Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

Несмотря на свое неведение простейших русских слов и выражений, этот критик имел смелость в нескольких презрительных словах (с. 443–44) отвергнуть перевод «ЕО», сделанный Сполдингом. Меня навело на эту статью примечание в очерке М. Алексеева «И. С. Тургенев — пропагандист русской литературы на Западе»[39], в которой, однако, имеются две ошибки: перевод Сполдинга был сделан не в 1888 г., и Морфилл не дал его «детального анализа», а ограничился шестью примерами неуклюжего английского языка.

14 Заняться. Одно из тех простых слов, которые вселяют в переводчика ужас. «Заняться» здесь — это на самом деле французское «m'occuper de»…

XXIV

   Ея сестра звалась Татьяна....   Впервые именемъ такимъ   Страницы нѣжныя романа 4 Мы своевольно освятимъ.   И что жъ? оно пріятно, звучно,   Но съ нимъ, я знаю, неразлучно   Воспоминанье старины 8 Иль дѣвичьей. Мы всѣ должны   Признаться, вкуса очень мало   У насъ и въ нашихъ именахъ   (Не говоримъ ужъ о стихахъ);12 Намъ просвѣщенье не пристало,   И намъ досталось отъ него   Жеманство — больше ничего.

1 Ее сестра звалась Татьяна. Трехсложное имя с мягким «т» посередине и ударным «а», звучащим как «ах». Во времена Пушкина это имя считалось простонародным.

Русские эквиваленты греческих имен, упомянутые в пушкинском примеч. 13,—Агафон, Филат, Федора и Фекла.

В черновике примечаний для издания 1835 г. (ПД, 172) Пушкин приводит еще имена Агофоклея и Феврония (русифицированное — Хавронья).

В черновике этой строфы (2369, л. 35) Пушкин примерял для героини имя Наташа (уменьшительное от Наталья) вместо Татьяны. Это было за пять лет до того, как он впервые встретил свою будущую жену Наталью Гончарову. Наташа (как Параша, Маша и др.) — имя с гораздо меньшими возможностями рифмы («наша», «ваша», «каша», «чаша» и еще несколько), чем Татьяна. Имя Наташа уже встречалось в литературе (например, «Наталья, боярская дочь» Карамзина). Пушкин использовал имя Наташа в 1825 г. в своем «Женихе, простонародной сказке» (см. главу Пятую. Сон Татьяны) и в конце того же года в «Графе Нулине» для очаровательной героини, русской Лукреции, которая дает пощечину странствующему Тарквинию (хотя и спокойно, с двадцатитрехлетним соседом, наставляет рога своему мужу, помещику).

Татьяна как «тип» (любимое словечко русских критиков) — мать и бабушка множества женских образов в произведениях многих русских писателей от Тургенева до Чехова. Развитие литературы превратило русскую Элоизу — пушкинское сочетание Татьяны Лариной и княгини N. — в «национальный тип» русской женщины, горячей и чистой, мечтательной и откровенной, верной подруги и героической жены. В исторической действительности этот образ ассоциировался с революционными устремлениями, породившими в последующие годы, по крайней мере, два поколения благородных, приятных на вид, высоко интеллектуальных, но невероятно безрассудных русских женщин, готовых отдать свою жизнь, чтобы спасти народ от гнета государства. В жизни при встречах с крестьянами и рабочими эти чистые, подобно Татьяне, души сталкивались с многими разочарованиями: их не понимали, им не верил простой народ, который они пытались учить и просвещать. Татьяна исчезла из русской литературы и русской жизни как раз перед революцией, руководимой деловыми мужчинами в тяжелых сапогах, в ноябре 1917 г. В советской литературе образ Татьяны был вытеснен образом Ольги, пышущей здоровьем, краснощекой, шумной и веселой. Ольга — положительная героиня советской литературы; она выправляет дела на фабрике, раскрывает саботаж, произносит речи и излучает здоровье.

Рассмотрение «типов» весьма забавно, если правильно подходить к делу.

9–10 вкуса очень мало / У нас и в наших именах. Поскольку «и» означает либо «даже», либо «также», то может быть понято или как «у нас очень мало вкуса даже в наших именах», или как «очень мало вкуса в нас и также в наших именах». Однако первое прочтение предпочтительнее.

14 Жеманство. Пушкин писал Вяземскому (конец ноября 1823 г.): «Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали».

В «ЕО», однако, Пушкин не сохранил «библейскую похабность», которую защищал.

XXV

   И такъ она звалась Татьяной.   Ни красотой сестры своей,   Ни свѣжестью ея румяной, 4 Не привлекла бъ она очей.   Дика, печальна, молчалива,   Какъ лань лѣсная боязлива,   Она въ семьѣ своей родной 8 Казалась дѣвочкой чужой.   Она ласкаться не умѣла   Къ отцу, ни къ матери своей;   Дитя сама, въ толпѣ дѣтей12 Играть и прыгать не хотѣла,   И часто, цѣлый день одна,   Сидѣла молча у окна.

2 После этого отрицательного вступления Пушкин не стал, как можно было бы, судя по интонации, ожидать, употреблять придаточное предложение, начинающееся с «но», чтобы достичь стилистического равновесия (как в главе Восьмой, XIV и XV). Ср. анонимное произведение «Современная жена» (Лондон, 1769), I, 219–20 (капитан Уэстбери — сэру Гарри): «Она [Джульет, младшая дочь леди Бетти Перси] не была красива, но в высшей степени обладала „je ne sais quoi“ <„не знаю чем“>, что еще более привлекательно, чем слишком правильная красота… Я был очарован… ее здравым смыслом, ее непосредственным поведением, лишенным легкомыслия, кокетства или высокомерия».

8 девочкой чужой (тв. пад. после «казалась»). Странная девочка, беспризорный ребенок, девочка-подкидыш.

Тема необщительных детей, мальчиков и девочек, часто встречается в романтизме. Такова Розамунда Грей у Чарлза Лэма: «С детства она была чрезвычайно застенчива и задумчива…» («Розамунда Грей», гл. 1).

14 Сидела молча у окна. Глава Третья, V, 3–4 — «молчалива… села у окна»; глава Третья, XXXVII, 9 — «Татьяна пред окном стояла»; глава Пятая, I, 6 — «В окно увидела Татьяна»; глава Седьмая, XLIII, 10 — «Садится Таня у окна»; глава Восьмая, XXXVII, 13–14 — «и у окна / Сидит она». Ее лунная душа постоянно обращена в романтическую даль; окно становится символом тоски и одиночества. Последнее воспоминание Онегина о Татьяне (глава Восьмая, XXXVII, 13–14) весьма изящно связано с первым впечатлением о ней (глава Третья, V, 3–4).

XXVI

   Задумчивость, ея подруга   Отъ самыхъ колыбельныхъ дней,   Теченье сельскаго досуга 4 Мечтами украшала ей.   Ея изнѣженные пальцы   Не знали иглъ; склонясь на пяльцы,   Узоромъ шелковымъ она 8 Не оживляла полотна.   Охоты властвовать примѣта:   Съ послушной куклою, дитя   Приготовляется шутя12 Къ приличію, закону свѣта,   И важно повторяетъ ей   Уроки маменьки своей.

14 XXVII, 1. Еще один редкий пример того, как одна строфа переходит в другую.

XXVII

   Но куклы, даже въ эти годы,   Татьяна въ руки не брала;   Про вѣсти города, про моды 4 Бесѣды съ нею не вела.   И были дѣтскія проказы   Ей чужды; странные расказы   Зимою, въ темнотѣ ночей, 8 Плѣняли больше сердце ей.   Когда же няня собирала   Для Ольги, на широкій лугъ,   Всѣхъ маленькихъ ея подругъ,12 Она въ горѣлки не играла,   Ей скученъ былъ и звонкій смѣхъ,   И шумъ ихъ вѣтренныхъ утѣхъ.

6 страшные. В издании 1837 г. «странные», что бессмысленно и, очевидно, опечатка. В ранних изданиях — «страшные».