Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

6 страшные. В издании 1837 г. «странные», что бессмысленно и, очевидно, опечатка. В ранних изданиях — «страшные».

7 Ради рифмы и ритма Пушкин употребляет «темнота» (как здесь) либо «тьма», «потемки». Другие синонимы — «сумрак», «мрак» и «мгла». Последнее в точном смысле означает более темное и туманное, чем чаще встречающаяся поэтическая «темнота», подразумеваемая понятиями «сумрак» и «мрак». Прилагательные «темный», «сумрачный» и «мрачный» обычны в сочинениях Пушкина. Для иных русских «сумрак» мягче, чем «мрак», очевидно, из-за слова «сумерки».

12 горелки. Игра, сходная с шотландским и английским барли-брейком («барли» — крик о перерыве в игре), деревенской игрой в салки. Горелки — языческого происхождения, и во времена Пушкина еще связывались крестьянами со встречей весны. Само слово происходит от «гореть», употребляемого в игре в особом значении. Любопытное различие между шотландским барли-брейком и горелками в том, что в первом «салка» стоит в середине, «в аду», где «горит» как грешник, тогда как в горелках он «горит» весенней жаждой и любовным огнем под светлыми березами на залитом солнцем холме. (Отметим в зачеркнутой черновой рукописи 2369, л. 36, строку 12: «весной в горелки не играла»).

В некоторых старых сельских «горелках» «горящий» представляет собой «горящий пень» (пень в русском языке — символ «единичности», «одинокости», воплощенных в «я»). Происхождение слова «пень» неясно… Владимир Даль «Толковый словарь живого великорусского языка». 3-е изд., 1903) приводит следующий разговор между одиноким «пнем» и парами перед началом игры: «Горю, горю пень». — «Чего горишь?» — «Девки хочу». — «Какой?» — «Молодой». — «А любишь?» — «Люблю». — «Черевички купишь?» — «Куплю».

Маленькая Ольга и ее девочки-подружки играют под присмотром няни на широкой лужайке, обсаженной по краям сиренью, в смягченный вариант игры. После того как играющие становятся столбцом по двое, стоящий впереди одиночка поет:

Гори, гори ясно,Чтобы не погасло.Глянь на небо,Птички летят,Колокольчики звенят…Бегите!

В этот момент стоящая сзади пара разбегается вперед по разные стороны от «горящего», а он пускается в погоню. В конце концов, вместе с пойманным он занимает место в столбце, а непойманный становится «горящим» (пнем).

Я нашел упоминание об этой старинной игре у Томаса Деккера в «Добродетельной шлюхе» (1604), ч. I, дейст. V, сц. 2: «Мы первые побежим в барли-брейке, а ты будешь в аду» (то есть «будешь водить») и у Аллана Рамзея в песне «Приглашение» — «За чайным столом» (издание 1750, с. 407) — строфа 2 начинается:

Смотри как нимфа со всею своею свитойБыстро скачет через парк,Чтобы попасть в рощуИ резвиться, и играть в барли-брейк…

Элгон собирает на «широком лугу… шумно играющих девочек и мальчиков», Сполдинг называет это «шумным сборищем» «молодых людей», мисс Рэдин объясняет неучастие Татьяны в играх тем, что «это было шумно, но так скучно», а у мисс Дейч девочки не только гонялись друг за другом, но и «бродили по лесу», пока «Татьяна оставалась дома, отнюдь не удрученная своим одиночеством». И все это выдается за «Евгения Онегина».

XXVIII

   Она любила на балконѣ   Предупреждать зари восходъ,   Когда на блѣдномъ небосклонѣ 4 Звѣздъ исчезаетъ хороводъ,   И тихо край земли свѣтлѣетъ,   И вѣстникъ утра, вѣтеръ вѣетъ,   И всходитъ постепенно день. 8 Зимой, когда ночная тѣнь   Полміромъ долѣ обладаетъ,   И долѣ въ праздной тишинѣ,   При отуманенной лунѣ,12 Востокъ лѣнивый почиваетъ,   Въ привычный часъ пробуждена,   Вставала при свѣчахъ она.

2 Предупреждать. Я искал устарелые глагол, чтобы оттенить русское слово (перевод французского «prévenir» или «devancer»), тоже устарелое.

Эта строфа — прекрасная мелодическая миниатюра, счастливейший подъем пушкинского мастерства стиля. Не переходя классические границы бесцветных подробностей литературы восемнадцатого века, он смог придать глубину и одушевленность всей картине.

«Предупреждать зари восход», как любила делать Татьяна, было романтическим действом. См., например, стих в «Утренней прогулке в лесу Виль-д'Аврэ» (1814) Пьера Лебрена:

J'éprouve de la joie à devancer l'aurore…

<Я испытываю радость приближения утренней зари… >.

6 И вестник утра, ветер веет. Прекрасная аллитерация на «в» и «т». В следующей строке я примирился с простой инверсией, чтобы передать выразительное замедление, создаваемое скольжением на второй стопе.

И всходит постепенно день.

И, конечно, я чувствовал себя обязанным передать, каким чудесным образом строка 8 завершает восьмистишие, чтобы присоединиться к шестистишию.

Если я и достиг точности в этой строфе, то благодаря решительному и торжественному отказу от рифмы. Сохранение рифм было одной из причин того, что привело мою предшественницу (мисс Дейч, 1936) к созданию стихов, якобы представляющих перевод этого отрывка XXVIII, 1–8):

Татьяну можно было застать мечтающейНа балконе одну,Когда звезды уже перестали мерцать,Когда первый луч зари едва показался;Когда прохладный вестник утра,Ветер, появится и мягко предупредит,Что скоро день придетИ пробудит птиц на буке и лиственнице.

Погрешности пропусков легко заметить; но здесь присутствует погрешность наращения, типичная именно для этого перевода «ЕО», когда всякого рода образы и подробности щедро прибавляются Пушкину. Что, например, делают здесь эти птицы и деревья: «И пробудит птиц на буке и лиственнице»? Почему это, а не, к примеру: «И возьмется белить и крахмалить» или иная бессмыслица? Особенно мило то, что бук и лиственница не произрастают в западной части центральной России и Пушкин не мог бы вообразить их растущими в усадьбе Лариных.

XXIX

   Ей рано нравились романы;   Они ей замѣняли всё;   Она влюбилася въ обманы 4 И Ричардсона и Руссо.   Отецъ ея былъ добрый малый,   Въ прошедшемъ вѣкѣ запоздалый;   Но въ книгахъ не видалъ вреда; 8 Онъ, не читая никогда,   Ихъ почиталъ пустой игрушкой,   И не заботился о томъ,   Какой у дочки тайный томъ12 Дремалъ до утра подъ подушкой,   Жена жъ его была сама   Отъ Ричардсона безъ ума.

1–4 романы… И Ричардсона и Руссо; 5–12 Отец ее... См. мои коммент. к более подробному описанию в главе Третьей, IX–X «тайной» библиотеки, которой наслаждается Татьяна, читая эти книги по-французски или во французских переводах в 1819–20 гг., как раз после того, как уехала французская гувернантка (конечно же жившая, вопреки черновикам, в доме Лариных), и незадолго до смерти Дмитрия Ларина. Это — «сентиментальные» романы Руссо, мадам Коттен, мадам Крюднер, Гёте, Ричардсона и мадам де Сталь; а в главе Третьей, XII (см. коммент.) Пушкин в противовес им приводит список более «романтических» произведений (в который, с современной точки зрения, первый список незаметно переходит) Байрона, Метьюрина и его французского последователя Нодье, — произведений, которые «нынче» (т. е. в 1824 г., когда Пушкин писал главу Третью) тревожат сон «отроковицы». Этот второй, модный перечень книг, по существу, принадлежит Онегину 1819–20 г, как следует задним числом из упоминаний в главе Седьмой, XXII, когда Татьяна, погрузившись в чтение книг Онегина, начинает понимать его.

Литературное развитие идет от лорда Бомстона к лорду Байрону.

3 Она влюблялася в обманы. Я уверен, что Пушкин под «обманами» имел в виду «иллюзии», «вымыслы». Ср. сатиру Жильбера «Восемнадцатый век» (1775) против Вольтера:

Sous le voile enchanteur d'aimables fictions…

<Под пленительной вуалью сладких вымыслов… >.

Я заметил также, что Алексей Вульф в своем знаменитом дневнике (1 нояб. 1828 г.)[40] использует слово «обман», чтобы выразить французское «illusion».