Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Раиса была женщиной хмурой и властной. Возраст – слегка за пятьдесят. Высокая, полная, с красивым и гладким лицом, с шикарной косой, уложенной на затылке.

В ушах дрожали крупные бриллиантовые капли – особенно ярко они играли при электрическом свете.

Раису не любили и побаивались. Все знали, что живет она с сыном, без мужа. Сын, великовозрастный балбес, нигде не работал. Ходили слухи, что он не совсем нормален. Но что там точно – не знал никто. А кто знал, тот молчал.

Раиса подошла ко мне к концу рабочего дня. В торговом зале было почти пусто – воскресный вечер, торговля притихла.

– Зайди ко мне после смены! – повелительным тоном сказала она.

Я кивнула. Грехов за мной не числилось, недостач не было, жалоб тоже. Я удивилась, но не испугалась.

В десять вечера постучалась к ней в кабинет.

– Заходи, – устало сказала она.

Раиса сидела за столом – поникшая, уставшая и постаревшая.

– Слушай, Лидия Андреевна, – начала она, – ты живешь там же, у этой бабки Краснопевцевой? Кажется, ты ее дальняя родственница? Или просто знакомая?

Я хотела возразить, но Раиса махнула рукой:

– Да не важно! Дело у меня к тебе. Важное дело! И… между нами! Ты поняла?

Я кивнула.

Раиса вздохнула. И вместе с этим тяжелым вздохом на меня повеяло какой-то безнадежной тоской.

– Я болею, Лида! – тихо, но твердо сказала директриса. – Болею давно. Болезнь тяжелая и опасная. Я к ней привыкла и решила, что она ко мне тоже, – Раиса горестно усмехнулась и посмотрела в окно. – На время болезнь затаилась, – продолжила она. – А теперь… снова «здравствуйте»! – и Раиса вновь вздохнула. – Возврат. Такое бывает… Но все, конечно, надеются. А вот везет далеко не всем!..

И снова в кабинете повисло молчание. Я опустила глаза. Смотреть в этот момент на Раису мне было неловко. И еще, я ничего не понимала: при чем тут я и ее проблемы?

Наконец Раиса продолжила:

– Врачи говорят, что осталось… немного. Оперировать не берутся. Вот так…

Я кивнула и тоже вздохнула:

– А может, за границу? В Германию, например?

Она махнула рукой:

– Списывались!.. Все то же… И они не берутся. Ладно, я не об этом! И так повезло – прожила столько лет! А могло бы и не повезти. Так вот, не в этом дело! Точнее, в этом, но… я о другом.

Раиса громко сглотнула и в упор посмотрела на меня:

– У меня есть сын…

Я снова кивнула.

– Единственный сын! – повторила она. – Но… он… не очень здоров! Проблемы из детства, еще с моих родов. Он… всегда отставал. Обучали мы его на дому – даже аттестат есть. В интернат я его не сдала. Муж тут же сбежал, как это обычно бывает… – Раиса усмехнулась. – Ну а мне надо было тянуть! Тянуть своего Вовку изо всех сил, понимаешь?

Я понимала. Но при чем тут я? До меня все никак не доходило…

– И тогда я пошла в торговлю, – сказала Раиса. – А куда еще? В торговле всегда… Ну, ты понимаешь! А нужны были врачи, массажисты. Море, горячий песок. Фрукты и свежее мясо… У меня получилось: Вовка сам ест, одевается. Ходит гулять. Понемногу читает… Конечно, детские книжки и примитивные детективы. Смотрит телевизор. Может сам почистить картошку. Сделать яичницу. Вытереть пыль. А это – ты уж поверь! – большие успехи!

И я снова кивнула. А что было делать?

– Он – миролюбивый! – продолжала Раиса. – Тихий, спокойный. Жалостливый, мой Вовка! Любит животных. У нас есть три кошки – все спят с ним, с Володькой! И все его обожают!

На лице директрисы засветилась слабая улыбка гордости за ее сына.

Я тоже слегка улыбнулась.

– Но… – Раиса замолчала, и лицо ее исказилось от тревоги. – Ты понимаешь… меня скоро не будет. И с кем останется он? Я нашла его отца – все бесполезно! У него семья и здоровые дети. На черта ему мой инвалид? А больше у меня… ни-ко-го! Ты понимаешь?

Я понимала. И одновременно не понимала. Хотя… кое-что начало до меня доходить… Но я боялась в это поверить.

– И вот я решила, – Раиса встала и подошла к окну. Отвернулась – видимо, так ей было легче. – Лида! – сказала она. – Я знаю, что ты сирота… Совсем одинокая. Родня этой… актрисе! Учительница – не чета все этим!.. – тут она кивнула на дверь, словно за ней собрались все мои напарницы и коллеги. – В общем… Я решила тебе предложить!

При этих словах обе вздрогнули и посмотрели друг на друга.

– Ты… выйдешь замуж за Вовку. А это – прописка, квартира! У меня прекрасная квартира, Лида! Три комнаты, два балкона! Машина и дача. Я очень старалась, чтобы у Вовки все было! А ты… ты будешь с ним рядом. Работать тебе не придется. Ну, пока… Ты понимаешь… И сделаешь его жизнь такой же, как и была. При мне, понимаешь? Вернее, она должна остаться такой, как была, без перемен. Все то, к чему он привык. Распорядок дня, прогулки, питание… Поездки на море. На дачу. Денег я оставлю прилично – не беспокойся! На Вовкину жизнь их хватит! А тебе… а тебе потом достанется все – квартира, машина, гараж и дача. Пока я жива, сын должен привыкнуть к тебе. Пока я еще рядом… В общем, передам тебе его из рук в руки и… спокойно уйду! – выдохнула она. И с болью добавила:

– Ну, не в интернат же мне сдавать его – а, Лид?..

Я молчала. Господи, что у меня за судьба? Сначала мне предлагают убийство, тайный и подлый сговор. Потом – уход за дебилом. Не бесплатно, согласна. Но… разве нормальной женщине такое предложат? Значит, я так же ущербна, как этот бедный Володя?

Я сидела молча, все так же опустив голову. Я не знала, как посмотреть на Раису. Мне было искренне жаль несчастную мать и несчастную женщину. Но… Почему никто не жалел меня? Почему ей не пришло в голову, что я могу устроить нормальную жизнь со здоровым мужчиной? Она предлагала мне похоронить себя в своей «прекрасной» квартире с двумя балконами и ее дебильным сыном? За что? Ааа! Да, за жилплощадь! Ведь мы, провинциалы, можем не только родину за жилплощадь продать – можем продать и себя. Свою жизнь, свою молодость, свое здоровье! И все – за квадратные метры и два балкона!

Она, видите ли, мне «доверяет»! А я себе – нет! А ну как отравлю я ее любимого Вовика на следующий день после ее похорон? Или сдам в интернат! Сама, без ее помощи! Хотя нет… Так не получится. Она наверняка это предусмотрела: квартира с балконами только при том, что Вова будет со мной.

Почему люди предлагали мне подобные вещи? Именно мне? Видели во мне несчастную, нищую и одинокую? Ту, что готова на все?

Я молчала. Раиса засуетилась и полезла в ящик стола.

– Вот! – воскликнула она. – Володькина фотография!

Она сунула карточку мне в лицо.

– Правда ведь – симпатичный?

На меня растерянно и хмуро смотрел дебелый и рыхлый, объемный, как гора, очень светлый, почти безбровый молодой человек. У него было лицо психически больного человека: полуоткрытый рот, пустые глаза…

Я кивнула:

– Да… симпатичный. Но… Раиса Анатольевна! Это… не для меня! Вы уж простите… Я… люблю одного человека и собираюсь за него замуж.

У Раисы дрожали руки. Дрожали губы – вот-вот заплачет.

Я встала и, не глядя ей в глаза, сказала:

– Вы уж… крепитесь! Может, все обойдется…

И быстро вышла из кабинета.

Я была почти уверена, что она мне предложит уволиться. Но ничего такого не случилось. Раиса Анатольевна спокойно проходила мимо меня, и все осталось, как было и раньше.

Мы просто старались с ней не встречаться глазами… И нам это хорошо удавалось.

Да… все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…

Но скоро мне пришлось уволиться по собственному желанию – моя мадам сломала себе шейку бедра.

И я поняла, что ничего – ни-че-го! – в жизни нельзя планировать и предугадывать!

Старая идиотка! Чтобы так!.. Нет, старая корова без зачатка мозгов!

Я проклинала себя и поносила самыми страшными словами. Устроить такой аттракцион!.. Теперь, как я понимаю (а не понимать здесь мог только кретин) – жизнь моя, в общем, закончилась.

Только, к большому моему сожалению, закончилась она не совсем.

Какое-то время она еще будет продолжаться – тянуться вместе со мной, как старая и ржавая баржа на мелководье.

Она будет мучить меня, доканывать, издеваться. Что ждет меня? Сердце у меня вполне приличное. Давлением я почти не страдаю. Сосуды еще ничего. Анализы – как у девицы (слова участкового Германа Ивановича, дай бог ему здоровья!).

Только я превратилась в лежачую больную – вот, собственно, и все! Как говорит Евка, «всех дел-то!».

Я не могу самостоятельно умыться, провести гигиенические процедуры. Я не могу, пардон, сходить в туалет! Вскипятить чайник и сделать себе бутерброд.

Я ничего не могу. Ничего! На все – на самую малость, на самое простое и ничтожное действие – мне нужна посторонняя помощь!

Ну… каково? Я и так не слишком держалась за эту жизнь – хватит, пожила. И в целом неплохо! Все мне про эту чертовку известно! Никаких сюрпризов, никаких новостей. Ничего и ни от кого я не жду. Но валяться в таком состоянии?.. Ждать, пока мне подадут стакан воды и поменяют памперс? Зависеть от чужого настроения? Нет, я не хочу! Я точно знаю: я так не хочу!