Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Уже на подъезде мы услышали колокольный звон, и все городище пришло в движение. До нас доносились громкие мужские крики и женские причитания, которым вторил детский плач.

Воевода Сигурд выступил вперед и воззвал к жителям деревни. Не слишком разумный поступок, на мой взгляд. Ибо Сигурд с его серебряным носом производил устрашающее впечатление. От соприкосновения с металлом кожа у него на лице побагровела, а местами и посинела. В результате сейчас новгородский воевода сильно смахивал на восставшего из могилы мертвеца. Лично я при виде такой образины поспешил бы закрыть двери на все запоры и глаз бы на улицу не казал.

Однако местные поляне хорошо знали Сигурда Меченого и перечить ему не посмели. Вскоре ворота отворились, и мы въехали на главную деревенскую площадь. Навстречу нам вышел старейшина — пожилой человек с непокрытой головой и лицом столь же плоским, как заснеженная степь. Причитания тем временем не смолкали, да и на челе старца лежала ощутимая тень тревоги.

Он был высоким и тощим, этот староста. На бледном лице выделялись длинные седые усы и пара прозрачно-голубых глаз, в которых застыло мученическое выражение побитого пса. Глубокие морщины избороздили его шею и открытые кисти рук. Я обратил внимание на ладони старика — кожа на них потемнела и задубела, как от застарелых ожогов. Да уж, знавал я траллов, которые выглядели куда лучше этого старого полянина.

Старик представился Ковачем, деревня же носила название Малкиев — что-то вроде Малой Крепости (хотя я могу и ошибаться в переводе). Попутно выяснилась и причина паники, охватившей деревню с нашим прибытием. Слишком много людей привел с собой князь, слишком много животных. Такая орава вмиг уничтожит все зимние припасы. Подобное гостевание похуже набега степняков. С теми, по крайней мере, можно сражаться…

Людей разместили практически под каждой крышей, потеснив и хозяев, и их скотину. Даже те, кто оказался в хлеву, все равно радовались долгожданному теплу и сухости. Нам с побратимами достались два амбара — подозрительно пустые для этого времени года. Мы их тут же обжили, завалили своим оружием и снаряжением и даже развели небольшой костерок. Местные жители — неразговорчивые люди с замкнутыми лицами — поделились с нами дровами и водой.

Слегка отогревшись, я направился к дому старосты, в котором разместился юный князь со своею свитой. Нам предстояло выработать план дальнейших действий, и с этой целью мы собрались в одном углу избы — Добрыня, Владимир и мы с Сигурдом.

— Мы в четырех днях пути от Киева, — тихо сказал Добрыня, указывая на расстеленную карту.

Владимир недовольно поморщился. В его понимании, тут и обсуждать нечего: следовало как можно скорее двигаться вперед. Он так и заявил, тыча в пергамент своим кинжалом с костяной ручкой.

— Лучше бы нам остаться здесь, — возразил Сигурд.

Его доводы выглядели разумными: по такой погоде дорога до Киева займет втрое больше времени, чем летом. Впрочем, о том, чтобы идти в столицу, не могло быть и речи. Даже здесь, в четырех днях пути от Киева, мы находились чересчур близко к Ярополку, не в меру шустрому братцу Владимира. А также к двум другим, которых мне меньше всего хотелось встретить — Свенельду и его измордованному сынку.

— Мы заберем весь корм и съестные припасы, какие удастся отыскать, — заявил юный князь своим тонким, певучим голосом, — и двинемся в направлении Дона. Не позднее, чем завтра-послезавтра.

— А что же станется с поселянами? — сказал Добрыня. — Ты об этом подумал, княже?

Мальчик нахмурился. Даже он понимал, что подобным поступком мы обрекаем жителей деревни на голодную смерть.

— Заплати им, — посоветовал Олав.

Владимир согласно кивнул. После этого он перевел взгляд на дядьку и смотрел на него до тех пор, пока Добрыня не отвел глаз. Вопрос был решен. И кому какое дело до несчастных поселян, которые вряд ли смогут прокормиться княжеским серебром…

Старый Ковач тоже это понял. Он предстал перед юным князем с понуренной головой, сжимая в кулаке заношенную меховую шапчонку. Мне пришло сравнение с их любимой ивой: невзрачный полянин точно так же гнулся, но не ломался под ударами судьбы. Невзгоды прошумят над его головой и уйдут стороной, а старик останется сидеть на своей земле, целый и невредимый. Всем было ясно, что еда в деревне имеется — хорошо припрятанная, не видимая чужому глазу. Другой вопрос, сумеем ли мы ее отыскать. Слишком уж много здесь чердаков и подполов — большой простор для устройства тайников. С другой стороны, достаточно было посмотреть на Ковача, чтоб понять: добровольно старик своих припасов не выдаст.

— Ты знаешь, кто это такой? — строго спросил Добрыня, указывая на бледного, нахмуренного Владимира.

Если он хотел напугать Ковача, то просчитался. Старый полянин пережил столько студеных зим и знойных лет, столько кровавых стычек с безжалостными степняками, что подобные штучки на него не действовали. Да что он, строгих мужей и капризных мальцов не видал? Даже грозный Сигурд с его серебряным носом не произвел на старосту особого впечатления. Он лишь пару раз моргнул своими блекло-голубыми глазами.

— Сначала мне показалось, что это князь Ярополк внял нашим мольбам и пришел на помощь, — со вздохом сказал Ковач. — Однако теперь вижу: мальчик слишком молод для Ярополка.

— Не забывайся, старче! — прорычал Сигурд. — Этот мальчик — единокровный брат Ярополка, великий князь Новгородский.

Старик покорно кивнул, морщины на его лице сделались еще глубже.

— Как скажешь, господин хороший, — пробормотал он.

Затем, помолчав, решился:

— Не прогневайтесь, господа хорошие… Но, ежели вы появились не в ответ на мои призывы, тогда дозвольте спросить: а что вы делаете в степи в такое время?

— Не твое дело, старый пес! — рявкнул Добрыня. — С тебя достаточно и того, что мы здесь… и мы задаем вопросы, а ты обязан отвечать.

— Так-то оно так, — прищурился Ковач. — Но только сдается мне, что юный князь Новгородский пытается наложить руку на имущество своего брата. Вот я и интересуюсь: а князь Ярополк про то знает?

Я невольно усмехнулся — уж больно хитрое выражение появилось в глазах у старого лиса. Ковач бросил на меня заинтересованный взгляд, затем снова смиренно потупился. Владимир вспыхнул и упрямо сжал губы.

— Кто ты такой, чтоб интересоваться? — огрызнулся юный князь, однако голос его предательски дрогнул и испортил все впечатление.

Бесполезно, с тоской подумал я. Старый полянин не сдастся! Даже если я подвешу вниз головой его самого, его дочь и всех прочих родственников, а потом пущу в ход свой заветный Нож Истины… Даже тогда мне не удастся добиться от него правды. Я уже сталкивался с подобными людьми и знаю, чем дело кончится. Он будет терпеть, пока не умрет. Остается лишь удивляться той мере терпения, что отведена таким вот ковачам.