Драконово семя - Саша Кругосветов

– Анна! – это было сказано так, будто мать умоляла дочь замолчать, просила сжалиться и не причинять ей столько боли. – Я ведь сказала: меня ждут. Она и так проявила слишком много терпения. – Марта Борисоглебовна пристально посмотрела в глаза дочери, словно желая добраться до глубин ее сознания.

Подошла к двери. Вика и Ксения пока ничего не поняли – для них праздник еще продолжался. Девушки подошли и прижались к Марте. Ксения приподняла полу пальто, чтобы узнать, во что бабушка одета. Испугавшись, что мать рассердится, Анна непроизвольно схватила ее за плечо:

– Ты что же делаешь, Ксюша? Отпусти немедленно!

– Не трогай пальто! – воскликнула Марта Борисоглебовна, опомнившись, но было поздно. Темно-серые полы на мгновение распахнулись.

– Мама дорогая, что они с тобой сделали? – пробормотала Анна и закрыла лицо руками. – Я все поняла: это ведь кровь! Где ты была все это время? Там, в Донецке? Ты была волонтером в Донецке…

Марта Борисоглебовна едва заметно кивнула.

– Я так и думала, я знала, что ты там, – тихо бормотала Анна. – Всегда по-своему… Всегда на передовой, всю жизнь на передовой… Что они с тобой сделали… Тебе нужен врач.

– Слишком поздно… Ничего уже не надо, – произнесла Марта. – Мне пора, Анна, – повторила она после некоторой паузы, но уже с отчаянной твердостью. – И без того я заставила ее слишком долго ждать. Пока, Вика, Ксюша, пока, привет папе. Прощай, Анна.

Марта Борисоглебовна задержалась на пороге – Анна опять увидела на мгновение мелькнувшее в матери что-то новое, раньше ей несвойственное, нечто царственное и торжественное, – потом стремительно вышла на улицу, словно подхваченная порывом ветра. Неожиданно легким шагом миновала темноту мелкого ельника, проскользнула меж кустов сирени и оказалась на освещенной обочине дороги рядом со своей спутницей.

Низина за дорогой наполнилась густым туманом. Две женские фигуры шагнули к белой колеблющейся преграде, но не погрузились в нее, потому что туман поднял их. С каждым шагом они оказывались все выше, ступая, словно по ступеням, по молочной поверхности лениво развалившегося на земле облака, направляясь на юг, в сторону морского побережья – над крышами дач, рядом с вершинами вековых елей. Маленькая круглая фигурка удалялась… В походке Марты, в ее маленьких шажках Анна читала прежнюю убежденность матери в своей правоте и привычную уверенность в правильности выбранного пути. Какая разница, были у них разногласия, есть ли они теперь. Все это не шло ни в какое сравнение с их любовью, которую Анна только теперь в полной мере смогла осознать.

Рядом с Мартой, покачиваясь в такт шагов, по щиколотку в тумане, маячила громоздкая фигура маминой спутницы, черты лица которой разглядеть в полумраке было уже невозможно.

И тут Анна поняла. Внутри нее мгновенно образовалась огромная, беспредельная пустота. Не нужно больше спорить, не нужно ничего доказывать. Она поняла, что означали это пальто, которое нельзя было снимать, и тоска в глазах матери. Кем была та загадочная незнакомка, ожидавшая Марту у дороги, ее зловещая и терпеливая спутница. Настолько терпеливая, что согласилась – прежде чем забрать навсегда – проводить маму до дома, чтобы проститься с семьей. Та, кто, не присев, ожидала ее на дороге. Повелитель мира, чье появление ставит точки в любых спорах. В пыли и мороси, уподобясь жалкому нищему, она ждала столько, сколько потребовалось для прощания.

Драконово семя

1

Две тысячи восемнадцатый, Петрозаводск – когда-то республиканский центр союзного значения, перебравшийся затем в состав РСФСР, потом РФ, в последние годы захиревший и ставший российским городком средней провинциальности, – расположился на живописном берегу безмятежного и величественного Онежского озера.

Игнат живет с матерью в панельном доме. У них трехкомнатная квартира – самая что ни на есть простецкая: темный грубый линолеум на полах, бетонные подоконники, ветхие окна с поломанными пластиковыми ручками, крошечная кухня на пять квадратов, захламленная лоджия, щели между панелями, из которых зимой дует, потолки два с половиной метра, с трещинами меж плит перекрытий… У Игната отдельная комната, мать – в проходной, в третьей прежде обретался старший брат Антон. Теперь, отслужив в армии, он перебрался в Петербург: работает и учится в университете на вечернем. Старшенький – икона в семье, довольно часто и навязчиво Игнату ставят его в пример. Мать в комнату Антона так и не переехала – решила сохранить все как есть, осталась в общей проходной – то ли спальне, то ли гостиной. Отец? Говорят, он жив, но последние несколько лет Игнат ничего о нем не слышал.

Их район на севере города, поименованный впоследствии Октябрьским, застраивался в семидесятые прошлого столетия. По-быстрому собрали на пустыре игрушечные дома из кубиков, понавтыкали жалкие хвостики деревьев, накатали впопыхах неровный асфальт, чтобы пустить автобус в новостройку, отчитались, как положено, в Кремле о выполнении и, естественно, – о перевыполнении… Сиротливо стоявшие прежде дома теперь обросли кафе, магазинами, кинотеатрами, поднялись деревья, заполнив зеленой кутерьмой веток и листьев зияющие пустоты кварталов. Квартира Игната с матерью смотрит на обе стороны дома: на проспект Октябрьский и улицу Бесовецкую… Интересно, откуда название такое – «бессовестная» или все-таки «бесовская»?

Игнат считал себя явно недооцененным – как дома, так и среди сверстников. Его героем стал некто Билли Миллиган, страдавший синдромом множественной личности, и также, по мнению Игната, уж слишком бездумно и примитивно воспринятый нашим заскорузлым обществом. Билли, правда, обвиняли в нескольких изнасилованиях и ограблениях, но признали в конце концов как бы невменяемым. Об этом необычном человеке, внутри которого психиатры вычленили целых двадцать четыре полноценные личности, Кизом Даниэлем были написаны романы «Множественные умы Билли Миллигана» и «Войны Миллигана», ставшие впоследствии довольно популярными среди подростков. Соответственно и любимым музыкальным исполнителем нашего героя стал рэпер из Тольятти, выпускавший треки под псевдонимами Stlm и Billy Milligan.

Почему именно Билли? Подобно Миллигану, Игнат с раннего детства подчас «терял время» – редко обращал внимание на часы и даты и порой был озадачен тем, что не мог понять, какой сейчас день и час. Возможно, это объяснялось его слишком уж глубоким погружением в мир современных компьютерных игр, нередко приводящим подростков с неокрепшей психикой к раздробленности сознания, к распаду его на отдельные фрагменты.

Не знаю, насколько это верно; есть ведь, наверное, и такие, кому время в принципе неинтересно…

А может, причина в двух его именах? Матери хотелось, чтобы он стал Артемом, отец настоял на Игнате. Мать из упрямства звала его Тёмой, все остальные – в том числе сверстники – почему-то тоже Тёмой… Так и получилось: