Быль о полях бранных - Станислав Пономарев

— Где ж их набраться, самострелов?! — чуть не возопил князь Ростовский. — Копья-то пересадим на новые ратовища[122], слов нет, а...

— Я оставлю каждому из вас по три самострела, — прервал его Дмитрий Иванович. — По подобию их ваши лучных дел мастера вкупе с искусными кузнецами и металлистами сделают их, сколько для полков ваших надобно. — Помолчал и закончил: — Покупайте у Ганзы[123].

— Где денег взять? — опять прогундосил Андрей Дмитриевич Ростовский.

— В нынешнем году пришлете в Москву только половину дани. Остальное расходуйте на обучение ратников ваших, для покупки и изготовления оружия.

— Вот это другое дело, — повеселели «молодшие» князья.

— Но только чтоб сие тайно творить, — предостерег их Дмитрий Иванович. — Ворогу и доглядчикам его совсем ни к чему ведать про наши ратные дела.

— Знамо дело. Кто ж сам себе супротивник?

— К тебе ж у меня, — Великий Князь обернулся к Андрею Дмитриевичу, — иное дело будет.

— Какое?! —встрепенулся тот.

Скуповат и прижимист был хозяин Ростовской земли, однако для доброго дела серебра не жалел и если возражал сегодня своему начальнику, то скорее по складу своего неуживчивого характера. К тому же град Ростов Великий с древних времен славился умелыми кузнецами, оружейниками-металлистами и литейных дел мастерами. Мечи и кольчуги ростовские знали и высоко ценили на Руси и за ее пределами. А уж о колоколах разве что в сказке сказывать: до двух сотен пудов весом отливали, звона чистого и узора дивного. В отливке — ни единой раковинки.

— Завтра тебе одному про то поведаю, — усмехнулся его нетерпению Дмитрий Иванович. — А сейчас... Где князь Роман Васильевич? А-а, тут. Зови к трапезе, хозяин. Поснедаем наскоро да в путь. Дело не ждет...

На следующий день военачальники Московско-Владимирской Руси покинули Ярославль и разъехались по своим отчинам исполнять повеление Великого Князя.

Сам Дмитрий Иванович с дружиной, по дороге в стольный град свой, завернул в Ростов Великий. Любопытство светилось на лице Андрея Дмитриевича, и он еще в пути пытался выведать, какое такое важное дело к нему у Великого Князя. Но тот отшучивался, говорил о чем угодно, но только не о деле.

Уже в Ростове Дмитрий Иванович шепнул что-то на ухо расторопному Семену Мелику. Тот переоделся в простую одежду горожанина и исчез на некоторое время. Соглядатаи потом доложили хозяину Ростова: Семен-де встретился с богатым купцом сурожским и пробыл у него в доме недолго. О чем они говорили, проведать не удалось.

Впрочем, и сам Дмитрий Иванович не скрыл тайны, сказал «молодшему брату»:

— Вечером сюда гость сурожский Ондрей Фрязин придет с одним человеком. Ты прикажи своим, чтоб тайно купцов тех заморских ко мне привели. И сам будь при мне же. А придут иноземцы к той калитке, которая к реке ведет.

— Добро! — еще больше загорелся любопытством князь Ростовский. — Сам встречать пойду.

— Смотри, чтоб не подстрелили их дозорные твои.

— Не бойсь. Сказал же, сам встречу...

Вечером Андрей Дмитриевич привел в горницу двух человек, закутанных в широкие черные плащи, в широкополых шляпах, надвинутых на глаза.

Только увидев Дмитрия Ивановича, пришельцы открыли лица. Великий Князь Московский и Владимирский встал со скамьи, подошел, обнял одного из чужеземцев:

— Здрав буди, славный сторонник наш! — Потом обернулся к хозяину дома: — Люби и жалуй одноименника своего. Его тоже Ондреем кличут. Ондрей Фрязин — гость торговый сурожский. Верой и правдой служит он Руси Светлой. За то мной жалован не единожды.

Андрей Дмитриевич подошел, сжал ладонь купца обеими руками, сказал несколько приветственных слов.

Второй гость скромно стоял в стороне и с любопытством рассматривал знатных руссов.

— И кого ж ты к нам привел, Ондрей? — спросил Великий Князь, кинув взгляд на молчаливого иноземца.

Андрей Фрязин по-русски говорил чисто:

— Того, господин и кесарь Руси, кого ты давно ждешь.

— Неужто пушечных дел мастер?! — не сразу поверил Дмитрий Иванович. Потому не сразу поверил, ибо уже около пяти лет он старался щедрыми посулами привлечь в Москву хоть одного настоящего пушкаря.

— Да! Это Джованни Мариотти. Он славный мастер. Он знает секрет изготовления хорошего пороха, искусно управляет стрельбой и умеет делать сплавы для литья пушек!

Дмитрий Иванович подошел к мастеру, обнял, похлопал по плечу, сказал проникновенно:

— Спаси тебя Бог, Ваня. Славно, что ты приехал. Мне ты вот как нужен. — Князь провел ребром ладони по горлу.

Джованни не понял этого жеста, испуганно отшатнулся.

Андрей Фрязин быстро заговорил на родном языке, успокоил его. Потом обернулся к Дмитрию Ивановичу:

— Прости, кесарь. Он по-русски не понимает. Говори с ним лучше по-татарски, ему этот язык как родной.

— Тогда мы скорее договоримся на языке ворога-то! — довольно рассмеялся властелин.

Купец тоже улыбнулся, пояснил:

— Джованни не верил, что на Руси много умелых литейщиков. И пушку для них отлить — пустяк. Лишь бы знать как.

— То верно, — подтвердил Дмитрий Иванович. — Литейных дел искусников у нас немало. Особенно тут, в граде Ростове Великом. Да вот... — он смущенно развел руками, — ты правильно сказал, насчет пушек, они не того... Прошлой зимой вывезли мы одну татарскую пушку из Булгар-града. Только потопили ее воеводы мои, недоглядевши, в Волге-реке. Да и не литой то пугало было, а из полос железных сварено и обручами, ако бочка, схвачено. Видел я пушки татарские в деле: грохоту и копоти на всю округу, а наряд боевой недалеко летит. Так что надо бы нам литые пушки сделать, да вот искусников таких на Руси покамест нету.

— Почему? — удивился Джованни. — Ведь колокол, да еще узорный, труднее отлить. В Москве я слушал звоны. Я был поражен. Меня не обманешь. На звук качество отливки отменное!

— Это так, но... Тут у нас Петрушка Медников отлил было свою пушку. Зелье мы не ведаем, как делать. Однако нам один знакомый булгарский купец бочку его тайно продал: вес за вес серебром взял, сквалыга. Снарядили мы пушку ту как положено и бабахнули...

— Ну и что? — живо поинтересовался иноземный мастер. Ему показалось, что государь русский так и не договорит из-за какого-то непонятного итальянцу смущения.

— Что-то да что?! Рвануло — и ни пушки, ни Петрушки. В клочья все разнесло. И еще троих зело любопытных на одном кладбище похоронили.

— Значит, пороху много положили.

— Кто его знает? Может, и пороху. А может быть, сплав не тот. Но мы еще одну пушку отлили по Петрушкиному чертежу. Пороху вполовину меньше набили. И эту разорвало.