Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

Как и Артур при встрече, Рудольф тоже не поприветствовал её. Она тоже не произнесла ни слова. Села без приглашения в другое кресло, уже сожалея, что не послушалась собственной интуиции и не вернулась, как и хотела, даже без подсказки Артура.

Этот подземный оборотень-соблазнитель раз за разом навязывал ей свою волю, свои игры, и, похоже, их силы не были равны. Если это и любовь, то предпочтительнее прожить и без таковой. Он смотрел на Кристалл Хагора. Только что, как она вошла сюда, перстня не было, и вот он появился на его пальце. Нэя не заметила, как он его достал. Появление кольца пронзило её так остро, что боль возникла как физическая, словно один из лучей Кристалла подобно игле воткнулся в неё в области левой груди. Было ли это плохим знаком для неё? Она не знала, но не могла оторвать взгляда от граней камня, мерцающих непередаваемыми цветами и завораживающих своей переменчивостью. Кристалл переливался от глубоко-синего цвета до фиолетового, загорелся зелёной искрой, после чего полностью наполнился зелёным светом. И вдруг заполыхал всем спектром одновременно. Он совмещал в себе всю каменную симфонию цветов и оттенков.

Ты моя игрушка!

Оторвав взгляд от кольца, она неожиданно успокоилась. Рудольф сидел вполоборота к ней, и Нэя залюбовалась им, забыв о своих же умозаключениях только что. Если бы он захотел, она научила бы его использовать его мужскую силу, этот дар, в ещё большую радость и ему и себе. Она бы окончательно исцелила его от того обморожения, что оставила в нём Гелия. Разве может с ним быть плохо? Если бы она могла приручить его. И она мысленно ласкала его высокомерное лицо, прямой крупный нос с капризно вырезанными ноздрями, глаза, переменчивые, как и Кристалл Хагора, но не цветом, а их выражением, тёмные ресницы, чувственные, милые ей губы и уши, прижатые к голове, красивые, что редко и бывает у мужчин. Всё вызывало стремление прикасаться, гладить… Она ощутила такое явственное желание, что даже облизала пересохшие губы и прошептала, — Милый, — но очень тихо. Он резко обернулся, хотя услышать не мог. Или мог? И тут скорпион будто зашевелился сам по себе на его рубашке-майке и издал еле заметное шипение, но это уж точно было иллюзией от перенапряжения психики. Голографическая тварь переливалась своими членистыми ногами, словно норовила соскочить. Нэя засмеялась как дурочка странной игре света, вызванной непонятно чем и оживившей членистоногое чудовище. Оголенные бицепсы Рудольфа отражали свет, а ниже локтей руки золотились от пушистых волос, и их тоже хотелось миловать.

— Руд… — она посмотрела прямо ему в глаза, — почему ты злишься? Я скучаю, я… Ты хотел моих признаний? — Нэя встала и подошла. Он потянул её к себе, и она плюхнулась к нему на колени и стала целовать ему руки, готовая на всё и понимая своё унижение. Долгая тоска и одиночество сослужили ей плохую службу, она плохо контролировала свои импульсы, долго подавляемые в цветочном раю у Тон-Ата, потом в его пустом доме в полном одиночестве, в запутанной и пугающей столице, — в её бесполом девятилетнем существовании. Но он-то понимал её прекрасно и контролировал себя тоже великолепно.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, как это скучать по тому, кого хочешь? А сама столько лет просидела за пазухой у старика, погубившего твою юность. По сути, он её в тебе выжрал, но даже и не сумел вкусить, нечем ему было.

— Почему ты всё сводишь лишь к животному какому-то хотению? Как можно хотеть, не любя? Я не понимаю. И не пора ли забыть о прошлом? В том, как оно сложилось, твоя вина тоже не являлась ничтожной. Тон-Ат любил меня. Он так многому научил меня в постижении законов мира, он никогда не обижал меня, не смеялся надо мною, заботился… — у неё задрожали губы.

— Любила его?

— Да. По-другому, чем тебя. Но без него я очнулась в такой безотрадности, а без бабушки я провалилась ещё глубже в такую уже беспросветность. Я отчего-то оказалась какой-то дефективной, не умея устроиться как прочие, или я была такой изначально. Я чувствовала себя никому не нужной, ничего не понимающей… Если бы не возник Инар Цульф с его проектом такого вот бизнеса…

— Ну! Я тебе не отец-утешитель! Садись на своё место. Мне неинтересны твои стенания о чешуйчатом оборотне.

— Кто чешуйчатый? — поразилась она. — Тон-Ат разве оборотень? И если ты пригласил меня ради продолжения сеансов исцеления от скуки…

— Какая может быть скука, когда рядом возникаешь ты? — ответил он, держа её за подол платья, едва она сделала попытку встать. — Нарядилась, нимфея, всё это твоё возбуждающее бельишко шлюхи мне без надобности.

— Разве я шлюха? — у неё затряслись губы от попытки подавить плач, — Или надо было заявиться нагишом, чтобы выглядеть безупречной для тебя?

— Я бы и не возражал, да ведь мы с тобой не являемся единично-эксклюзивными изделиями Творца. А так, да, нагишом ты именно что безупречна. Реальное совершенство, в том самом смысле, когда сносит голову. Так что и оценивать подобное совершенство, вроде как, уже нечем…

— Выпусти меня! Ты… какой же ты плохой! Я никогда не полюблю тебя опять. Я не открою тебе своего особого искусства любви. И ко мне больше не подходи! Ты грубый самец, ты не умеешь любить, имей своих шлюх, а я не животное, чтобы терпеть твои пинки! Ты не умеешь ничего! У тебя только грубая сила самца, поэтому Гелия и возненавидела тебя!

— Я тебе ещё покажу, как имеют шлюх! Ты всё это испытаешь на себе.

— Не буду я ничего от тебя испытывать!

— Фея-искусница, я и сам всё у тебя возьму.

— Теперь я понимаю Гелию…

— Гелия, — как эхо отозвался он, — хотела сделать из меня домашнее и ручное животное. Но я дал ей совсем другое животное. Не то, какое хотела она. И это животное приходило к ней, когда хотело, делало с ней, что хотело и, пнув её копытом, уходило, когда хотело. И что она получила? Разве она того хотела? Но у этого скота появился собственный алгоритм существования. Она сама потом безумно его боялась, этого скота, но он находил её везде…

— Какой скот?

— Да тебе и не понять, фея-искусница! И прав был твой Тонат, не хотел я тебя любить, а хотел сломать забавную куклу, умеющую говорить. И если бы нашёл, то давно бы уже и сломал. Я всегда ломал своих женщин. Это моё родовое проклятие. Моё несчастье. За что мне и была послана Гелия. Не исключено, что Свыше…

— Я не Гелия.