлуше было неудобно ездить из этого района, где мы снимали квартиру, в школу и в конюшню на занятия по выездке. А во-вторых, у них с Владом не сложились отношения. Ну и было еще и в-третьих: бабушка Софья Михайловна, оставшись совсем одна, затосковала, и, понятное дело, у нее тут же «посыпалось» здоровье, начались какие-то бесконечные болячки. Однажды у нас произошел разговор по поводу Пашки, закончившийся тем, что мы с сыном вернулись домой. А Влад остался жить один в той съемной квартире. Он обиделся, посчитал, что я неправильно себя повела, и на этом фоне мы расстались. Но где-то через год снова сошлись. Правда, теперь мы просто встречались в выходные дни, иногда на неделе, пару раз съездили вместе в отпуск. Тут наши интересы и вкусы не совпадали кардинально: он любил Европу и жаркие страны с морем, ну а я предпочитала узнавать Россию. А чаще сбегала в Тыву, чтобы просто отдохнуть душой и телом, меня же там всегда баловали, не разрешая ничего делать. Так все и тянулось, как говорится, ни два ни полтора. Пока не случилась СВО.

– Он что, тоже на фронт отправился? – сильно подивился Матвей.

– Ну нет, конечно. Влад отправился в другую сторону. В марте уехал в Грузию, – пояснила Клава.

– Понятно, – кивнул Ладожский. – Переживала?

– Удивилась. Я не настолько погружена в соцсети, чтобы каждый день просматривать новостную ленту, поэтому для меня было неожиданным открытием, что, оказывается, куча народа ломанулась бежать из страны от СВО. Но Влад прояснил мне ситуацию. А я почувствовала какое-то внутреннее освобождение и, только попрощавшись с ним, сообразила, что тянула эти отношения как намозолившую лямку, не отдавая себе отчета в том, что они давно уже не имеют никакого смысла и только тяготят меня.

Она замолчала. Они лежали обнявшись и молчали, обдумывая то, что рассказали друг другу.

– Ты знаешь, – прошептал Матвей, – а нам ведь пора вставать. Скоро в аэропорт ехать.

– О-о-о, нет… – простонала расстроенно Клавдия и попросила. – Не тормоши меня пока. Мне так хорошо сейчас лежится. – И повторила, вздохнув: – Просто совершенно как-то чудесно. Тепло, уютно и спокойно.

– Не буду тормошить, – повторил он за ней понравившееся словечко. – Минут пятнадцать у нас еще есть.

Но вставать все-таки пришлось, а куда деваться.

Толком практически не спавшие уже вторую ночь, переполненные слишком сильными впечатлениями, ко всему перечисленному еще и не перестроившиеся на местное время, они в каком-то полусознательном, рассеянном состоянии собирались, выселялись из гостиницы. Матвей прощался со знакомыми и друзьями, приехавшими его проводить, Клавдия даже усилий не предпринимала, чтобы запомнить имена, представляемых ей Ладожским людей.

Понятное дело, что стоило самолету взлететь, как они оба вопреки всем правилам поведения при взлете, откинув спинки своих кресел, практически мгновенно заснули.

Самолет тряхнуло на воздушной «кочке», и Клава проснулась от этого мягкого толчка. Повздыхав-позевав, она посмотрела на Матвея. Скрестив руки на груди, чуть повернув голову в ее сторону, заботливо прикрытый Клавдией пледом, он спал глубоким, спокойным сном и тихо, как-то мило и уютно, посапывал во сне.

Клавдия смотрела на него и улыбалась, чувствуя, как расплывается приятное тепло в груди оттого, что она просто на него смотрит и думает о нем, и оттого, что он рядом.

Какая странная и дивная штука приключилась с ней. С ними.

Почему-то Клава была уверена, что никаких интимных отношений и близостей у них с Матвеем в этой поездке не будет. Почему-то ей казалось, что на самом деле эта поездка – что-то вроде смотрин, в которых они прикинут, насколько им хорошо в обществе друг друга и насколько сильно они испытывают сексуальное притяжение. Ну, что-то в этом духе: знакомятся, приглядываются, размышляют и прикидывают. И, как признался Матвей, он тоже не планировал стремительного сексуального развития их отношений.

Но провидение, категорически отказавшись прикидывать, что да как и к чему-то там присматриваться, само как-то распорядилось – и получилось. И как получилось!

Господи боже – как же у них получилось! Клавдия вот просто смотрит сейчас на него спящего, а у нее внутри трепещет, как сказали бы в старинных романах, «естество» и что-то там еще, в дополнение к трепещущему естеству, про его же фибры. И из-за этого самого предательски трепещущего естества, в совокупности с фибрами, от одного воспоминания об их близости Клавдию обдает горячей волной, пробегающей по телу из низа живота в голову, приливая к щекам и ушам, начинающим полыхать…

Такие вот печки ваши лавочки и елки же их метель.

Клавдии казалось, что там, под тем фантастическим Небом, с ними случилось что-то невероятное. Какая-то необъяснимая мистика и метафизика, из-за которых то их первое соединение получилось настолько потрясающим, что с ней произошел такой силы оргазм, какого она