Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

что он посмел рассуждать о Нэиле, — Не плети чушь о том, в чём не разбираешься! Тоже мне, душевед нашёлся! Да такого подлинного аристократа, каким был мой брат, и в среде самих аристократов почти не осталось! Зачем же ты врал про отсутствие оружия у тебя?

— То оружие, какое я упомянул, не используют для уличных разборок, — он пялился на неё, в изумлении ширя глаза и не веря в то, что его можно вдруг возненавидеть. Ему явно не хотелось лишать себя обожания с её стороны. Поэтому он и разошёлся вдруг в своих откровениях, — Оно лишь для подстраховки, на особо опасный случай. Им можно целый полк таких вояк уложить. Я его для своры уголовников, кого уничтожить уже благо для народа, только и таскал. Приходилось нашим напарываться на такое, когда их убивали, после чего и приняли решение, брать такое оружие во время погружения в промоины здешнего социума. Для прогулок по тонкому льду, так сказать, — эту фразу он неконтролируемо произнёс на своём родном языке и облизнул губы, пересохшие от внезапного волнения. — Будешь пить сок?

Она сделала отрицательный жест, отпихивая поданный бокал, который он тут же выпил залпом, после чего уставился на неё, отслеживая, не сменила ли она гнев на прежнее податливое размокание. Нэя лишь выпятила губы в презрительной гримасе и сузила глаза. Давай, мол, ври дальше.

— И я искренне об этом оружии забыл, надеясь на человеческий разговор. Но передо мною оказался реальный зомбированный тролль. А когда я по-настоящему уже разозлился, то моё сознание уже куда-то уплывало из-под моего же контроля. Я даже инъекцию сделать себе был не в состоянии для встряски всех наличных сил, да и времени не было на это. Упади я у его ног, он довершил бы начатое, добил бы! Поскольку не бить лежачего, такой установки тут нет! А сам бы удрал, и пусть потом разбираются те, кого называют хупы — ваши хранители уличного порядка, — весь город бесновался, охваченный народным разгулом, и убитых всюду было полно, даже на центральных улицах, не говоря уж о глухих местах. Никто не стал бы разбираться. Никто не стал бы выяснять, почему неизвестный простолюдин, то есть я, валяется тут бездыханным в закрытом дворике. Убили, значит, первым напал на военного. Утащили бы и бросили в труповозку, вывезли бы в ямину за город и закопали, как оно и происходило после каждого праздника.

— Как же в таком случае твой необыкновенный жилет, твоё супероружие?

— Так кому пришло бы в голову раздевать убитого бродягу? Всё это было скрыто у меня под рубашкой. Не древний же раздутый бронежилет я носил, заодно с пусковой установкой размером с телегу. Бронежилет не толще нательной майки, а оружие с ладонь величиной…

Но эти его исторические подробности ни о чём ей не говорили. На Паралее не существовало ни бронежилетов любой модификации, ни артиллерийских пусковых установок.

— Расследовали же только те происшествия, где убивали аристократов, крупных чиновников или самих уже военных. Он отлично знал о собственной безнаказанности. Он дал мне уйти сразу, но раз уж я вернулся, он решил добить, опасаясь возможной мести. Я волевым усилием ухватил своё уплывающее сознание в условный кулак и быстро повернул на выход, к машине. Я даже подумал о том, что если он будет палить мне в спину, то и пусть, у меня же был бронежилет под местной рубахой, лишь бы в голову не попал.

— Он стрелял? — еле прошелестела она.

— Да, — ответил он безразлично, будто речь шла вовсе не о нём. — Я получил два удара под свои лопатки. Но там же как раз и была защита. Я пошатнулся основательно и лишь чудом не свалился на землю. Я всё же вытянул своё оружие и направил в его сторону, да руку повело. Если ты когда-нибудь вернёшься к тому дому, то обрати внимание на то, что верхний ряд камней того бассейна сбит начисто. Пока твой брат ошалело смотрел на то, как на его глазах испаряются камни, я успел уйти. А то он точно стал пулять бы мне в голову уже.

— Я видела, что часть верхнего уровня облицовки бассейна была разрушена и имела на себе какие-то подтёки, похожие на пролитый и застывший чёрный лак. Но в то время, когда я и заметила это, мне был глубоко безразличен и сам дом, и всё то, что с ним было связано… Неужели, Нэиль мог быть таким подлым…

— Почему подлым, если он считал меня своим соперником? Он забыл о благородном аристократизме, когда в нём взыграли инстинкты самца.

— Он не мог убивать беспомощных людей… Скажи, что ты всё придумал, — её голос стал умоляющим.

— Кто в данном случае беспомощный? Я? Не был я беспомощным даже тогда. Или те изгои, которых он шлёпал, не скажу, что без сострадания или содрогания, поскольку того не знаю. Среди них нечисти полно, не одни там безвинные страдают. Твой брат был всего лишь образцовым местным воякой точно в той же мере, в какой он был и образцовым лицедеем прежде. Человек — профессионал, за что он ни возьмись. Но добить меня он не сумел отчего-то. Наверное, нужному сосредоточению помешали мысли о Гелии, к которой он и стремился с тем съестным багажом, что и волок из ближайшего дома яств для утоления её голода. Не забывай, что он утянул её прямо с праздничного пира, не дав откушать изысканных лакомств.

— Она сама удрала от своих же дорогих гостей с радостью. Он-то как раз не хотел, он сомневался. Он же был занят патрулированием городских улиц. Было народное гуляние, а он был обязан следить за порядком…

— Надо было тебе строго прикрикнуть на своего брата, заставив его выполнять данное начальством задание.

— Я и хотела, только… Зачем там была Ифиса? Она тебя ждала? Ведь она же поссорилась с Гелией, а зачем-то подлизалась и точно кого-то ждала. Она с такой сумасшедшей радостью выскочила навстречу мне и Нэилю, опережая Гелию… Помнишь, ты решил тогда расстаться со мной? Но ведь кто-то же был тебе нужен для того… — Нэя, вновь переживая давнюю ревность, замолчала, вздрагивая губами.

— Стоит лишь удивиться твоей памяти на такие вот детали давно ушедшего времени. Не помню, чтобы я нуждался в этой «сливочной бомбочке» — сладком десерте одного из властных обжор Паралеи. Я не способен подъедать чужие пиршественные объедки. Ну, а поскольку твой старец из известной породы бесполых чудодеев, ты тут и сидишь, приглашённая за мой уже стол.

— А потом, когда Нэиль