Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Говорили с Евкой… Долго говорили. Сначала она кляла меня, на чем свет: «Какого черта ты полезла на эту стремянку?»

Она права! Я вяло оправдывалась, но потом согласилась. И понадобился же мне этот чертов альбом с фотографиями!.. Хотела показать его Лиде.

Оттуда и полетела… Полет шмеля или… старой кретинки.

А когда я расплакалась, Евка стала меня утешать. Говорила, конечно, банальности. Но от них мне становилось полегче.

– Во-первых, – монотонно говорила Евка, – у тебя есть твоя Лида! А это не просто плюс, а огромное счастье! В твоем-то херовом положении. Во-вторых – есть жилье. В смысле, большое! Вы с ней не помеха друг другу. В-третьих – есть деньги. Пусть небольшие, но есть.

Это она про мои накопления (с пенсии Краснопевцева). Я, в отличие от нее, никогда не была транжирой.

– В-четвертых – у тебя прекрасный участковый – твой обожаемый Герман! А у меня – злобная крыса Чунгурова. Бесплатного корвалола у нее не допросишься!..

Евка рассказывала мне, как она почти привыкла к своей малоподвижности. К малоподвижности!.. Но она-то – пусть и с трудом – может сама добраться до ванной, кухни и туалета!

А вот я не могу…

– Телевизор! Ты ж его любишь! – хихикнула Евка. – Хлебом тебя не корми! Книжки можешь читать… – Тут Евка вздохнула. – Хотя… Тебе это не очень-то надо.

Это она про себя – читать Евка всегда обожала. А к старости совсем сдали глаза.

Помню, как она мечтала: «Вот выйду на пенсию и начитаюсь!..»

«А сейчас… Две страницы и… все поплыло!» – жалуется она.

– Да! – оживилась Евка. – Начни вышивать! Ну или вязать. Сейчас таких развлечений полно! Послушай музыку, наконец. Всегда себя можно чем-то занять.

Я ненавижу советы. До зубного скрежета ненавижу!

Я слушала ее и думала о том, что мне совсем ничего не хочется. Совсем ничего…

И еще… я боялась! Я боялась, что моя Лида… уйдет от меня! На черта ей такой расклад, такая ситуация? Это ведь не обед приготовить или съездить вместе на Арбат погулять.

На черта ей чужая лежачая старуха? На черта ей памперсы и пеленки?

Она сбежит от меня… Сбежит и правильно сделает! И я бы сбежала.

На угол она себе заработает. На кусок хлеба тоже. И на черта ей я, со своими мокрыми и грязными тряпками? Ей, молодой и здоровой?

Я боюсь. Я очень боюсь, что она уйдет. Я так боюсь, что, когда она выходит из дома, я вся – одно сплошное ухо! Прислушиваюсь к каждому стуку двери. Вернулась? О господи! Какое же счастье…

Какое же страшное дело – зависимость! Человек, конечно, зависим всегда – от родителей, от детей, от мужа, жены. От количества денег. От погодных условий. От общественного и постороннего мнения. От политического строя. От катаклизмов. От случая. От коллег по работе. От начальства. От здоровья – своего и своих близких. От случайных совпадений. От места и времени.

Но! Физическая зависимость одинокого человека… Беспомощного и одинокого…

Страшнее этого нет ничего.

Я поделилась своими опасениями с Евкой. Та ответила:

– Ну отвалит твоя Лида… Найдешь другую! Этих Лид, знаешь ли… Пол-Москвы! Да за комнату и за тарелку супа… Будут грести за тобой и еще кланяться, не психуй!

Легко сказать…

Я не хочу «другую». Я не хочу незнакомого и постороннего человека. Я хочу мою Лиду. Я привыкла к ней, и я ей… доверяю.

Она, моя Лида (я уже говорю «моя»!), восприняла эту нашу «новость» внешне спокойно. Хотя, понятно, расстроилась. Поругала меня: «Как же так, Лидия Николаевна? Как же вы такое сообразили?» Но потом взяла себя в руки и начала действовать.

Вызвала платного хирурга для консультации. Я просила Германа Ивановича, но Лида отказалась: он – терапевт! И при чем тут вообще он?

Даже разозлилась на меня. Я сейчас с ней не спорю – во всем соглашаюсь.

Понимаю: кончилась старая жизнь и начинается новая. Где хозяйка – она, моя Лида.

Хирург предложил лечь в больницу. Я испугалась. А Лида сказала: «Ни за что и никогда! Сама буду ухаживать».

Врач вздохнул и спросил: хорошо ли она это все себе представляет?

Лида спокойно ответила, что очень даже хорошо: тяжело и долго болела ее мать.

Хирург снова вздохнул, согласился и стал писать рекомендации.

Специальный «сапог» на сломанную ногу. Специальный «плавающий» матрас от пролежней. Судно. Крем для кожи. Пенка для умывания и протирания. Подгузники. Пеленки. Надувные шары – для профилактики пневмонии. Поильник. Резиновая петля, укрепленная на потолке, – подтягиваться самостоятельно.

Лида записывала все это и молча кивала. Потом напоила хирурга кофе и проводила до дверей.

Следом вернулась ко мне.

– Ну что? – спросила она. – Будем как-то приспосабливаться к новым реалиям? Да, Лидия Николаевна?

Я еле сдержалась, чтобы не разреветься.

Боялась задать ей лишний вопрос. Боялась хоть чем-то расстроить ее или вызвать раздражение. Словом… Я боялась всего!

В один момент я стала жалкой, ничтожной, убогой и малозначащей, ничего не стоящей старухой.

А вот Лида держалась молодцом! Ведь и она приспосабливалась, и ей было не легче, чем мне.

Она осторожно переворачивала меня с боку на бок. Протирала меня лосьоном и кремом. Подмывала меня (боже мой! Как мне пережить все это!). Взбивала подушки и усаживала на кровати – заставляла надувать воздушные шары. Учила пить из поильника и при этом не проливать на белье. Кормила из ложки, потому что у меня сильно дрожали руки.

Ну и все остальное, о чем я даже не хочу говорить.

Однажды я поймала ее руку и задержала в своей.

Лида замерла, застыла и, покраснев, глянула на меня:

– Что, Лидия Николаевна? Что-то не так?

А я, глотая слезы, пролепетала свое жалкое «спасибо». На этом мой «героизм» закончился. А ведь я очень многое хотела ей сказать…

Но, видимо, не умею… Не научилась хорошим словам. Не научилась я быть благодарной…

Мне тяжело. Мне очень тяжело, я признаюсь в этом. Она – совсем худенькая, небольшого росточка. А поди-ка, переверни ее! Поди, поменяй белье, памперс, пеленку, ночную рубашку…

Есть лежа она пока не научилась – все меню читается на постельном белье и ночной сорочке. Переживает и прикрывает рукой, чтобы я не заметила.

Как будто я ругаю ее! Как будто кричу. Нет, раздражаюсь, конечно. Я же живая… Но сдерживаю себя. Как могу!..

Лидия Николаевна это чувствует. Она тоже живая. Вообще, она не докучает. И совсем не капризничает. Ничего такого не просит – что дам, то и ладно. Я даже переспрашиваю ее:

– А что вам бы хотелось?

– Да все замечательно, Лида! Все просто прекрасно! – отвечает тут же.

А проблем у нас много. Кожа, желудок. Нога. Боли. Делаю обезболивающие – помогает не очень. «Сапог» трет и давит. Сняли. Снова вызвала платного врача. Сказал, что, возможно, она еще встанет. Нужен массаж, упражнения. А там – если бог даст – на ходунки! Будет «ползать» по квартире – уже победа! А гулять можно и в кресле. Полмира на креслах и путешествуют и ведут активную жизнь.

Господи! Неужели есть хоть какая-то надежда? Пока верилось в это с трудом…

Лидия Николаевна впала в депрессию. Врач сказал, что это часто бывает. Человеку все становится неинтересно, и он не хочет бороться. А надо бороться! Разрабатывать ногу – слегка, потихоньку, когда успокоятся сильные боли.

Пошла в поликлинику договориться с массажисткой. Услышала цену и обомлела. Как мы потянем? Теперь у нас одна пенсия. С работы я, конечно, ушла.

Поймала себя на мысли, что объединила наши с ней жизни – «у нас!»

А еще нужен реабилитолог. И кресло. И ходунки… Слава богу, все это позже, потом.

Сделали три сеанса платного массажа, а потом я стала делать сама – подсмотрела и научилась. Лидия Николаевна говорит, что у меня получается лучше. Наверное, подбадривает таким образом. Но не боги ведь горшки обжигают! Массаж мы освоили. В Интернете я нашла упражнения – подумаешь, делов-то! Освоим и это.

Еще мы «гуляем»: я одеваю ее и открываю окно – на улице уже довольно прохладно. Так и лежит моя цаца – в старой вязаной шапке и под тремя одеялами. Смешная!.. Она как-то совсем усохла, скукожилась и стала похожа на сморщенного ребенка. Грустит. Почти все время молчит. Слушается – беспрекословно!

Смущается и часто плачет, когда я меняю ей памперс. Отворачивает голову от смущения.

Перед сном я читаю ей книжки: просит Чехова и Бунина. Говорит, что лучше, чем Бунин, о любви еще никто не сказал.

Как-то завела разговор о Чехове. Как ей жалко его… Какая ужасная смерть в сорок два года! Осуждала Книппер – «черствая и холодная стерва». К тому же еще – некрасивая.

– Есть в ее лице что-то порочное, – рассуждает Лидия Николаевна. – Правда, Лида? Хотя и порочное бывает привлекательно. Но точно не здесь!..

Сетовала, почему он не женился на Лике Мизиновой. Удивлялась этому.

– Не любил, – ответила я. – Наверное, так.

Она посмотрела на меня с удивлением.

Говорили и о Бунине – его мы тоже жалели. Но лично я больше жалела его жену Веру Николаевну. Мне тоже всегда ее было жалко. Хотя… Я предположила, что быть женой гения – уже подарок судьбы.