Нефритовая лошадь Пржевальского - Людмила Львовна Горелик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наталья Ивановна вышла ненадолго. Она где-то здесь, возле дома, домашними делами занята. Присядьте, подождите ее! – сказал печник и продолжал разглядывать фигурку.
– Ишь ты! – подивился Женя. – Сколько раз был у Натальи Ивановны, а не видел эту лошадку. Не знал, что у нее такая красивая статуэтка есть.
– Она сама еще не знает! – мужик почему-то очень радовался, рассматривая фигурку. – Я тут в печке случайно тайник обнаружил! В ней была спрятана эта статуэтка. Она старинная, причем, похоже, тибетского происхождения. Очень возможно, что эта вещь принадлежала путешественнику Пржевальскому. В любом случае ей цены нет! – Он прямо светился от счастья, что дорогую вещь нашел.
«Еще бы! – с завистью подумал Женя: училка ему заплатит за находку отдельно! Но гроши, конечно… Дурак, спер бы, да и все!»
– Откуда ты знаешь, что ценная? – спросил он вслух.
– Учился когда-то, – неохотно ответил печник. – Знаю.
Он продолжал рассматривать статуэтку.
– Между прочим, этот камень очень ценный, такого теперь и не найдешь. Он только на Тибете встречается, и то редко. Это может рассматриваться как доказательство возможной связи статуэтки с Пржевальским. Эх, в Эрмитаж бы ее! Или в здешний музей Пржевальского, если связь докажут.
– Она небось тысяч сто стоит? – завистливо спросил Женя.
А печник рассмеялся.
– Сто тысяч! Ты что, разве такая ей цена!.. Точно не скажу, но за миллион – это точно! А может, и еще больше!
И тут Женя произнес почти спонтанно то, что думал:
– А зачем она Наталье Ивановне? Тем более старуха и не знает о существовании статуэтки. На что ей столько денег? Ей все равно помирать пора. Давай мы себе возьмем статуэтку, продадим, допустим, в тот же Эрмитаж, а деньги поделим?
Выражение лица печника вмиг изменилось. Вначале удивление на нем отразилось, а потом презрение. Он даже спрятал статуэтку за спину, подальше от Жени.
В это время толстая бархатная занавеска, ведущая в комнату, шевельнулась, и оттуда вышла Наталья Ивановна. Она была в старом ситцевом халате, руки запачканы землей. Смотрела она на Женю почти так же, как этот печник: со смесью удивления и презрения. Только во взгляде бывшей Жениной учительницы была еще и укоризна.
– Эх, Ковальков, Ковальков… – произнесла она, сокрушенно качая головой, и Женя почувствовал себя четвероклассником, – не ожидала я от тебя такого. Плохая я, значит, учительница, раз такого воспитала. Тобой и я, и мать твоя Надежда, тоже моя ученица, гордились, радовались: вот мальчик какой растет – он-то и сообразительный, и руки золотые, а ты ожидания не оправдал, подонком, вором заделался…
Женя перестал слушать. Училка говорила нудно и такую же чушь, какую она им всегда в школе плела – читала нотации. И не надоест же ей самой? Хорошо, что уже на пенсии – не донимает больше назиданиями учеников, как его когда-то! Кому она, в самом деле нужна, дура старая! И повезло ж ей – два лимона, а то и три, как с куста! На что они ей? Он бы квартиру на эти деньги в Смоленске купил, а то ютится на съемной. А он ведь способный, все говорят. Разве способности в наше время помогут? В наше время воровать надо! Ему стало жалко себя, а учительницу он все больше ненавидел. Пристукнул бы ее кто-нибудь вот хоть кирпичом!
Плохо соображая, что делает, он снял из штабеля возле стенки верхний кирпич и стукнул им женщину по голове. Она осеклась и села на пол. Струйка крови потекла изо рта, глаза закатились.
Все это произошло мгновенно. Печник, который во время нотации бывшей учительницы поставил статуэтку на пол возле ямы и слушал ее обращенные к бывшему ученику нравоучения, после Жениного поступка не успел прийти в себя и понять, что же случилось. Он замер по пояс в яме возле печки, вид имел растерянно-ошарашенный. Нефритовая статуэтка стояла на полу рядом с ним.
Первое, что Ковальков сделал, убив пенсионерку, – схватил нефритовую лошадь и сунул ее себе под рубашку, поближе к сердцу. Печник с ужасом смотрел на него, не двигаясь с места.
«Он свидетель! Нужно что-то делать!» – быстро сообразил Женя. Печник был мужчина крупный: находясь по пояс в яме, он головой доставал Жене почти до плеч. Бить по голове было удобно. Выхватив из-за пазухи нефритовую лошадь, Ковальков сильно ударил ею печника несколько раз в висок. Печник осел в яму, зацепившись локтями о пол. Верхняя часть его тела лежала на полу, нижняя находилась в яме. Он был без сознания, по виску сочилась кровь, однако на мертвого он не походил. Следовало ударить его еще, посильнее. «Видно, этот тибетский нефрит недостаточно тяжелый!» – подумал Женя и, спрятав лошадь опять за пазуху, схватился за кирпич. Он хотел ударить мужика опять в висок, но почему-то не смог: сердце заколотилось очень сильно, в голове тоже застучало, тошнота подступила к горлу, нефритовая статуэтка жгла грудь под рубашкой.
Что же делать? Женя с трудом вытащил мужчину из ямы, протащил его волоком по полу, а затем по двору к машине. Автомобиль, стоящий во дворе, видимо, печнику и принадлежал. Женя загрузил тело в салон, на заднее сиденье. Потом старуху мертвую тоже в машину загрузил и выехал со двора. Он решил, что можно их обоих в дот спрятать, однако, пока вез, сообразил, что печник-то еще не помер. А вдруг найдут его раньше, чем помрет? И затащил в дот только бывшую училку. А печника решил выбросить в озеро. Отплывет на лодке подальше от берега – и выбросит. Лодка Ковалькова, к счастью, находилась недалеко и в пустынном месте. Машину он бросил там же, метрах в десяти от озера, и потащил тело к озеру волоком.
И вдруг… навстречу ему, размазывая по лицу слезы и рыдая, вышел его ближайший сосед – Коля Кондрашов. Этому мальчику он пару раз чинил электронные игрушки, пацан его хорошо знал. Прятаться было поздно, и Женя
