Сфера Маальфаса - Елена Долгова

– Мне недосуг выслушивать оскорбления. Ты убедился, что я не «денунциант»?

– Нет, не убедился. Ты можешь складно лгать, ученый магус.

«Упрямый головорез, такого и впрямь не убедишь ничем, кроме меча».

– И теперь на основании пустого подозрения вы собираетесь меня убить?

– Убивать тебя пока подождем. Один из нас и вправду болен. Вылечишь его, может быть, и поверим твоим словам. А пока лечишь – останешься здесь, чтобы не отвлекался на иные… заказы.

«Они хотят задержать меня. Выиграть время и разузнать, что же я оставил за собой, покидая Церен».

Больной лежал здесь же, в единственной убогой комнате. Людвиг склонился над посланным лукавой судьбой пациентом. Почти юноша, лет двадцать. Кажется, без сознания. Пылает лицо, глаза закрыты, пульс едва прощупывается.

– Ваш человек был ранен?

– Нет.

Действительно, под откинутым теперь одеялом не обнаружилось ни кровавых ран, ни увечий.

– Давно он так?

– Пять дней.

Пять дней без помощи. Они боятся, понял Людвиг. Несчастные загнанные люди, выжившие по случайному стечению обстоятельств и за это полупрощенные новым императором, теперь во множестве переселившиеся на восток. Плоть от плоти Церена, отторгнутые от нее слепым случаем и предрассудками. Альвисы чужды восточным городам. Здесь они до тех пор, пока не привлекли раздраженного внимания местного правителя-маньяка. Хруст с удовольствием отправит их обратно в Церен – стоит лишь славному императору на это намекнуть. Или альвисам – прослыть разносчиками морового поветрия.

– Кто-нибудь из ваших прикасался к больному?

– Только я сам.

Н-да. Этот предводитель, по-видимому, в равной степени не страдает трусостью и бережет своих людей.

– Ты не чувствуешь жара, головной боли?

– Нет.

Людвиг втайне позабавился, отметив, как послушно его похититель отвечает на вопросы. Воистину, хоть и сказано «Medicus amicus et servus aegrotorum est»[14], однако кто врач, тот и хозяин положения.

– Ты пытался лечить сам?

– Да, отворил кровь.

– Miserabile dictu[15]. В таком случае удивительно, что твой человек все еще жив. Это верная смерть при лихорадке.

– Попридержи язык, умник. Берешься его вылечить?

– Попытаюсь. Если еще не поздно. Подай мою сумку.

Фон Фирхоф отбирал необходимые ингредиенты сосредоточенно. Тщательно истолок средство костяным пестиком, плеснул кипящей воды из котелка, подождал, чтобы слегка остудить.

– Miseris succurrere disce[16]. Разожми ему зубы…

Больной с трудом, но проглотил жидкость.

«Еще бы не с трудом, – подумал Людвиг. – Учитывая исключительный вкус».

– Я сделал свое дело. Если повезет, жар скоро оставит его. Потом, конечно, может вернуться. Тогда я снова смешаю это средство. Можешь не беспокоиться – твоим людям ничего не грозит. Эта болезнь не заразна.

– Ты уверен?

– Никаких сомнений. Она приходит иным путем.

Предводитель альвисов чуть отступил, дав возможность своему младшему товарищу подойти поближе. Девочка Ласка подергала молодого альвиса за рукав.

– Дайри, смотри, смотри, он открыл глаза… Действительно, больной немного приподнял веки, но тут же вновь сомкнул их. Дайри выглядел до смешного ошарашенным. Старший альвис, которого звали Тайхал, еще раз внимательно всмотрелся в лицо своего человека, укрыл его одеялом и встал.

– Если ты не врешь, имперская собака, то я сдержу обещание, можешь не беспокоиться – тебе ничего не грозит. За лечение заплатим. Если же соврал – пеняй на себя… Ребята, заприте его в пристройке.

Тайхал вышел, а невозмутимый Людвиг еще раз удивился редкостному стечению обстоятельств. Жребий удачи в руках у беспечной судьбы падает так и сяк – порой надо лишь умело воспользоваться случаем.

Хайни Ладер напрасно ждал Людвига – магус не явился к ночи, чем вызвал у друга соображения, наилучшим образом соответствующие характеру бравого солдата. Однако, когда беглый еретик не вернулся сначала утром, а потом и вечером дня последующего, Хайни уже жалел о собственной беспечности – поиски потерявшегося в путанице оводецких улиц фон Фирхофа представлялись неразрешимой головоломкой.

Хайни попытался забыть о колдуне. В конце концов, если фон Фирхоф лежит в канаве с перерезанным горлом, ему уже ничем не помочь. Жизнь без ироничного и чрезмерно ученого магуса обладала своими преимуществами.

Однако следует отдать наемнику справедливость. После пристойных моменту раздумий он несколько устыдился предательских намерений. Попытки на ломаном языке расспросить кого попало непонятно о чем закончились полным провалом, и Ладера посетила идея, которая при иных обстоятельствах могла бы оказаться довольно удачной. Он отправился в питейный дом, уже знакомый читателю по предыдущим событиям.

В этот раз появление чужеземца не вызвало неудовольствия завсегдатаев, напротив, пьянчуги радушно гаркнули приветствие, испытывая некое подобие братского единения, свойственное случайным собутыльникам, успевшим не только вступить в честный кулачный бой, но и помириться за дубовым столом.

К сожалению, рассказа о постигшей нового товарища беде никто не понял, за исключением, быть может, просвещенного как по части языков, так и по части подоплеки событий отца Репья. Однако тот благоразумно предпочитал молчание многословию.

– Чего тебе? Изыди, грешник!

Хайни истолковал совет по-своему и переспросил на смеси языков:

– Изыдить по направлению куда?

Отец Репей в отваге своей не уклонился от продолжения беседы, но перевел ее в излюбленное русло:

– Негоже князю нашему в годину лихую брать на службу человека без роду, племени, убогого разумом и к тому же невеликой честности.

Ученые способности Ладера давали некоторые основания для сурового приговора монаха. Из речи «патера варваров» он понял лишь два слова: «идти» и «князь». Идея, озарившая укрытый в прочном черепе разум наемника, показалась ему удачной – Хайни отправился прямиком к Хрусту.

Ложный вывод по иронии случая-баловника пришелся кстати. Оводецкий князь охотно тиранил сановников и до полусмерти пугал соседей, но по странной прихоти жаловал переселившихся под его крыло церенцев – их жалобы на дерзкие бесчинства природных подданных Хруста чаще всего встречались благосклонно.

Бывший солдат армии Гизельгера понятия не имел о тонкостях оводецкой политики, но совет, невольно данный монахом, сделал свое дело – и Хайни отправился к правителю.

Хруст, благосклонно кивая, выслушал путаный рассказ иноземца. Результатом стала скорая, но справедливая расправа с десятком людей, уже давно вызывавших исподволь накапливаемый гнев правителя. Впрочем, к делу об исчезнувшем волшебнике эти несчастные не имели ни малейшего отношения.

Людвига фон Фирхофа так и не нашли. Да разве его искали?

Чужеземец в черном платье с рыцарским поясом и дорожном плаще, шагающий в ранний час по пыльному настилу оводецкой улицы, никого не удивил и не вызвал ни малейшего интереса. Незнакомец был не стар, но уже перешагнул тридцатилетний рубеж, красивые карие глаза с легкой поволокой меланхолично взирали на бурьян, выщербленную дорогу и кур – птицы добывали себе пропитание, деловито разгребая конский помет. Путешественник обошел стороной площадь, равнодушно прошел мимо пустующего в ранний час питейного заведения, отмахнулся от стайки мальчишек и выбрался в конце концов к невзрачному, ничем не примечательному дому, сложенному из почерневших от дождей и растрескавшихся от солнца бревен. Конек крыши украшала неожиданно изящно вырезанная голова дракона: гребень, резко очерченные ноздри и выпуклые глаза монстра.

Чуть ли не из-под ног с шипением выскочил громадный котище – редкостного для этих животных дымчато-голубого цвета, с толстым, как полено, хвостом. Зверь неодобрительно уставился на пришельца, шерсть вдоль хребта вздернулась дыбом, образовав жульническую подделку драконьего гребня – кот пошел на рыцаря, гнусно завывая.

Чужеземец попытался поддеть наглое животное остроносым башмаком, но позорно промахнулся.

Дверь дома со стуком распахнулась под грубым ударом сапога.

– Брысь, Пардус! Пошел на место! Кто там, у порога? Проваливайте – я никого не жду.

Хозяин дома явно пребывал не в духе.

– Любезный друг! Может быть, если я перешагну порог, вы в лучшей мере оцените, хотите ли видеть старого товарища?

– Тассельгорн?!

– Он самый. Только что вернулся в ваш чудесный город из дальнего-дальнего дивного странствия и хочет видеть доброго старого друга. Хочу отрясти с себя пыль дорог и поделиться впечатлениями. Так во имя святого Регинвальда, я могу войти?!

– Боже мой. Заходите скорее.

Тассельгорн пригнулся, опасаясь расшибить темя о притолоку. Если дом и удивил церенского барона бедностью и запустением, то он никак не выдал своих чувств. Хозяин – чисто выбритый человек в длинных одеждах – поставил на грубый дощатый стол два дорогих кубка.