Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

В другой, зачеркнутой, метафоре, относящейся к той же девице (вариант строфы XXI), Пушкин, несомненно, имел в виду этот же цветок, намекая, что он может погибнуть под косой (очевидно, по его первоначальному плану, Ольга должна была подвергнуться более настойчивым ухаживаниям Онегина, чем в окончательном тексте).

В заметке на полях, оставленной нашим поэтом на его экземпляре «Опытов в стихах и прозе» Батюшкова (ч. II, с. 33; «Выздоровление», 1808), Пушкин правильно критикует своего предшественника за то, что применил для «убиения» ландыша серп жнеца вместо косы косаря (см. Сочинения 1949, т. VII, с. 575; дата неизвестна, вероятно 1825–30 гг.)[38].

Следует заметить, что в главе Шестой, XVII, 9–10 ландыш превращается в обычную лилию, которую точит некий обобщенный, но энтомологически вполне возможный червь.

XXII

   Она поэту подарила   Младыхъ восторговъ первый сонъ,   И мысль объ ней одушевила 4 Его цѣвницы первый стонъ.   Простите, игры золотыя!   Онъ рощи полюбилъ густыя,   Уединенье, тишину, 8 И ночь, и звѣзды, и луну —   Луну, небесную лампаду,   Которой посвящали мы   Прогулки средь вечерней тмы,12 И слезы, тайныхъ мукъ отраду....   Но нынѣ видимъ только въ ней   Замѣну тусклыхъ фонарей.

4 Его цевницы. Поэты начинают с этого аркадского инструмента, переходят к лире или лютне и кончают тем, что полагаются на вольные свирели своих собственных голосовых связок, что по-гегелевски, замыкает круг.

5 игры золотые. Детство — золотая пора жизни, поэтому детские шалости тоже золотые.

Все это мало что значит в тексте; оно и не предназначено что-либо значить или выражать современное представление о детстве. Мы всецело находимся во французском (более, чем в немецком) словесном мире Ленского: «flamme» («пламень»), «volupté» («сладострастие»), «rêve» («мечта»), «ombrage» («тень»), «jeux» («игра») и т. д.

5–8 Было бы ошибочно рассматривать Ленского, лирического любовника, как «типичный продукт своего времени» (как будто время может существовать отдельно от своих «продуктов»). Напомним услады «любовной меланхолии»: «Источники и непротоптанные рощи, / Места, любимые блеклой страстью, / Прогулки при луне… / Полночный колокол, стон при расставанию» (Флетчер. «Славная доблесть», дейст. III, сц. 1) и прочий подобный «fadaises» <«вздор»> семнадцатого века, восходящий к тошнотворным персонажам ранних итальянских и испанских пасторалей.

6 рощи. Пушкин отдал Ленскому (чтобы не пропадали) в строфах XXI и XXII строки, которые сам сочинял в юности. Ср. черновик отрывка, написанного предположительно в 1819 г.:

В с<ени пленительных> дубрав,Я был свидетель умиленныйЕе [младенческих] забав........................................И мысль об ней одушевила[Моей] цевницы первый звук.

Обычно я перевожу слово «дубрава» английским словом «парк» (каковым она и предстает в ряде мест на протяжении романа), но иногда «парк» незаметно переходит в «лес» или «рощу». К тому же множественное число в элегии 1819 г. дает определенный ключ к пониманию единственного числа в строке 1823 г.

XXIII

   Всегда скромна, всегда послушна,   Всегда какъ утро весела,   Какъ жизнь поэта простодушна, 4 Какъ поцѣлуй любви мила,   Глаза какъ небо голубые,   Улыбка, локоны льняные,   Движенья, голосъ, легкій станъ, 8 Все въ Ольгѣ.... но любой романъ   Возмите, и найдете вѣрно   Ея портретъ: онъ очень милъ;   Я прежде самъ его любилъ,12 Но надоѣлъ онъ мнѣ безмѣрно.   Позвольте мнѣ, читатель мой,   Заняться старшею сестрой.

1–2 Пушкин, вероятно, не знал и даже не слышал об Эндрю Марвелле (1621–78), который во многих отношениях схож с ним. Ср. в «Эпитафии…» Марвелла (опубл. в 1681 г.), строка 17: «Скромна как утро, светла как полдень…» и в «Моей малютке Пегги» («Нежный пастушок», 1725) Аллана Рамзея (1686–1785), строка 4: «Светла как день и вечно весела».

Интонация первой пушкинской строки такая же, как в «Тщетном поучении» Понса Дени (Экушар) Лебрена (1729–1807), «Сочинения» (Париж, 1811), кн. II, ода VII:

Toujours prude, toujours boudeuse…

<Всегда стыдлива, всегда недовольна…>.

3 простодушна. Ср. X, 3. Пушкин неоднократно использует слово «простодушный, -ная, -но», чтобы передать французское «naïf», «naïve», «naïvement». Выражение «как жизнь поэта простодушна» не очень хорошо звучит по-английски, но «чистосердечный» или «бесхитростный», или «искренний» были бы менее подходящими. Хотя простодушие Ленского сохраняется до конца его жизни (и даже в посмертной метафоре и аркадских гробницах), простодушие Ольги оказывается не без доли жеманных и жестоких уловок.

Говоря о поэтах, Шатобриан замечает в «Рене» (под ред. Артема Вейла [Париж, 1935] с. 28): «Жизнь их полна простодушия и вместе с тем величия… они высказывают чудесные мысли о смерти» <пер. Н. Рыковой>. Сравнение «простодушной» жизни поэта с сущностью Ольги аналогично сравнению поэзии Ленского с «мыслями девы простодушной» в строфе X, 3, чему предшествует в строфе VII, 14 слабое эхо о «чудесах».

5–6 Прототипом как пушкинской Ольги, так и Эды Баратынского является аркадская девица, например, в «Моем гении» (1815) Батюшкова:

Я помню очи голубые,Я помню локоны златые.................................Моей пастушки несравненной…

5–8 Глаза… Улыбка… стан, / Всё в Ольге. Этот перечислительно-суммирующий прием — пародия не только на содержание, но и на стиль повествования. Пушкин прерывает себя, как бы захваченный стилем Ленского и потоком предложения, нарочито подражающего обычным риторическим приемам подобных описаний в современных европейских романах, с их формой предложений, заканчивающихся восторженным вздохом «всё…».

Ср.: «Sa taille…. ses regards… tout exprime en elle…» <«Ee стан… ее взоры… все в ней выражает..»> (описание Дельфины д'Альбемар в одноименном скучном романе мадам де Сталь (1802), ч. I, письмо XXI от Леонса де Мондовилля своему закадычному другу Бартону, литературному племяннику лорда Бомстона [в «Юлии»]; см. также коммент. к главе Третьей, X, 3); у Нодье: «Sa taille… sa tête… ses cheveux… son teint… son regard… tout en elle donnait l'idée…» <«Ee стан… ее голова… ее волосы… цвет ее лица… ее взор… все в ней давало представление..»> (описание Антонии де Монлион в мрачном, но не столь уж значительном романе «Жан Сбогар» (1818), гл. 1; см. также коммент. к главе Третьей, XII, 11), и, наконец, у Бальзака: «Непринужденно склонялся ее стан… её ноги, свободная и небрежная поза, усталые движения — все говорило о том, что эту женщину…» (описание маркизы д'Эглемон в слишком переоцененной вульгарной, повести «Тридцатилетняя женщина», гл. 3; «Сцены частной жизни», 1831–34).

6 локоны. Я чувствую, что пошел по проторенной дорожке, переводя «локоны» как «locks» и «кудри» как «curls» (см. VI, 14). В действительности понятие девичьих «кудрей» ближе к «локонам», тогда как английское слово «локоны» несет дополнительное значение «кудри», особенно когда говорится о мужчинах.

7 стан. Французское «taille» подразумевает талию и торс.

8 но любой роман. Ср.: Пирон, «Розина»:

Ne détaillons pas davantageUn portrait qui court les romans.

<He будем более детализироватьПортрет, встречающийся в романах>.

Прозаический перевод не всегда ближе оригиналу, чем стихотворный с притянутыми насильно рифмами. Это может быть прекрасно подтверждено целым рядом смешных ошибок в английских «переводах» некоторых отрывков из «ЕО» в статье о Пушкине (The Westminster and Foreign Quarterly Review, CXIX, [1883], 420–51) некоего неизвестного писателя (Уильям Ричард Морфилл, автор нескольких малозначительных работ о России). Намек на «любой роман» он спутал с «любовным романом» и перевел: «Ольга была живой историей любви».